Литмир - Электронная Библиотека

Светло-серые костюмы входят и выходят, а кожаная куртка в комнате бессменно. Он перетряхивает постельное белье, а на спинке кровати висят мои выходные брюки, в которых я был на последнем заседании комитета. В заднем кармане брюк – записная книжка. В ней – телефоны. У тех, которые нужно знать только мне, последние две цифры поменялись местами. Шифр очень примитивный и при серьезном следствии отгадывается моментально. Когда-то было посложнее: к третьей цифре телефона прибавлялась единица, а от второй вычиталась, но каждый раз приходилось вывихивать себе мозги, и мне это быстро надоело.

Внутри записной книжки сложенный вчетверо листочек, там данные на ребят, которые поедут из Ленинграда в летний лагерь сионистской молодежи на берегу Днестра в Молдавии. Такой палаточный лагерь устраивается впервые, его организуют ребята из кишиневского филиала Организации. Поедут и ленинградцы – в качестве преподавателей иврита и истории и в качестве учащихся. Там по предварительному подсчету должно собраться около сотни ребят со всего Союза. Лагерь – пробный, и в будущем году можно будет развернуть дело с учетом опыта этого года.

Как стянуть записную книжку? Это можно будет сделать, если оба серых костюма выйдут, а кожаная куртка отвернется. Как будут реагировать понятые? Этот, которого арестовали в 38-м, навряд ли любит своих «старых друзей». Он промолчит. А тот второй, которого я не знаю? Может быть, он из тех понятых, которые постоянно дежурят в КГБ и которых берут на обыски механически, как сыскных собак при ограблении магазинов?..

Серых костюмов нет в комнате, но кожаная куртка переместилась и теперь она между мной и брюками. Его уже можно поздравить с первым «трофеем».

– Обратите внимание! – торжественно говорит он понятым. – Расписание работы иностранной радиостанции! – и потрясает узеньким листочком бумаги, который он вытащил из-за карниза входной двери. Смешно и грустно. Совсем недавно я узнал, что шведское радио стало говорить по-русски, записал на всякий случай длину волны и время передачи и засунул за карниз.

«Иностранная радиостанция… расписание работы… – Понятые, которые почти засыпали, оживляются. – Кажется, этот гусь, которого обыскивают, не такой уж невинный…»

Сколько бы ты ни ждал ареста, он всегда неожидан. И всегда не по сценарию.

Об аресте я думал много, еще до встречи с Марком Дымшицем. И план на случай ареста у меня был готов. «Они», конечно, приходят на нашу ленинградскую квартиру в Купчино. Стучатся. Я, конечно, спрашиваю из-за дверей: кто? Конечно, слышу подозрительный мужской голос, который после секундного колебания отвечает:

– Откройте, из жилконторы. – Или что-нибудь в этом роде.

– Подождите минуточку, – отвечаю я и бегу на балкон, который выходит на другую сторону. «Они», конечно, забывают поставить кого-нибудь с этой стороны, и я быстро спускаюсь. Бегом к автобусу. Одалживаю деньги у тети Сони – и в Москву. Там иду на квартиру к Люсе Мучник или к кому-нибудь из знакомых москвичей. Дальше – пресс-конференция, а потом можно самому пойти и на Лубянку.

В этом плане была одна техническая трудность: надо было быстро спуститься с балкона четвертого этажа, пока «они» хлопают ушами перед входной дверью. Я провел серию тренировок. В новостройках Купчино высота потолков два с половиной метра. Самое страшное, когда ты повисаешь на вытянутых руках над следующим этажом. Пальцы ног едва касаются перил нижнего балкона. Встаешь только на носки, одну руку отрываешь и упираешься в гладкую стену дома. Наступает неустойчивое равновесие. Отрывая вторую руку, наклоняешь корпус чуть вперед, чтобы свалиться внутрь балкона, а не наружу. Между третьим и вторым этажом уже веселее, а между вторым и первым можно дышать ровно и глубоко.

Конечно, тренировки я проводил днем, когда жильцы этих этажей были на работе. Тем не менее, скоро на меня появился спрос. Сперва пришли соседи с пятого этажа и, немного помявшись, сказали, что они захлопнули дверь, а ключи остались внутри. Я поднялся к ним со своего балкона и отпер дверь. Потом пришла Галя Гельман из соседнего подъезда.

