Невероятно, но Велан Лаймок не знал, куда следует смотреть. Тысяцкий слышал, что принц ослеп, но ему казалось, что Намойя Кевлерен вновь обрел зрение и теперь пристально его разглядывает. Вроде бы ерунда, однако хорошие манеры молодого посланника и атавистическая уверенность в том, что Кевлерены могут читать мысли, заставили Лаймока постоянно задумываться над тем, где остановить взгляд.

Сначала он попытался сконцентрироваться на невидимой точке, расположенной на высоте вытянутой руки от правого плеча принца; затем Велан уставился в пол, после чего перевел взгляд на Квенион, но все равно возвращался к ужасным шрамам, на месте которых когда-то находились глаза Намойи. Создавалось впечатление, что лицо Кевлерена и в самом деле расплавилось, хотя Лаймок и понимал, что подобное невозможно.

Впрочем, там, где речь заходит о Сефиде, нет ничего невозможного.

Все трое, немного побеседовав, пришли к выводу, что произошедшее с Намойей непосредственно связано со случившимся в Беферене, но его раны не являлись результатом Обладания, уничтожившего семью. Ведь принц все еще жив.

Велан предположил, что это объяснялось расстоянием до Омеральта, откуда, по мнению Комитета безопасности, и направлялась магическая атака. Намойя рассказал о других немаловажных моментах, способствовавших бегству, хотя и не настаивал на их приоритетности. Тот факт, что Квенион осталась жива, тоже навел Лаймока на определенные мысли, хотя он и не высказал их вслух. Тысяцкий почувствовал некое напряжение, исходившее от этой парочки.

Велан не мог с полной уверенностью сказать, в здравом ли принц уме. Возможно, это объяснялось внешним видом Намойи – или странной горечью в его голосе, когда Кевлерен рассказывал о событиях, в результате которых он оказался в столь жалком положении.

Когда принц узнал о гибели своей семьи, он спросил мертвым голосом:

– Никто не выжил?

Велан покачал головой, затем быстро сказал:

– За исключением ваших дальних родственников в империи…

– Вся моя семья?.. – горько произнес Намойя. – Они все находились во дворце?

Лаймок отвел взгляд.

– Насколько я знаю, да, – неловко произнес он.

А затем принц задал вопрос, которого Велан опасался больше всего:

– Тысяцкий, тогда зачем вы прибыли? Я более чем уверен, что Комитет безопасности не стал бы отправлять вас через Бушующее море только для того, чтобы сообщить мне подобную новость. Должно быть что-то еще…

Велан, не в силах вынести ужасный взгляд слепого Намойи, посмотрел на Квенион, но обнаружил, что на нее смотреть ничуть не легче. Впрочем, этого следовало ожидать: она ведь его Избранная, его второе «Я» – в каждой мысли, в каждом чувстве.

– Ривальд нуждается в вас, – начал Лаймок. – У Комитета безопасности есть все основания полагать, что Хамилай нападет на нашу республику еще до конца нынешнего года. Мы беззащитны теперь, когда…

Голос его прервался – но не потому, что тысяцкий не хотел признавать, что без Кевлеренов республика всего лишь эфемерное образование – факт, который Велан отказывался понять и принять в течение всего путешествия из Беферена, – а потому что Намойя начал громко смеяться. Смех принца был похож на смех настоящего сумасшедшего.

Сбитый с толку посланник посмотрел на Квенион, но она была удивлена не меньше. Оставалось только дожидаться, пока Кевлерен не успокоится. На это потребовалось время.

– Вы, наверное, шутите, – произнес Намойя, задыхаясь от смеха.

– Уверяю, ваше высочество…

– Ваше величество, – отрезал принц, резко посерьезнев. Голос его изменился – Велан ощутил приступ страха.

– Прошу прощения?..

– Вы ведь не думаете, что я вернусь в Ривальд и буду служить Комитету безопасности?

У офицера перехватило дыхание. Он так думал, но едва Намойя произнес эти слова вслух, Велан понял скрытый смысл своей миссии и догадался, что президент Крофт Харкер знал цену вопроса. Именно поэтому он и приказал Лаймоку соглашаться на любые условия. Вряд ли кто-либо в истории Ривальда показал себя большим дураком, чем Велан в данный момент.

