— Ты не собираешься отказываться от этого, не так ли?

— Нет.

— Тогда все отлично. Если тебе нужно знать, то я хочу прикоснуться к тебе ртом. Прямо здесь, — он провел пальцем по ее влажной расщелине, и она вздрогнула.

— Хорошо. А могу я тоже прикоснуться к тебе ртом? Прямо здесь? — Она обхватила рукой его член и была довольна тем, как быстро он увеличился. Очаровательно.

Почти не дыша, Натаниэль ответил ей энергичным кивком.

— Что еще?

— Я хочу, чтобы ты оседлала меня, раздвинув ноги.

Вилла обдумала эту идею.

— Это звучит приемлемо. Что еще?

— Господи, Вилла, имей же немного милосердия!

— Нет. Мне это нравится. Я чувствую себя такой сильной, когда держу тебя в руке вот так. Скажи мне, что еще.

Он почти задохнулся.

— Очень хорошо. Я хочу взять тебя так, как жеребец берет кобылу. Сзади.

— О Боже, — на это не последовало никакого дерзкого возражения. — О да.

— И еще стоя у стены.

— Сзади?

— И так тоже.

— О да, пожалуйста…

— О, милосердный Боже…

Теперь он был уже огромным в ее руке. Вилла могла ощущать биение его сердца, и ее собственное лоно запульсировало в ответ.

— Натаниэль?

— Да?..

— Я думаю, что хотела бы сейчас испробовать эту идею с жеребцом.

— О, благодарю тебя, Господи!

Он аккуратно перевернул ее лицом вниз на подушки. Затем потянул ее бедра вверх. Эта позиция казалась почти смущающей, пока его член не проник в ее расщелину, и он низко не наклонился над ней, накрыв ее собой и слегка куснув ее за плечо. Затем уже ничто не имело значения, кроме тех животных, что находились внутри них, и их несомненной примитивной потребности спариваться.

— Ты готова для меня, любимая?

— Да, — простонала Вилла.

Его массивная, длинная плоть медленно, но неумолимо входила в нее. Новые места пробудились внутри нее от этого действия. Вилла тихо вскрикнула в подушку.

Натаниэль остановился.

— С тобой все…

Вилла подалась назад, вобрав его глубоко в себя. С диким криком она отстранилась и снова двинулась назад к нему. Твердые руку обхватили ее бедра и удержали ее в неподвижном состоянии.

— Позволь мне…

Из последних сил, сохраняя контроль над собой, Натаниэль установил размеренный ритм толчков, что было почти сверх того, что он мог выдержать. Глубоко и еще раз глубоко. Снова и снова.

Он ощутил, как она начала дрожать и крепче обхватил ее, не позволяя ей вырваться, даже когда она начала яростно взбрыкивать в его объятии.

С дрожащим криком она обмякла в его руках. Сделав несколько яростных любовных толчков, он тоже потерял себя в ней. Качаясь на волнах удовольствия, он опустился вместе с ней на постель, все еще находясь внутри нее.

Он крепко обнял ее руками и поместил в углубления своего тела. Прижав свое лицо к ее волосам, Натаниэль глубоко вдохнул запах Виллы и заснул.

Натаниэль шагал по воздуху, и ни под ним, ни над ним, ни вокруг него не было ничего. Серые сумерки растянулась на вечность. Его первой реакцией было почти облегчение. Здесь не было ни позора, ни бесчестья. Ему не нужно было игнорировать презрение или склоняться перед осуждением. Здесь от него не отрекались, его не презирали.

В первый раз за долгое время он чувствовал, что он может глубоко дышать, не ощущая веса своей ноши.

Затем пустота рядом с ним стала практически ощутимой. В пустоте не было Виллы. Здесь не было холодного презрения, но не было так же и теплого приема. Не было ярко горящей женщины, чтобы осветить его бесконечный сумрак. Не было нежно отдающейся возлюбленной, чтобы принять его в успокаивающие объятия.

Он не может иметь только что-то одно, осознал он. Он должен принять свою темную сторону, если хочет увидеть светлую. Он сделал свой выбор; он добился того, чтобы принять на себя обязанности. Он хотел нести эту ношу, потому что они привели его к Вилле.

Вилла! Он хотел радостно позвать ее, ожидая, что она с готовностью придет в его объятия.

Но его голос не был бы слышен, и он не мог позвать ее. Он думал, что он придет сюда, чтобы сделать выбор, но здесь не было выбора.

Здесь не было ничего.

Снова и снова, только бесконечная пустота.

Ничего, кроме тепла рук Виллы, обнимающих его, и ее нежного голоса в его ушах. С каждым дрожащим вздохом он вдыхал ее женственный аромат, позволяя ему очистить голову от головокружительного чувства вечной потери.

— Ш-ш-ш. Ш-ш-ш.

Ее маленькие руки распластались на его спине и нежно погладили. Он притянул ее ближе, зарывшись своим покрытым потом лицом в ее шелковистую шею. Он был в безопасности.

Он не был одинок.

— Хочешь рассказать мне? — ее шепот был мягким, не настойчивым. — Иногда это помогает.

— Это был только сон, — ответил он. — Ничего больше.

Он мог ощущать ее разочарование по тому, как ее пальцы замедлили свое движение в его волосах, и плечи ее слегка поникли. Он так чертовски устал разочаровывать Виллу.

— Существуют вещи, о которых я не могу говорить, — медленно добавил он.

— Я знаю.

В ее голосе не прозвучало горечи, но Натаниэль знал о том, как жизнь с человеком, полным секретов, воздвигает барьеры сомнений и горечи. Он никогда не хотел, чтобы она испытала то, что он ощущал мальчишкой — когда его отчим — его отец — считал свою работу важнее своего сына.

Когда Натаниэль был маленьким, он пытался принять это, но когда он вырос и ему все больше и больше требовался отец, становилось все труднее бороться с негодованием. Вилла может возненавидеть его со временем, он уверен.

Так же, как Виктория возненавидела Рэндольфа.

В первый раз Натаниэль уловил отблеск той жизни, которую вела его мать.

Наконец Натаниэль ослабил объятия, чтобы заглянуть Вилле в глаза. Нежно пробежав рукой по его щеке, она поцеловала его в подбородок.

— Я знаю, что в последнее время твоя жизнь была трудной. Это пройдет, любовь моя. Время сделает все это не таким острым.

Натаниэль притянул ее ближе и зарылся подбородком ей в волосы. Он прискорбно недооценил ее. Его Вилла не была простой деревенской мисс. Она была очень мудрой и щедрой женщиной.

— Тебя вовсе не прятали от жизни, просто ты недостаточно много путешествовала.

Она вздохнула и прижалась еще ближе, поглаживая его рукой вниз по спине.

— Ну а теперь я уже напутешествовалась, не так ли? — она поцеловала его грудь, затем нежно укусила его.

— Ты действительно забралась очень далеко, — Натаниэль улыбнулся ей. Он только надеялся, что сможет держаться с ней наравне.

И когда он почти уже заснул, она вскочила.

— О! Я почти забыла спросить тебя…

— Что?

— Я буду завтра представлена Принцу-Регенту?

Господи Боже, неужели он забыл сказать ей?

— Мне так жаль Вилла. Это не должно было стать таким сюрпризом. Это традиция: юная леди из общества должна быть представлена для своего дебюта. У тебя не было дебюта как такового, но я думаю, что ты должна сделать это до того, как ты выйдешь за меня замуж.

— Я должна? — она сглотнула. — Быть представленной Принцу-Регенту?

Он начал целовать ее шею. Затем остановился, чтобы ответить.

— Да, мне жаль, что ты должна пройти через это одна. Если пойду я, то это будет еще хуже для тебя. Если ты пойдешь с Миртл, которая согласилась сопровождать тебя, тогда, возможно, ты будешь просто казаться одной из многих дебютанток с компаньонками, и никто ничего не заметит. Если бы у тебя были родственники здесь, в Лондоне, они, конечно же, могли бы сопровождать тебя.

— Ну, я была не полностью честна по одному вопросу, — медленно проговорила она.

Он вернулся к своему прерванному занятию.

— О чем ты? — Его голос был восхитительно приглушен.

— Люди в Дерритоне заставили тебя предположить, что у меня совсем не осталось родственников… но это не так.

Он поднял голову, чтобы посмотреть на нее.

— У тебя есть родственники?

Она кивнула.

— У меня есть кто-то вроде дяди — скорее, наполовину дядя, я полагаю — здесь, в Лондоне. Конечно же, существует еще больше родственников с его стороны семейного дерева, но никто из них никогда не обращал не меня внимания. Только один этот дядя и только когда я была очень маленькой, хотя он очень любил мою мать. Когда мои родители умерли от лихорадки, он прислал мне письмо с соболезнованиями и спрашивал, не хочу ли я жить с ним в Лондоне.