Боги милосердны
Стихи выходят
Все лучше и лучше.
На скачках
Везет постоянно.
Даже когда
Неприятности подступают,
Я справляюсь с ними
Спокойней, чем прежде.
Это – словно внутри у меня
Таится ракета,
Только и ждущая мига,
Чтоб вылететь
У меня из темени.
И когда она взмоет ввысь,
Что б от меня ни осталось,
Я не раскаюсь…
The Gods are Good
Стук пишущих машинок.
Два нищих писателя, Хатчер и я.
Он жил на втором этаже многоквартирного дома,
Я – прямо над ним, а на первом жила Сисси,
Молодая красотка. У нее куриные были мозги,
Но зато – роскошное тело и длинные светлые волосы,
И если забыть ее вечно хмурый взгляд горожанки,
Это была не девица, а сладкий сон. По-любому,
Наверно, стук пишущих машинок
В ней пробудил любопытство или задел
Некие тайные струны – но однажды она постучала
В мою дверь. Мы распили бутылку вина, а потом она
Кивнула в сторону койки – и понеслось.
С тех пор она стала стучать иногда
В мою дверь,
Но порою я слышал,
Как стучит она в дверь Хатчера.
И мне становилось непросто печатать,
Когда снизу звучали их голоса и смех -
А уж тем более, когда там все затихало.
Чтоб продолжать печатать и дать им понять,
Насколько мне наплевать,
Приходилось перепечатывать статьи из газет!
Мы с Хатчером много раз говорили о Сисси.
«Ты влюблен в нее, что ли?» – спрашивал он.
«Нет уж, пошла она!.. Ну, а ты?»
«Я? Да ни в жизнь! – отвечал он. – Слушай,
Если ты все же влюблен в нее,
Я скажу ей,
Чтоб больше ко мне не ходила».
«Приятель, я то же сделаю для тебя», -
Сказал я ему.
«Брось», – он ответил.
Уж и не помню,
К кому она бегала чаще -
Думаю, серединка на половинку,
Но вот что поняли мы постепенно:
Сисси обычно стучала, когда в комнате раздавался
Стук пишущей машинки.
Так что Хатчер и я стали печатать
Даже больше, чем надо.
Успех пришел к Хатчеру раньше, чем ко мне.
Он переехал из нашей дыры,
И с ним уехала Сисси.
В новой квартире
Они поселились вместе.
После этого Хатчер
Повадился мне звонить:
«Господи Боже, у потаскухи этой -
Ни совести ни стыда! Вечно шляется где-то!»
Сисси слушала молча, пока хватало терпенья,
А потом давала ему достойный отпор
В немыслимых выраженьях.
А после
Сисси ушла от Хатчера.
Иногда она еще заходила меня проведать,
Но постоянно с новыми мужиками -
Самыми настоящими
Психами-
Маргиналами.
Зачем она приходила – понять я не мог,
Да и не очень хотел – я уже
Утратил к ней интерес.
Потом повезло и мне, и теперь
Я мог из трущоб переехать.
На экстренный случай
Я новый свой телефонный номер
Оставил
Бывшему домовладельцу.
Спустя какое-то время мне вдруг позвонил
Бывший домовладелец: «Тут к тебе заходила
Баба одна.
Зовут ее Сисси.
Требует новый твой телефон
И адрес, и очень
Настойчиво.
Дать
Или нет?»
«Ох, нет. Пожалуйста, нет».
«Какая кукла, чувак! Ты не против,
Если я приглашу ее на свиданье?»
«Ничуть я не против. Валяй приглашай».
Даже странно – истории вроде этой
Какое-то время
Кажутся интересными,
И все же славно,
Когда они завершаются,
И ты просто уходишь.
Но было и много хорошего – я
Запомню навеки,
Как Сисси бывала
В гостях у Хатчера,
Ну, а я у себя наверху
Яростно перепечатывал
Прогнозы погоды,
Статьи о политике
И некрологи.
Я извел тогда понапрасну
кучу хорошей ленты
И издергался
До истерики -
Так что, как ни крути,
Я все же запомнил
Сисси.
