Но даже и после рассылки во все заинтересованные инстанции решения епископа от 25 ноября 1876 года, немедленно проштемпелеванного ведомством наместника 30 ноября, гражданские инстанции пытались его саботировать, вновь стараясь поставить под сомнение законность перемены фамилии, в чем, конечно, формально были совершенно правы: «Когда окружное управление Мистельбаха 8 декабря запросило ведомство наместника в Вене, следует ли также переписать личные документы Алоиза Шикльгрубера на фамилию Гитлер, документ 27 декабря вернулся с пометкой: «Возвращается назад с указанием, что на повторный запрос /…/ уже был дан ответ 30 ноября 1876 г.»»[355]

Лишь тогда гражданские инстанции сдались, и формальное их разрешение на смену фамилии было санкционировано сразу после этого — в январе уже 1877 года. Об этом имеются следующие сообщения, не вполне ясного происхождения: «брат Адольфа Гитлера Алоиз Гитлер[-младший] /…/ писал 10 апреля 1953 г. в письме к католическому священнику Браунау-на-Инне: «Я старший сын покойного чиновника таможенного управления Алоиза Гитлера, который родился вне брака 17[356].6.1837 г. в Штронесе (запись № 13) под именем Алоиза Шикльгрубера, а 6 января 1877 г. был усыновлен вследствие заключения брака и получил фамилию Гитлер». Эта дата называлась Рудольфом Коппенштайнером, автором «Генеалогического древа фюрера», уже в 1937 г. «Алоиз[-старший], — заявлял он, — был усыновлен при заключении брака его матерью и 6 января 1877 г. переписан на фамилию отца».»[357]

Автор последнего сообщения получил его, возможно, в 1937 году также от Алоиза-младшего; при всей путаности и неточности формулировок, завершающая дата, 6 января 1877 года, вполне соответствует общему ходу событий 1876–1877 годов.

Алоиз-младший, еще не родившийся в те годы, видел, предположительно, во времена своего детства эту дату на каком-то из документов, позднее утраченном, среди бумаг своего отца. К этому эпизоду нам еще предстоит возвращаться.

На этом вполне можно было бы покончить с обсуждением вопроса о таинственном происхождении Алоиза Шикльгрубера-Гитлера: решение о признании отцовства Иоганна Хидлера представляется практически безукоризненно верным, хотя по-прежнему невозможно полностью исключить и отцовство его брата — Иоганна Непомука.

Совершенно понятны и причины, по которым Адольф Гитлер боялся (до определенного момента времени) не публичного внесения ясности в этот вопрос, а просто упоминания первоначальной фамилии своего родителя — и никакое возможное еврейское происхождение тут абсолютно не при чем.

Интересными остаются, однако, не мотивы всяческих инсинуаций на эту тему у журналистов двадцатых и тридцатых годов, а также и творчества всяких борзописцев определенного профиля в более поздние времена,[358] а побуждения сенсационного демарша Ганса Франка.

К этому мы также вернемся позднее — рассматривая ситуацию, в которой находился сам Адольф Гитлер в 1930–1933 годах, и ее уже послевоенные последствия.

До начала 1877 года Алоиз Гитлер должен был пребывать в страшном напряжении: затеянная им интрига по изменению фамилии долго не получала одобрения властей. Зато завершение этой эпопеи должно было повергнуть его в классическое эйфорическое состояние, типичное для членов данной фамилии на победных этапах.

Практически сразу после официального завершения этой процедуры Алоиз Гитлер порвал отношения с родственниками по фамилии Шикльгрубер.[359] Позднее «ни Алоиз, ни Адольф [это последнее, заметим, очень важно!] никогда не навещали бедную деревушку Штронес, где жила Мария Анна Шикльгрубер и где родился Алоиз, а постоянно [?] бывали только в Шпитале /…/. С тех пор как Алоиз взял себе фамилию Гитлер, оборвались его контакты и с другими членами семьи Шикльгруберов, проживавшими в различных деревнях Австрии».[360]

Это было по-человечески совершенно несправедливо по отношению к ничем перед ним не виновными людьми, большинство из которых, судя по всему, действительно обратилось во вполне заурядных крестьян. Но приходилось страховаться, демонстрируя свой отход от преступного семейства, почти заведомо переставшего быть таковым.

