— Ты скоро покинешь нас, не так ли? Я понимаю. Я просто не хотел, чтобы ты ушел, думая, что я подвел тебя, — он сделал паузу. — Веришь ты этому или нет, но я никогда этого не делал.
Некоторое время он сидел в тишине, наблюдая за неподвижностью Рэндольфа. Натаниэль почти боялся, что если он отведет взгляд от слабого двигающейся груди отца, то она совсем замрет.
А затем движение прекратилось.
Натаниэль ждал и наблюдал, не желая верить. Затем он опустил вниз руку отца — теперь она никогда не станет теплой снова, и наклонился, чтобы поцеловать его в лоб.
Натаниэль ощутил, как холод обязанностей вытесняет горе. В каком-то смысле в этом было облегчение. Он сможет сделать что-то, касающееся своей миссии, связанное с Фостером. Но не было никакого способа избавиться от ужасного понимания того, что он никогда не услышит больше голоса своего отца, никогда не расскажет ему ничего нового о том, что он сделал и не увидит вспышки юмора и одобрения в его глазах.
Дверь в комнату открылась и вошла Виктория. Она все еще была одета в вечернее платье, как и все они. Но глаза ее были сухими, а на лице не было следов горя.
— Привет, мама. Он покинул нас. Ты можешь начать симулировать, что оплакиваешь его.
Ее глаза заблестели.
— Я оплакиваю его, — отрезала она. — Рэндольф был моим мужем в течение тридцати лет. — Она повернулась и долго молча смотрела на человека на кровати.
Затем она повернулась обратно к Натаниэлю, на лице ее было только выражение холодного самообладания.
— Я бы предпочла, чтобы ты продолжал благоразумно вести себя сегодня днем. Дафна и Бэзил стали триумфаторами сезона. Нет необходимости портить им праздник ради этого события.
Натаниэль кивнул, его губ сардонически искривились.
— Конечно, мама. Все, что угодно, для Бэзила.
Виктория прищурила глаза.
— Ты должен быть благодарен ему за то, что он терпит тебя. Он сказал, что, вероятно, ты сможешь искупить позор, который ты навлек на всех нас.
Натаниэль не стал больше смотреть на своего отца. Тот уже покинул эту комнату.
— Зачем утруждаться? — сказал Натаниэль безо всякого выражения, затем повернулся и вышел из комнаты.
Вилла ждала рядом с комнатами Рэндольфа, неуверенная в том, какое место ей нужно занять в этой ситуации. Должна ли она присоединиться к Натаниэлю и его матери в их горе?
Хотя Виктория вовсе не казалась затронутой печалью, когда она прошла мимо Виллы в коридоре, не поприветствовав ее даже кивком. Вследствие этого Вилла уселась на одно из покрытых вышивкой кресел, которые украшали коридор через равные промежутки, и начала ждать.
Когда дверь в комнате больного распахнулась, и появился Натаниэль, она вскочила на ноги.
— Все ли…
Он пронесся мимо нее, словно вовсе не видел.
— Натаниэль? Натаниэль!
Наконец он замедлил шаг в ответ на ее оклик.
— Мне нужно побыть одному, Вилла. — Он говорил это через плечо, даже слегка не повернувшись к ней. — Я проведу вечер в своем кабинете.
— О. Я просто хотела помочь…
— Помоги Миртл. Ты ничего не сможешь сделать для меня, — его голос был холодным. Затем он ушел, его широкие шаги и сжатые кулаки в достаточной мере иллюстрировали его с трудом контролируемую ярость.
Вилла смотрела, как он уходил, ее плечи поникли. Она так хотела утешить его, но она никогда в меньшей степени не ощущала себя его женой.
— С какой стати ты вышла за него замуж? Я знаю, что ты всего лишь дочь ученого, и к тому же выросла в деревне, но, несомненно, ты могла бы добиться большего, — мелодичный голос Виктории насмешливо растягивал слова, которые она произносила через плечо, проходя мимо Виллы. Затем она остановилась, чтобы оглянуться, словно для того, чтобы просмаковать опустошение, вызванное ее замечанием.
Но эти слова не ужалили Виллу. То, что эти люди думали о ней, ничего для нее не значило. Вилла покачала головой, глядя Виктории в глаза.
— Я знаю, что вы холодны, как рептилия, и к тому же поверхностны, но, несомненно, вы могли бы достичь многого.