– Слушай, мой идиот снова посеял ключи, – сказала она. – Я слышала, что ты можешь…

Спустился к ней с балкона соседа сверху. Через неделю пришла совсем незнакомая женщина и, стесняясь, сказала:

– Вы меня не знаете. Я живу в пятом подъезде. Вы знаете, моя старшая дочь уехала и увезла с собой ключи, и я не могу попасть домой. Я буквально не знаю, что мне делать, и вся надежда на Вас…

Я понял, что, если я не откажу сейчас, это будет прецедент, и потом жить мне станет некогда, зато внимание местной милиции будет гарантировано. Я отказал.

Девочки играют в соседней комнате, которую снимает сестра. На полу они выстроили огромный кривой поезд из всех своих игрушек. «Вагоны» тянутся через всю комнату и норовят вылезти на веранду. Взрослые о них сегодня забыли. Никто не кладет спать – не жизнь, а малина. Лилеша не заходит в нашу комнату: она знает – к папе пришли товарищи – и не мешает.

Наконец обыск закончен, протокол составлен. Я раздеваю Лилешку и кладу спать, а мама укладывает Аннушку. Лилешка юркает под одеяло, ложится, как положено, на бочок, лицом к стенке. Я вижу, как она с силой сжимает веки: надо быстрее заснуть, чтобы быстрее проснуться. После мертвого часа будет с папой и Аней играть в дочки-матери. Быстрее заснуть, быстрее проснуться. Я смотрю на Лилешу последний раз и иду к двери. Когда ты проснешься, меня не будет, дочка. Буду ли я, когда ты проснешься завтра? Послезавтра? Проходя по коридору мимо комнаты, которую снимает тетя Соня, я приоткрываю дверь. Тетя Соня и так больна, а визит «гостей» ее доканал.

– Тетя Соня, до свидания. Передайте привет вашему Соломону, – говорю я, прежде чем меня уводят.

Никакого Соломона у тети Сони нет. Когда меня уведут, она останется с девочками, а мама побежит на электричку, чтобы поехать в Ленинград предупредить Соломона Дрейзнера. А он – остальных.

Было четыре часа дня. Я не знал, что я – один из последних; живи я не на даче, а в городе – был бы уже там же, где Соломон.

Мы спускаемся с веранды. У калитки стоит черная «Волга». Когда я с девочками входил, ее не было. Возле самой машины нас нагоняет мама и сует мне в руки ватник. Откуда у нас на даче ватник, и почему она его мне дает? Десять лет назад, когда меня увозили первый раз, мать не давала мне ватника.

…Мы выходим на улицу. Бежит мимо пес, на повороте о чем-то судачат две женщины. Садимся в машину. Кожаная куртка впереди, рядом с водителем. Серые костюмы по бокам. «Волга» сворачивает на шоссе.

Потом родится:

Он долго не мог уйти,
На девочек маленьких глядя.
Черненькой – друг и отец,
Беленькой – друг и дядя.
Они его любят немножко,
А он их немножко балует.
Привычно они подставляют
Щечки его поцелую.
Следующий будет не скоро,
Но это малышки не знают,
Послушно ложатся в кроватки,
Ресницей глаза накрывают.
Вот он уходит к машине,
А мать поспевает рядом
И обжигает спину
Долгим тревожным взглядом
Лет десять назад уже было:
Тоже уехал на «Волге»,
А к вечеру снова вернулся.
Значит, сейчас не надолго
Мимо проходит собака,
И шарик все так же вертится
Он уходил без оглядки:
Знал – немного задержится..

«Волга» выходит на главное шоссе Луга-Ленинград. Идет плавно. Все молчат. Я тоже молчу. И думаю… Только что мы около часа простояли во дворе местного отделения милиции: кожаная куртка пыталась дозвониться до какого-то номера в Ленинграде, все время занято. Звонил по другому номеру – снова короткие гудки. Он возвращался к машине, нервно курил, снова убегал. Наконец, дозвонился. «Добро» получено, машина трогается.

4
{"b":"129521","o":1}