Неизвестно, насколько этот разрыв диктовался поведением властей, несомненно заинтересовавшихся столь необычной историей, но осторожность была соблюдена. С этих пор Шикльгруберы практически исчезли из жизни Алоиза и его еще не родившихся потомков: Адольф Гитлер тем более не был заинтересован демонстрировать родство со старой заслуженной разбойничьей семьей!

Завершение этой истории со сменой фамилии должно было продемонстрировать и всей прочей родне и посторонней публике ту степень благоволения, которое оказывалось Алоизу высшими влиятельнейшими инстанциями, санкционировавшими даже очевидное нарушение закона.

Особое впечатление это должно было произвести на Иоганна Непомука, окончательно уверившегося в том, что в лице Алоиза он имеет самого опасного противника за всю свою собственную жизнь, не только вознамерившегося разорить старого мафиози, но и действительно заполучившего для этого вполне реальные возможности.

Мы многое знаем об Иоганне Непомуке — и можем догадываться, как он должен был повести себя в сложившейся ситуации. Он все равно должен был стараться переиграть ее, а для этого ему необходимо было снова перехитрить Алоиза.

А вот тут-то и подошел 1879 год, когда снова обнаружилось отсутствие научно-безупречных методов идентификации отравлений мышьяком! И множество трупов, закопанных на кладбищах вокруг Шпиталя, переставало быть основным фактором, свидетельствующим против шпитальской мафии!

И эта информация о крахе метода профессора Зонненшайна вполне могла дойти до сведения и Алоиза, и Иоганна Непомука, вдохновив и того, и другого на новые попытки применения мышьяка — без опасения оказаться разоблаченными.

Решающим шагом для Иоганна Непомука вновь должно было стать уничтожение того разоблачительного досье, которое Алоиз должен был бы сохранять в качестве гарантии собственной жизни.

Можно было снова попытаться выяснить возможность выкрасть это досье, а можно было и постараться уговорить Алоиза в том, что теперь оно не имеет прежнего значения: родственники же полюбовно договорились обо всех спорных проблемах, так чего же точить ножи друг против друга?

Тем более, что это досье являлось теперь компроматом и против Алоиза: шантаж как специальный жанр преступлений имеет свои канонические правила.

В момент формирования компрометирующих данных их можно использовать и для начала шантажа, и для передачи сведений в официальные инстанции — что и является решающей угрозой, обеспечивающей успех шантажной операции. Со временем же, повторяем, значение этих материалов падает: их уже нельзя предавать гласности, поскольку само их наличие может свидетельствовать о том, что делу вовремя не был придан ход как раз потому, что все эти материалы и предназначались именно для шантажа, почему-либо не приведшему к прочному и окончательному успеху. Это-то и снижает эффект последующей возможной угрозы разоблачения, доводя его в некоторых практических ситуациях до полного нуля: шантажисту невозможно демонстрировать то, что он является именно шантажистом!

Это азы искусства шантажа, но нам неоднократно придется к ним обращаться, рассматривая коловращения жизненного пути самого Адольфа Гитлера.

Пока что Алоиз должен был оказаться в ситуации, когда имеющиеся у него сведения, компрометирующие Иоганна Непомука и всю его банду, прекращали быть таковыми, поскольку начинали компрометировать и самого Алоиза — даже если он никак себя не запятнал насильственной смертью собственного тестя. В этой же последней предполагаемой ситуации Алоиз и вовсе терял из рук все последующие рычаги управления событиями.