Затем она повернулась спиной к бормочущей Виктории и отправилась искать Миртл.
Вилла тихо проскользнула в великолепные комнаты Миртл. Ковер был толстым, поэтому она не издала ни звука, пересекая роскошную гостиную, подходя к двери, которая, по ее предположению, могла вести в спальню.
Она не хотела будить Миртл. Она только хотела успокоить себя. Смерть Рэндольфа должна расстроить Миртл. Она была такой язвительной, что можно было забыть о том, какой хрупкой она была на самом деле.
Вилла заглянула в комнату, затем пересекла ее, подойдя к гигантской занавешенной кровати. Приблизившись на цыпочках к разрезу между занавесями, Вилла одним пальцем зацепила ткань, чтобы заглянуть внутрь.
Она не ожидала увидеть Миртл, сидящую в позе портного в центре кровати, напоминающую отважного маленького эльфа, выбирающего шоколад из гигантской коробки конфет. Она бросила конфету в рот и скосила глаза на Виллу.
— Запрыгивай на кровать. Если ты хочешь одну из конфет, то лучше тебе поторопиться.
Вилла присела на край матраса.
— Вам должно быть стыдно. Я так беспокоилась. Виктория думает, что вы лежите на смертном одре.
— О, я на нем и лежу. В течение нескольких лет я нахожусь на смертном одре. Чертовски скучно лежать на нем. Никогда не могу пролежать там достаточно долго, для того чтобы вызвать суматоху из-за моей болезни.
— Тетя Миртл, вы меня изумляете.
— Душистый горошек, когда ты становишься старше, то прекращаешь играть в их игры и начинаешь играть в свою собственную. Ты увидишь. Конечно, ты более сообразительная, чем я была когда-то. Ты вышла замуж за богатого мужчину, будучи молодой. Ты получишь все удовольствия, которых у меня не было до тех пор, пока я не встретила моего Борегарда, — на несколько мгновений она стала непереносимо печальной. Затем хихикнула. — Борегарду бы очень понравился этот следующий ход.
— Какой следующий ход?
— Ход, в котором я изменю мое завещание. Ты знаешь, они ведь все еще танцуют внизу.
— Измените ваше завещание? Я думала, что Бэзил — наследник Натаниэля?
— О, он наследник титула и поместья. И конечно, Натаниэль богат. — Миртл ехидно улыбнулась. — Но я богаче. Намного богаче. Без моих денег и с его увлеченностью игрой, Бэзил будет пустым местом через несколько лет. Много земли, мало денег, — она снова хихикнула. — Не могу дождаться, чтобы увидеть лицо Дафны.
— Постойте, тетя Миртл. Мне она не нравится, но если она рассчитывает на это наследство, не думаете ли вы, что это несправедливо отказать ей в нем?
— Ее никогда не было в моем завещании. Был только Рэндольф. Я держала Рэндольфа на своем колене, когда он был младенцем. Я любила этого мальчика до умопомрачения.
Потускневшие голубые глаза стали еще более тусклыми от непролитых слез.
— А ты знаешь, что сделала эта сука Виктория? Она убила его. Убила его так же надежно, как если бы сбросила его с башни Тауэра своими руками.
— Но я думала, что это из-за его сердца…
— Да. Его сердце. Именно о сердце врач и предупреждал его прошлой зимой. О том, что из-за сердца он не должен ездить в Лондон весной. Его доктор сказал ему не делать этого, потому что он не сможет выдержать нагрузки во время путешествия.
Миртл прищурила глаза.
— Но Виктория не может пропустить Сезон, сказал Рэндольф. Виктория настаивала на том, чтобы посещать балы, вечеринки и салоны, даже если это убьет ее мужа.
Она вытащила крохотный клочок кружева и промокнула им глаза.
— И вот это случилось. Все это убило его.
— Мне так жаль.
Миртл вздохнула, затем покачала головой.
— Все когда-нибудь умирают, мой душистый горошек. Я видела за свою жизнь так много смертей моих родственников и друзей. Рэндольф испытывал боль, каждое дыхание было мучением. Для него смерть стала милосердием.
— Я понимаю.
— И все, что остается, получают живые. В том числе и деньги. Со смертью Рэндольфа я должна немедленно связаться со своим поверенным. Кроме того, это мои деньги и я могу делать с ними все, что хочу.
