– Напротив, – возразил Джаспер, – все детство мне что-нибудь рассказывали о нем почти каждый день. Это человек, чье семя сделало меня плохим, безнадежным, неисправимым. Я похож на него как две капли воды – две капли тухлой воды, если быть точным. Я никогда ничего не добьюсь в жизни, потому что в моих жилах течет его кровь. И всем известно, куда я попаду после смерти, – в преисподнюю, где и присоединюсь к нему.

– А почему твоя мать не возражала? – спросила Кэтрин.

– Моя мать была очень мягкой дамой, – ответил Джаспер. – Безмятежной по характеру и, полагаю, легко поддающейся влиянию. Слуги утверждают, что она обожала моего отца. Но после его смерти и моего рождения она стала вялой и впала в тоску. Из этого состояния она выбралась только после того, как в ее жизни появился Рейберн и женился на ней. Наверное, она любила его. А еще она боялась его или, во всяком случае, боялась не угодить ему. Даже после его смерти она опасалась говорить или делать то, что, по ее мнению, могло вызвать неудовольствие.

– А тебя она не любила? – тихо осведомилась Кэтрин.

– Любила, – сказал Джаспер. – Без сомнения, любила. Она бессчетное количество раз плакала из-за меня и умоляла быть хорошим и добродетельным мальчиком, делать все, что говорит мне отчим, и своим поведением стать достойным его любви.

– А Рейчел? – поинтересовалась Кэтрин.

– Ее лишили юности, потому что мир за пределами нашего дома безнравственен, а место девочки – подле матери, – ответил Джаспер.

– А Шарлотта?

– О, у нее не было дурной крови! – с сарказмом проговорил Джаспер. – И мисс Дэниелс появилась у нас, когда Шарлотта была совсем маленькой. Еще ей повезло в том, что она родилась девочкой. Она его особо не интересовала.

Джаспер все сильнее и сильнее чувствовал себя идиотом. Ну зачем он выкладывает ей эту давнюю историю? Он никогда не рассказывал о своем детстве. Он даже редко вспоминал о нем. Естественно, он не ждет, что она пожалеет его, – даже мысли такой не было! Просто его удивляет, что утренние откровения на кухне до такой степени выбили его из колеи и посеяли смуту в голове.

Его отец любил Рейчел. Он любил свое собственное еще не родившееся продолжение. Он был способен на любовь. И умер ради любви.

Мысли проносились с такой скоростью, что у него начала кружиться голова.

– Я думаю, отец любил и мою мать, – заговорил Джаспер. – Он перестал шляться, когда женился на ней.

Она подняла их сомкнутые руки, вдруг сообразил он и ощутил, как ее губы прикоснулись к тыльной стороне его ладони, кожей почувствовал тепло ее дыхания.

– За несколько минут до того, как ему сообщили, будто у моей матери начались схватки, – продолжал он; – он поднял за меня тост. Сын или дочь – для него было не важно, кто родится, главное, чтобы ребенок родился живым и здоровым. Он так и сказал, хотя, наверное, очень хотел сына. Наследника.

Кэтрин потерлась щекой о его руку.

– Слуги боготворили его, – рассказывал Джаспер, – однако любовь к нему не ослепляла их, они видели его недостатки. По их мнению, беспечность была главным из них.

– Они и тебя боготворят, – проговорила Кэтрин. – Хотя и не ослеплены.

– Думаю, – сказал Джаспер, – у нас была бы счастливая семья, если бы он остался жив.

Он очень хотел бы прекратить пускать слюни, но не мог.

– Но если бы все сложилось не так, как сложилось, – говорил он, – не было бы Шарлотты, правда? Я всегда очень любил ее.

Черт побери, ну кто-нибудь скажет ему, что нужно заткнуться?

– Странно, – проговорил он. – Она его дочь. Разве я мог любить ее?

– Она искренна в своих чувствах, она ведет себя естественно, – сказала Кэтрин, – как и ты.

– Кэтрин, – взмолился Джаспер, – пожалуйста, останови меня! Наверняка и в твоем шкафу есть куча скелетов. Расскажи мне о них.

– Ну, у меня скелетов практически нет, – сказала она. – Хотя на мою долю и выпало непередаваемое горе: я потеряла мать, когда была совсем маленькой, а потом отца, когда мне было двенадцать. То были скорбные времена – только слово «скорбные» все равно не дает полной характеристики. Зато со мной всегда были сестры и брат, и никто из нас никогда не сомневался в том, что нас любили и что мы были желанными детьми. Даже несмотря на то что Мег отказалась от своего будущего с Криспином Дью ради нас, она никогда не давала нам почувствовать, что это была жертва, о которой она сожалеет. Я вообще об этом не знала, пока несколько лет назад мне не рассказала Несси. Я всегда чувствовала себя настолько надежно защищенной любовью своей семьи, что мне трудно представить ребенка, у которого не было этого чувства. Не представляю, что может быть ужаснее, чем ребенок, который ощущает себя нелюбимым и нежеланным. Мне плохо от этой мысли.

Договаривала Кэтрин уже на высоких тонах. Джаспер приподнялся на локтях и улыбнулся. Настало время возвращаться к себе прежнему.

– Кэтрин, моя грустная история тронула твое нежное сердце? – спросил он, глядя ей в лицо. – И это сердце в конечном итоге растаяло от любви ко мне? Ты готова признаться в этом? Что я на шаг приблизился к победе в пари? Или на два? Или что я уже полностью его выиграл?

Джаспер сразу понял свою ошибку. Она не восприняла его слова как шутливое поддразнивание. Они напомнили ей о том, что случилось на озере. Черт, как же все глупо получилось!

Неужели он никогда ничему не научится?

Но слова уже были сказаны, и Джасперу оставалось только ждать ответа. Он и ждал, слегка прикрыв глаза и приподняв уголки губ в полуулыбке.

Ну прямо-таки красавец мужчина.

Мечта одинокой, томящейся по любви женщины.

Или нет.

Кэтрин подняла руку, как будто хотела нежно погладить его по лицу. Но вместо этого со всего маху отвесила ему пощечину.

Она поднялась на ноги, спрыгнула с камня и пошла прочь по высокой, до колена, траве, но вдруг остановилась.

Она никогда в жизни не ударила ни одного человека. А его ударила по лицу. Ее рука все еще горела. А сердце билось. Она почти задыхалась.

Кэтрин резко повернулась к Джасперу.

– Больше так со мной не поступай! – дрожащим голосом прокричала она. – Никогда. Ты слышишь меня?

Джаспер все еще сидел на камне, опираясь на одну руку. Другой он осторожно прикасался к покрасневшей щеке.

– Слышу, – ответил он. – Кэтрин…

– Ты подпустил меня к себе, – сказала она, – ты позвал меня к себе, а потом захлопнул дверь у меня перед носом. Если ты не хочешь, чтобы я стала частью твоей жизни, тогда выгони меня, продолжай прятаться за ехидством и иронией, за прикрытыми глазами и вздернутыми бровями. Уходи. Оставь меня, и я буду спокойно жить своей жизнью. Но если ты все же предпочитаешь быть со мной, тогда впусти меня. И не начинай вдруг делать вид, будто речь только о том, чтобы выиграть это глупое пари.

Она тяжело дышала.

Джаспер, сжав губы, несколько мгновений смотрел на нее, затем встал, спустился на землю и подошел к ней. Кэтрин жалела, что он не надел сюртук и шляпу. В рубашке с подвернутыми рукавами и жилете он выглядел очень… мужественным и этим смущал ее.

– Все это было случайными зарисовками из жизни моей семьи, – проговорил он, пожимая плечами. – Тут не из-за чего переживать. Я думал, что они тебя позабавят. Нет, я думал, что они тронут тебя. Я думал, ты пожалеешь меня. Разве жалость – это не половина пути к любви? Я думал, ты…

Шлеп!

О Боже, она опять сделала это – той же рукой по той же щеке!

Джаспер закрыл глаза.

– А это больно, знаешь ли, – заметил он. – Ты, Кэтрин, забываешь, что я в невыгодном положении. Будучи джентльменом, я не могу дать тебе сдачи, правда?

– Ты ничего – ничего! – не знаешь о любви! – закричала Кэтрин. – Тебя любили и любят сейчас. Ты и сам любишь, хотя и не догадываешься об этом. Но ты закрываешься от всего этого, как только возникает угроза, что будут сломлены барьеры, много-много лет назад воздвигнутые тобой вокруг своего сердца, чтобы тебе не причинили боль, которая окажется настолько сильной, что ты не сможешь с нею жить. Но пойми, эти дни давно закончились.