А такое
Не скажешь
О ком угодно.
Вам ясно
Или
Не ясно?
The Sound of Typewriters
Драка
Мальчик-красавчик стал уставать.
Удары его беспорядочны были,
Руки слабели.
А пьяница старый вошел в клинч -
И все пошло наперекосяк.
Мальчик-красавчик упал на колени,
А пьяница старый вцепился ему в горло
И стал колотить головой О кирпичную стену.
Мальчик-красавчик сознание потерял.
Пьяница,
Помедлив мгновенье,
Несильно пнул его в пах,
Развернулся и поплелся назад
По темному переулку -
Туда, где стояли и наблюдали мы.
Мы, расступившись,
Дали ему пройти.
Он прочь побрел,
Обернулся,
Глянул на нас,
Закурил
И удалился.
Когда я вернулся домой,
Она была в ярости:
«Где тебя черти носили?!»
Глаза ее были красны от слез.
Она на кровати сидела,
Откинувшись на подушки,
Прямо в тапочках.
«Остановился ПО-БЫСТРОМУ ПЕРЕПИХНУТЬСЯ?!
Неудивительно, что ты на меня не смотришь
Уже неделю!»
«Я видел классную драку. Заметь, бесплатно -
А интересней любой Олимпиады!
Я видел потрясный
Уличный мордобой».
«Думаешь, я
В это поверю?!»
«Господи Боже, ты хоть когда-нибудь
Моешь стаканы? Ладно, вот эти
Сгодятся…»
Налил я стаканы. Она
Осушила свой залпом. Понятно, ей было
Необходимо выпить, и мне – тоже.
«Было очень жестоко. Я ненавижу
Смотреть на такое, но все же
Всегда смотрю».
«Налей-ка еще».
Я налил нам еще по стакану.
Ей было Надо выпить, потому что она со мною жила.
Мне – потому что я Работал
Кладовщиком в «Мэй Ко».
«Остановился ПО-БЫСТРОМУ ПЕРЕПИХНУТЬСЯ!»
«Нет. Наблюдал за дракой».
Она опять осушила стакан,
Пытаясь понять -
То ли я с кем-то перепихнулся,
То ли и вправду смотрел на драку?
«Налей-ка еще. Это что,
Последняя наша бутылка?»
Я подмигнул и достал из пакета бумажного
Еще бутылку.
Мы редко ели – все больше пили.
Я работал
Кладовщиком в «Мэй Ко»,
А у нее были
Самые красивые ноги,
Какие я видел в жизни.
Когда я налил нам по третьему разу,
Она улыбнулась, встала, скинула тапки
И надела
Туфли на «шпильках».
«Нам нужен чертов лед», – сказала она.
Я глядел,
Как ее виляющий зад плывет в направлении кухни.
Она удалилась, а я
Снова стал думать
О той драке.
A Fight
Солнечный луч
Порою, когда ты – в аду,
И выхода не предвидится,
Поневоле становишься легкомысленным.
А потом наступает усталость
За гранью усталости,
А иногда подступает к горлу
Безумие.
Та фабрика находилась в восточном Лос-Анджелесе,
Из ста пятидесяти рабочих,
Кроме меня,
Белым был только один.
У него была легкая работа.
Я же заворачивал в бумагу и заклеивал пленкой
Электрические светильники,
Сходившие с конвейера.
Я старался держать темп,
А острые края пленки
Прорывали перчатки
И врезались мне в руки.
По итогам перчатки
Приходилось
Выбрасывать -
Ведь они
Разрывались в клочья,
И тогда мои руки становились совсем беззащитны,
И каждый новый порез
Был болезнен, словно удар током.
Меня считали большим и тупым белым парнем,
И другие рабочие,
Легко державшие темп,
Не сводили с меня глаз,
Ожидая,
Когда я сорвусь.
Я плюнул на руки свои,
Но я не сдавался.
Темп казался невыносимым,
И однажды в мозгу у меня
Что-то щелкнуло – и я во всю мочь заорал
Название фирмы, на которую мы пахали:
