Вот торец приклада летит в объектив…

Тут начинаются неумелые, дерганые кадры. По крикам и стонам понимаешь: оператор спас камеру, получил удар в голову, но и падая, и упав, продолжает снимать. Продолжает снимать. Продолжает.

Рассвет. По скверу между кустов и деревьев идут парни в комбинезонах, в бронежилетах, в касках, с автоматами на фоне неба. Кадр и ритм движения абсолютно точно похожи на типичные финальные кадры американских боевиков о войне во Вьетнаме. Усталые, выполнившие свой долг, прошедшие сквозь ад, но не получившие ни царапины зеленые береты (или коммандос, или как их там) возвращаются на базу.

Но тут в кадре между танками и танкистами возникает фигура, невозможная в джунглях, крупный, осанистый силуэт в плаще и шляпе. Ритм его движений абсолютно точно похож на с детства знакомые силуэты: они приветствуют парады и демонстрации, целуют детей и перерезают ленточки.

Что он делает здесь — между танков и танкистов? Почему не боится? Почему так по-хозяйски идет? Принимает работу? Единственный спокойный штатский среди воплей, рыданий, криков о помощи.

Впрочем, нет. Вот тысячи спокойных штатских. Они стоят, охраняя своими телами, своими жизнями здание парламента Литвы. Они стоят всю ночь, они слышат выстрелы и взрывы, но не уходят. Среди них ни одного в шляпе. Они молчат, но через секунду площадь взорвется криком «Позор!», криком «Фашисты!».

Кончился фильм. Рваный, неумелый, плохо и наспех смонтированный шедевр. Можно было быть уверенным, что киносеть и телевидение в тех районах СССР, где коммунистические структуры еще пока у власти, подобный, да и любой другой неугодный им фильм показывать не будут под предлогом того, что он якобы некассовый (прежде цинизма и недоговоренностей меньше было, каждому фильму власти сразу присваивали категорию, т. е. оговаривали масштаб и ареал будущего распространения. Лучшие наши фильмы, из тех, что собирали первые призы на десятках кинофестивалей за границей, в широкий прокат у нас вообще не поступали).

В конце 1990 года в московском Доме кино состоялся политический митинг московских кинематографистов. Они поддержали предложение одного из своих коллег повторить польский вариант многолетнего молчания интеллигенции в период диктатуры Войцеха Ярузельского. Была высказана идея разработки кодекса деятелей культуры в период наступающей диктатуры. Но у нас этот номер с бойкотом не прошел, так как за исключением десятка-другого наших киномастеров (действительно талантливых и совестливых) огромная советская киноотрасль (кинотворцы, киночиновники, кинопрокатчики, — всего более 300 тыс. человек, в число которых даже и не входят полулегальные деятели сферы видео) настроена на то, чтобы выжить в нашем экономическом хаосе. Выжить ценой любого бизнеса, который при всем желании трудно удержать в цивилизованных рамках даже при возможном активном участии западных партнеров.

АСКИН (Всесоюзная Ассоциация работников кино-видеопроката, только образованная и умудрившаяся провести в январе 1991 года свой второй съезд не где-нибудь, а в Кремлевском Дворце съездов и в течение трех дней) объявила о том, что закупила и собирается выбросить на советский рынок более сотни американских лент. Это не много.

У нас в видеопрокатном обороте — многие тысячи названий западных фильмов, всех времен и народов, но преимущественно производства США. При негативном отношении к нормам «буржуазного права» законодательство СССР до последнего времени просто игнорировало проблему тиражирования западных фильмов на видеокассетах. Платить Западу за копирайт никому и в голову не приходило, если не считать официальных закупок за границей ряда фильмов и их проката в государственной киносети. А своих провинившихся и чем-то неугодных граждан можно всегда было посадить и за «антисоветскую пропаганду», и за «спекуляцию», и за «частнопредпринимательскую деятельность», уволить с работы за «аморальное поведение» и т. д.