Тысяцкий ощутил прилив жгучего стыда и ярости.

– Если я решу вернуться в Ривальд, то только как король со всей властью и мощью, ассоциирующейся с данным титулом. И с такими же почестями, которые полагались моей бедной тетушке королеве Сарре до ее убийства.

– Не думаю, что Комитет безопасности согласится на такое…

– Конечно же, согласится, – перебил Намойя. – Иначе зачем вас сюда посылать? Так как большинство предателей-Избранных, входивших в Комитет безопасности, убиты, я потребую казни лишь для некоторых вождей переворота.

– Естественно, – тихо проговорил Велан.

Мысленно возвращаясь к тем условиям, на которых Намойя примет предложение комитета, Лаймок понял их значение. Республика, столь молодая, исчезнет с легкостью, о которой он и не помышлял. На короткое время Велан, как и другие офицеры, участвовавшие в перевороте против Кевлеренов, действительно поверил в то, что они победили, что нашли способ одолеть Сефид. Они действительно полагали, что Ривальд освобожден. Теперь же выбор невелик: восстановить династию местных Кевлеренов, представленную единственным из выживших, или попасть под управление Кевлеренов иноземных. Такая простая вещь, как патриотизм, уступила место столь омерзительному явлению, как политический прагматизм.

Самым большим шоком для Велана явилось осознание того, что свобода – не более чем иллюзия. Словно он только что пробудился от приятного сна и оказался лишь жалким актером в великой пьесе Кевлерена…

– Конечно, все зависит от того, решу я вернуться или нет, – почти безразлично произнес принц, будто речь шла о выборе блюда на ужин, а не о будущем их страны.

– Вы не оставите Ривальд! – воскликнул Велан. Голос Намойи стал жестким:

– Но Ривальд оставил меня!..

Все было сказано, и Квенион отвела Велана в его комнату в башне.

Комната оказалась достаточно светлой, пусть маленькой, но уютной, с удобной кроватью, рабочим столом и стулом.

– Я оставлю вас, – сказала Избранная. – Уверена, вы должны о многом написать Комитету безопасности. К ужину вас позовут.

До того, как она успела выйти, Велан схватил ее за руку. Девушка инстинктивно отпрянула назад, он извинился.

– Я должен задать вам один вопрос… – начал Лаймок, нервно облизнув губы. – Простите, я никогда раньше не имел дел с Избранными… – Посланник нервно засмеялся.

– Задавайте ваш вопрос, – нетерпеливо сказала Квенион.

– Насколько серьезно ваш господин говорил о возможности невозвращения в Ривальд?

Девушка слабо улыбнулась и кивком указала Велану на открывавшийся из единственного окна комнаты вид на бухту и море. Лучи солнца играли на волнах, чайки ныряли в морскую гладь и кружили над поверхностью океана. От легкого ветра на воде появилась рябь.

– Посмотрите на все это, подумайте о тех возможностях, которые дает Новая Земля, и скажите, захотели бы вы сами вернуться в Беферен? – спросила она, затем пожала плечами и добавила: – Он – Кевлерен. Даже Избранная не посмеет предугадать, какой путь решит избрать Намойя…

После прочтения письма, полученного от президента Крофта Харкера и доставленного гонцом посреди ночи, Чиерма уже не мог заснуть. Он стоял посреди кабинета в одной ночной сорочке, одинокий, замерзший и всеми преданный.

Значит, Комитет безопасности собирается умолять Кевлерена возвратиться… Мир один раз уже перевернулся вверх тормашками. Все эти убийства, горечь утраты и ненависть, сопровождавшие низвержение королевы Сарры и ее отпрысков, – все впустую.

Чиерма сосредоточился на содержании письма. Еще раз пробежал его глазами, пытаясь отыскать пропущенное слово или фразу, указывавшую на истинный смысл сообщения.

Губернатор не увидел голубого сияния вокруг дверной ручки и кочерги у камина, поэтому голос Энглей показался ему лишь отголоском воспоминания.