Сразу после полуночи с 23 на 24 апреля Геринг был арестован, Ламмерс также.[556]

Днем 24 апреля в Берлине было официально объявлено, что Геринг освобожден от занимаемых должностей в связи с состоянием его здоровья.[557]

25 апреля, в день завершения окружения Берлина, Борман отметил в дневнике: «Геринг исключен из партии!»[558]

26 апреля Геринг был замещен на посту командующего Военно-воздушными силами генералом Р. Риттером фон Граймом, возведенным при этом в ранг фельдмаршала.

Геринг, таким образом, был полностью растоптан!

Напрасно Коллер, не подвергшийся аресту, пытался в ближайшие дни апеллировать к Кейтелю и Йодлю.

27 апреля последний подтвердил все, что сообщал Коллеру раньше, но уклонился от демаршей, на которые его склонял Коллер, а Кейтель постарался вовсе избежать разговора с Коллером ввиду собственной занятости. Но после войны и Кейтель подтверждал справедливость того, о чем он сообщал Коллеру в ночь на 23 апреля.[559]

Оба они, Кейтель и Йодль, никак не могли себе позволить, конечно, выдвинуть какие-либо возражения Гитлеру, который с 26 апреля «без всяких разъяснений, что снова берет в свои руки управление войсками, /…/ как ни в чем не бывало издает приказы, будто он никогда и не оставлял руководства».[560]

Тем более нельзя было ожидать таких возражений от Шернера или от свидетелей беседы Гитлера с ним — от Кребса и Бургдорфа.

Понятно, что успех всей этой блестящей интриги был обеспечен казалось бы незначительной, но оказавшейся решающей деталью, а именно — дверью, захлопнутой Гитлером перед носом Бормана во время разговора с Кейтелем и Йодлем!

Какие бы личные цели ни преследовал Борман, но он, конечно, не позволил бы себе выглядеть полнейшим подлецом или идиотом и в своих собственных глазах, и в глазах троих людей (Кейтеля, Йодля и самого Гитлера), если бы сам присутствовал при распоряжении Гитлера, фактически передавшего власть Герингу. Но Борман этого просто не знал — и действовал от чистого сердца именно так, как, несомненно, рассчитывал на это и Гитлер!

Шпеер и Риббентроп сыграли, несомненно, хотя и не слишком активную (но это — по их собственным позднейшим утверждениям!), но весьма заинтересованную роль: оба потому и оказались в Берлине, что рассчитывали самостоятельно поучаствовать и в заключении мира, и в послевоенном руководстве Германией. Фактическое назначение Геринга полномочным главой государства нисколько не отвечало интересам обоих — каждый из них издавна и прочно не ладил с рейхсмаршалом, что и соответствовало общим принципам руководства, применявшимся Гитлером.

Это также очень серьезно подчеркивает Кнопп — вплоть до такого сильного утверждения: «Гитлер сам ставил перед собой глобальные цели, а затем последовательно осуществлял их. И если было нужно, он не боялся идти против всей своей компании, о чем свидетельствует развязанная им война. Геринг не хотел войны, Риббентроп тоже был против нее, но оба не знали об убеждениях друг друга и не доверяли друг другу, поэтому заключить между собой союз им не удалось».[561]

Здесь, согласитесь, Гитлер вовсе не выглядит капитаном корабля, которому достаточно лишь указать правильный курс, доверив все остальное преданным до гроба штурманам: роль Гитлера и много выше, и много ниже капитанской.

Любой капитан обязан справляться со своими подчиненными и один на один, и со всеми вместе и сразу; лучшие, образцовые капитаны в одиночку подавляли бунт на собственных кораблях — Гитлер явно не дотягивал до такой роли, и это очень существенно! Правда в то же время в том, что еще более лучшие капитаны вовсе не допускали возможности бунта на своих кораблях — и вот это гораздо ближе к ролям, игравшимся Гитлером всю его жизнь, хотя и его, как известно, не миновали бунты подчиненных, с которыми он зато справлялся с помощью других подчиненных!

Естественно, что 23 апреля оба министра — Шпеер и Риббентроп — должны были поддерживать в конфликте с Герингом именно Бормана, также, конечно, будучи не в курсе содержания беседы Гитлера с Кейтелем и Йодлем, состоявшейся накануне.

В то же время и Борман должен был ограничиться лишь свержением Геринга, но не мог в присутствии Шпеера и Риббентропа претендовать на освободившееся место: оба последних выглядели со стороны, особенно из-за границы, гораздо авторитетнее Бормана.

Да и все поведение Гитлера, отзывавшегося в эти часы о переговорах с противником в сугубо отрицательном контексте, лишало почвы явное стремление всех троих добиться у него каких-либо особых поручений и полномочий.

Тут уместно привести мнение Мюллера о Гитлере: «С Гитлером никогда нельзя было сказать наверняка, что он в действительности думает по тому или иному поводу. /…/ На самом деле временами Гитлер мог быть очень забавен и интересен. Он здорово умел иронически показывать разных людей и делал это с большой проницательностью и очень безжалостно. /…/ Гитлер умел разглядеть подлинный характер человека, и видел людей практически насквозь, едва начав общаться с ними. При этом он был очень скрытным и как бы играл некую роль, постоянно находясь на сцене, на глазах публики».[562]

В описанном эпизоде Гитлер продемонстрировал, насколько легко могли добиваться успеха такие люди, как он сам или его прадед Иоганн Непомук: для этого было достаточно говорить одним людям (в данном случае — Кейтелю, Йодлю и Шернеру, а заочно — и Герингу) одно, а другим (в данном случае — Борману, Шпееру и Риббентропу) — совершенно другое, но, конечно, при условии, что эти группы людей не имеют практической возможности столковаться непосредственно друг с другом!

На этом блиц-заговор против Геринга завершился — и все разбежались по своим углам, ближним и дальним.

Гитлер и Борман, избавившись от незванных посетителей, занялись своими делами.

Риббентроп немедленно выехал из Берлина.

Вечером 23 апреля, напоминаем, двойник Гитлера в первый раз принимал генерала Вейдлинга. Все дальнейшее руководство в Берлине переходило в руки этого двойника, т. е., разумеется, в руки его свиты: Геббельса и Бормана — по политической линии, Кребса и Бургдорфа — по военной; разным свидетелям в эти дни попадался и шеф Гестапо Мюллер — но никто не знал, чем же он тут занимается!..

Шпеер несколько помешкал — видимо, ожидая чего-то еще, но так ничего и не дождался (сообщается, что он восемь часов пережидал налет западной авиации[563]). Потом он уже не рискнул выбираться по земле — выезды из Берлина на запад уже простреливались советской артиллерией: близился час завершения окружения Берлина — это было очень существенно для дальнейших планов бегства Гитлера, в которых, возможно, его исчезновение назначалось сразу на 23 апреля или чуть позже — но сорвалось!

Шпеер вылетел из центра Берлина на маленьком самолетике в 4 часа утра 24 апреля.[564]

Он не остался вовсе без наказания со стороны Гитлера: Тревор-Роупер правильно отметил, что, согласно завещанию Гитлера, Шпеер не был включен в состав нового немецкого правительства[565] — и это совершенно не соответствовало авторитету этого гения административного руководства в Германии 1945 года. Но Шпеер, не будь дураком, сам пролез в правительство Деница!..

Но и это торжество оказалось недолгим!..