Объединившись под руководством И.С.Тагизаде, кандидата искусствоведения и удачливого предпринимателя, советские кино и видео прокатчики быстро стали на ноги. И даже посетили международные кинофестивали в США и во Франции делегациями по несколько сотен человек… Американцы очень этому удивились, мол как же так, жируете, по всему миру катаетесь, а нам за прокат наших фильмов практически ничего не платите. Отечественные «доброжелатели» тоже приложили руку к тому, чтобы праведный гнев американских продюссеров излился бы на голову Тагизаде. Не любят у нас богатых, завидуют люто, таков уж результат коммунистического воспитания.

В начале лета 1991 года американцы объявили, что, во-первых, фильмов своих продавать нам не желают, во-вторых, в московском кинофестивале участвовать не будут и, в-третьих, вообще прекращают с нами любые взаимосвязи. Обвинили в воровстве не только наших «пиратов» видеопрокатчиков, но и ЦТ СССР, и наши высшие киношные инстанции. Американская киноассоциация во главе с Джеком Валенти, вероятно, немало размышляла, перед тем как обратиться с резким письмом протеста к заместителю министра иностранных дел СССР Владимиру Петровскому. Ведь продюссеры США за свои фильмы миллион долларов в год с нас все же имели. Была от нас польза и в других сферах кинобизнеса.

При колоссальной разнице в стоимости производства фильмов в СССР и на Западе складывается заинтересованность иностранных партнеров в кино и видеобизнесе на паях с советскими коллегами. Открылся в конце 1990 года в Москве на Цветном бульваре совместный франко-советский кинотеатр. Моссовет одобрил контракт, по которому Голливуд должен был приступить к строительству в столице СССР шести многозальных кинотеатров по американским же проектам.

В начале 1990 года произошло крупное событие — в магазины на валюту для иностранных туристов и за границу пошли первые 50 тысяч экземпляров компакт-дисков, записанных в СССР на западногерманском оборудовании, 15 различных программ русской музыкальной классики. Расчетная мощность производства на московском опытном заводе «Грамзапись» — от 3 до 5 млн. компакт-дисков в год, но выпускаться будет лишь 0,5 млн.

В начале января 1991 года было объявлено о создании в СССР первого частного предприятия, которое стало единственным конкурентом Всесоюзной фирмы «Мелодия» на рынке аудиопродукции. Фирма грамзаписи «Эрио» намеревалась отвоевать у «Мелодии» 10–15 % музыкального рынка СССР, производить и продавать грампластинки, компакт-диски и компакт-кассеты с записями интересных исполнителей. Причем, небольшими тиражами, не более 20 тыс. экземпляров. Первые образцы продукции «Эрио» стали продаваться в специализированных магазинах фирмы в Москве, Ленинграде и Прибалтике.

В советской, достаточно отсталой стране с неэффективной экономикой и антигуманной социальной политикой связь по праву считается одной из самых отсталых хозяйственных отраслей. Такое положение с почтовыми, телеграфными и телефонными услугами, отсутствие у населения доступа к компьютерным системам связи и банкам данных легко объясняется охранительным инстинктом и соответствующей психологией советского тоталитарного общества.

У нас ведь еще не так давно даже пишущие машинки практически не продавались населению, а те, что были в учреждениях, еще семь лет назад регистрировались в местных органах внутренних дел (вместе с образцами печатного текста с каждой машинки), а перед праздничными днями в каждой конторе машинисток заставляли сносить все пишущие машинки в одно, особо охраняемое помещение. При Сталине, Хрущеве и Брежневе заведено было как в Албании и в КНР — бедным и малоинформированным народом управлять легче, а поэтому фактически не поощрялось у нас широкое распространение личных автомобилей, отдельных квартир, домашних телефонов, информации в прессе, т. е. всего, что делает человека свободным и независимым.

До трети городских семей попрежнему живут в так называемых коммуналках, в квартирах с другими совершенно чужими им людьми — в разных комнатах, но с общей кухней, одним туалетом и ванной на всех. От двух до десяти семей жили десятилетиями вместе, что существенно облегчало присмотр за ними со стороны «большого брата», вездесущего КГБ. Результат такой политики известен — как жили, так и работали, т. е. плохо жили, плохо работали, мало получали и мало тратили, десятилетиями ждали бесплатных комнат или квартир от государства, десятилетиями стояли в очереди на получение домашнего телефона.