Естественно, она видит его во всем его великолепии. Ярко светит солнце. На небе ни облачка. В разгаре лето.
– Ох! – произнес Джаспер, нарушая затянувшееся молчание. – Видишь, Кэтрин, каждое действие имеет свои последствия. Я решил, что будет мудро послать весточку экономке и предупредить ее, что сегодня я привезу в дом молодую баронессу, а также что в ближайшие две недели к нам съедутся толпы гостей. И слуги придумали способ первыми взглянуть на тебя, зато теперь им не понадобится заглядывать в окна, выглядывать из-за ширм или подглядывать в щель в двери.
Взгляду Кэтрин открылась вся верхняя терраса. Карета вот-вот должна была въехать на нее. На лестнице дома выстроилась многочисленная челядь Седерхерста. Люди напоминали одетые статуи. Мужчины стояли с одной стороны, женщины – с другой. Все были в черной форме. Наряд женщин дополняли белые чепчики и белые передники.
– Торжественная встреча, – заметил Джаспер. Его голос звучал раздраженно и одновременно весело. – Надеюсь, ты к ней готова.
Кэтрин вспомнила, что то же самое происходило в Уоррен-Холле, когда она прибыла туда с сестрами и братом. Встреча получилась радостной. Стивен даже ухитрился перемолвиться словом с каждым.
– Конечно, готова, – ответила она, хотя и ощущала некоторое волнение. – Ведь я твоя жена, верно? Новая хозяйка Седерхерста.
Она вдруг осознала только что сказанное, и в ее душе поднялось ликование.
– Любовь моя. – Джаспер все еще держит ее за руку, неожиданно сообразила Кэтрин. В этот момент карета остановилась у лестницы, и один из мужчин, вероятно, дворецкий, спустился вниз, чтобы открыть дверцу и откинуть ступеньки. – Я так и не высказал тебе свое мнение по поводу твоего «кое-что». Я согласен со всеми твоими требованиями. А как может быть иначе, если вчера я стал твоим вечным рабом – исключительно по собственному желанию, должен заметить. И что может еще больше отвечать моему желанию сегодня и в обозримом будущем, как не стремление демонстрировать моим слугам, нашим родственникам и друзьям, что я обожаю тебя?
Кэтрин повернулась к нему, намереваясь взглядом выразить укор, однако он склонился к ее руке – ну прямо-таки преданный и любящий новобрачный, – а вся челядь, от дворецкого до коридорного, затаив дыхание наблюдала за ними.
И Кэтрин рассмеялась.
Ну не мог он не превратить все в шутку. И не выглядеть при этом до невозможности красивым и – ах да – романтичным. Кэтрин решила, что ей послышался вздох, прошедший по рядам горничных.
Он покажет ей дом позже, решил Джаспер, возможно, завтра. Она не выразила желания сразу осмотреть свое новое жилье. Она вообще не выразила желания что-либо осмотреть – дом или парк. Она молчала, пока они подъезжали к дому, а он, напряженный, сидел рядом с ней.
А чего он ожидал? Радостной встречи с домом, который ей навязали?
И какая ему разница, что она думает?
Разве Седерхерст имеет для него большое значение?
Джаспер отвел Кэтрин в гостиную после встречи с челядью. Сначала они обошли одну сторону широкого крыльца, потом другую – поздоровавшись и с женской частью обслуги, и с мужской.
Кэтрин тепло улыбалась всем, обращалась ко всем по имени после того, как экономка или дворецкий представляли ей челядь, каждому сказала доброе слово.
Кстати, он поступил точно так же. Его здорово удивило такое количество старых знакомых – старых не по возрасту, а по давности службы в Седерхерсте. Неужели им нравится работать здесь? Им хорошо платят? Но разве он не давал распоряжений увеличить жалованье после смерти второго мужа матери? И после смерти матери?
Приветствуя слуг, Джаспер не без удивления вспомнил, что, когда он жил здесь, большая часть этих людей ему нравилась, а некоторых он даже любил. Они подкармливали его на кухне, промывали и перевязывали его царапины, а иногда купали его самого, стирали ему одежду и чистили его обувь, чтобы второй муж матери не успел увидеть на всем этом грязь или озерную тину. Они выслушивали его истории, из которых почти все были небылицами. Садовники и грумы часто предпочитали самостоятельно отчитывать его, чем жаловаться хозяину на его проделки. Иногда они выдавали ему щетку или тяпку и поручали какую-то работу. Бывали случаи, когда они устраивали ему хорошую взбучку, но наказание всегда было заслуженным. Временами они лгали ради него, утверждая, что не знают, где он, только для того, чтобы не были обнаружены его убежища и укромные местечки.
Странно, что человек может забыть такие большие куски своей жизни. Те убежища…
Вслед за ними в гостиную вошла горничная с чаем и тарелкой пирожных. Кэтрин разлила по чашкам чай, но к пирожным не притронулась.
– Я очень надеюсь, – сказала она, – что мне удастся запомнить имена хотя бы части слуг и что в скором времени я выучу все. Здесь их слишком много.
– В этом нет надобности, – заметил он. – Они от тебя этого не ждут.
Однако же, подумал Джаспер, он знает имена практически всех слуг, хотя и не задавался целью запомнить их. Возможно, он даже вспомнит имена новеньких – но только потому, что их здесь мало и они являются родственниками бывших или нынешних слуг.
– Но я жду этого от себя, – возразила Кэтрин. – Слуги тоже люди.
Его всегда скорее забавляли, чем раздражали ее периодические приступы чопорности – результат воспитания в семье священника, предполагал Джаспер.
Поприветствовав мужскую часть челяди, Кэтрин спустилась на террасу, оглядела слуг и рассмеялась. Ветерок трепал поля ее шляпки, из-под которой виднелись золотистые локоны, блестевшие в лучах солнца. И она обратилась к челяди с теми же словами, что минуту назад сказала Джасперу.
– Пожалуйста, простите меня, – проговорила она, – если в следующий раз я не вспомню ваше имя. Но если в течение месяца я не смогу их все запомнить, я уже не буду иметь права на ваше прощение и не буду ждать от вас снисхождения.
По рядам слуг прошел смех, и Джаспер понял, что вся челядь в одно мгновение прониклась любовью к новой баронессе.
Сам он тоже был очень этим доволен.
В гостиной Кэтрин не стала садиться, а с чашкой в руке подошла к высокому окну.
Джаспер, подойдя к ней, встал сзади.
– Кажется, – сказала она, – я в жизни не видела более красивого сада.
Ее взгляд был устремлен на партеры.
Джаспер прикрыл глаза. Напряжение, владевшее им с приезда в Седерхерст, немного спало.
– Разве? – проговорил он.
На какое-то мгновение у него появилась твердая уверенность в том, что Кэтрин больше нечего сказать о саде, что она похвалила его исключительно из вежливости.
– Он идеально спланирован, – вопреки его предположениям продолжала Кэтрин, – в нем соблюдены геометрические пропорции. Это ровный квадрат? Ты что-нибудь знаешь об этом? Наверняка квадрат.
– Квадрат, правильный до четверти дюйма, – ответил Джаспер.
Кэтрин рассмеялась, решив, что он пошутил.
– Нечто настолько рукотворное не должно быть настолько красиво, верно? – спросила она. – Безжалостная попытка приручить природу? Но он действительно прекрасен. Возможно, он многое говорит о месте человечества в мире. Мы можем навязывать природе правильный порядок и четкость, но нам не под силу разрушить ее красоту и воодушевление.
– Воодушевление? – переспросил Джаспер.
– Взгляни на лианы, увившие стены, – принялась пояснять Кэтрин. – Они буйно разрослись, хотя и были ограничены периметром сада. Они как бы говорят, что их можно приручить, но не уничтожить, что они не менее могущественны, чем человек, который посадил их сюда и который следит за тем, чтобы они оставались на своем месте и не переползли на партеры.
Джаспер засмеялся, и Кэтрин обернулась, чтобы посмотреть на него.
– О, прекрасно, – хмыкнула она, – смейся надо мной! Я не боюсь.
– Остальная часть парка, – сказал Джаспер, – была устроена в соответствии с теориями Капабилити Брауна[1] и его последователей. Там есть чередующиеся лужайки с редкими деревьями и пруды, в дальней, дикой, части между деревьями вьется тропинка и ведет к лесистым холмам, расположенным позади дома. Сад тщательно сконструирован так, чтобы все выглядело искусно естественным или естественно искусным – не знаю, что больше подходит. Цель – добиться, чтобы парк выглядел как уголок дикой, неиспорченной природы, хотя ничего природного в нем нет. До недавнего времени лужайки доходили почти до самых дверей.
