Но, красота красотой — а к дому двигаться то надо. Решаем — миражам не верить, а курс держать согласно здравому смыслу, то есть — по компасу, ведущему себя нынче благоразумно и прилично.

Через час, из-за очередного тороса, показываются трое мужиков. Обычные мужики, только сиреневые, опять же. До них метров двести, идут впереди нас в том же направлении. Вдруг у мужиков пропадают головы, через минуту — одни только ноги бредут куда-то, потом — никого нет уже впереди, пропали совсем.

В небе, прямо над нашими головами, медленно и совершенно бесшумно, проплывает сиреневый самолёт — гигантский кукурузник. За штурвалом — сиреневый лётчик, улыбается, машет нам рукой, сволочь.

Конец Света какой-то. Бред пьяного телёнка в чукотской тундре, на исходе Ночи Полярной.

Неожиданно всё прекращается, сиреневые облака ушли куда-то, оптический обман прервался — надолго ли? Впереди, уже недалеко совсем, берег с маяком, позади — трое давешних мужиков безголовых, но сейчас — с головами. Догоняют нас постепенно.

— Видали, — орет идущий первым молодой краснощёкий здоровяк в овчинном тулупе, — Миражи то в этом году какие — просто блеск! Сахара знаменитая, к такой-то матери, отдыхает. Вас, ребята, кстати, сперва шестнадцать было, потом — восемь, четыре, а теперь вот — двое. Вы то хоть — настоящие?

— Да вы сами ещё недавно без голов вовсе разгуливали, что тот всадник в пампасах, — парирует Гарик.

Дальше идём вместе.

— А там, впереди, что-то неладно, — говорит один из новых знакомых.

И действительно, впереди толпа народу, все бегают туда-сюда, руками размахивают.

Подходим, так и есть — сбылись худшие ожидания. Не просто так ночью ветер бушевал — оторвало таки лёд от берегового припая, между нашей льдиной и береговым льдом — трещина нешуточная, метров двадцать уже будет, — и расширяется прямо на глазах.

На льдине скопилось человек триста. От маяка подходит небольшая лодка — человек пять вместить сможет, и то, если без рюкзаков и ящиков рыбацких. Среди толпы начинаются споры и разногласия — а кому первому спасаться? В воздухе повисает матерная ругань, отчётливо пахнет дракой. Никто не хочет рыбу пойманную на льду оставлять.

А тут ещё Гарик куда-то подевался.

Ага, вот и он — отошёл метров на сто в сторону, лунку пробурил и рыбку ловит — как ни в чём не бывало, да ещё и рукой мне машет, мол, греби сюда, клюёт.

Подхожу, сверлюсь рядом, удочку опуская в лунку.

— Понимаешь, — говорит Гарик, — тут же всё достаточно просто, только быть надо внимательным. Ветер то у нас — восточный? Восточный, да и крепчает понемногу. А вон видишь, в двух километрах — мыс Морье? Льдину нашу скоро туда и прибьёт, а там мелко — переберёмся на берег без проблем. Я в том году по этому маршруту два раза выбирался.

А на берегу спасённых этих милиция, наверняка, встретит, штраф выпишет. Да штраф то ерунда, а вот бумага в институт придёт — опять отмывайся, доказывай что ты — белый и пушистый, в духе борьбы за коммунистические идеалы воспитанный.

Так что сиди, рыбачь, тут места корюшковые.

И действительно, пока до мыса дрейфовали — корюшкой ещё разжились — для ассортимента полного.

Прибило льдину к берегу, торосы на месте стыковки подниматься метровые стали. Народ туда и ломанулся дружно, а Гарик сидит себе, дальше рыбачит:

— До чего же народ у нас глупый и нетерпеливый. Сейчас то торосы ещё не устоялись, полезешь через них — обязательно провалишься, а глубина там — метра полтора. Так что пойдём туда только часа через два. За это время торошение прекратится, льдины друг к другу притрутся — пройдём, как посуху.

Так всё дальше и случилось, впрочем — ноги и так мокрые уже были.

Перебрались на мыс — а там костры вовсю жаркие горят, — это торопыги несчастные сушатся, — до станции то ещё километров семь чапать.

Приехал я домой. Бабушка обрадовалась — в кои веки внучок рыбы столько домой принёс. А потом, глядя, как я безрезультатно пытаюсь валенки с ног стащить, говорит:

— Ничего у тебя, внучок, не получится. Уж поверь мне, в войну то я на лесных заготовках работала — знаю. Если валенок мокрый на ноге часов десять посидит — ни за что потом не снять, срезать будем.

Жалко валенок, новые были, практически. Промучился я ещё часа полтора, да и сдался — срезала их бабушка за пять минут, к следующему зимнему сезону новые покупать пришлось.

Рыбачил я потом по последнему льду на Ладоге неоднократно. Но миражей таких никогда больше видеть не доводилось. Только вот сняться они иногда, особенно — кукурузник сиреневый, огромный. Как впрочем, и другие сны — о событиях юности ушедшей.

Что-то щёлкнуло в мозгу: обоняние вернулось — затхлость сплошная, пахнет каким-то старым тряпьём, сырой землёй, чем-то жареным — непривычно; вот и слух восстановился — кто-то на английском что-то бормочет. Всё отчётливее и отчётливее, сперва — только отдельные слова понятны, а вот — и всё полностью.

— О, ресницы дрогнули. Открывайте глаза, открывайте! Кругом — одни друзья. Смелее!

Открыл глаза — полумрак, свеча горит, самопальная — по запаху судя, напротив — бородатая пожилая морда. Явно — белый, по говору — природный англосакс.

— Слава Богу! — Морда говорит, — Я уже не чаял, что в себя придёте.

— Где — я? — Спрашиваю, — Где Мари, остальные? Вы — кто?

— Можно я — по порядку поступления вопросов? — Бородатый спрашивает, — Так вот. Вы — в посёлке чиго, в лучшей землянке — сам копал! Называется посёлок — «Тру-ля-ля». Это я придумал. Правда — недурно, с юмором? Ваши — на подходе уже. Айна сказала, что часа через три-четыре — здесь будут. А я — Марк, единственный, кто из отряда Бердна — на свободе умудрился оказаться.

— Как я понял, — спрашиваю, — Бернд жив, и где-то в плену, в кандалах содержится?

— По-видимому — так, — собеседник отвечает, — Только, давайте про это — попозже поговорим? Все подойдут — вот тогда. Не люблю я об одном и том же — десять раз рассказывать. У нас с Вами — сейчас поважней дела имеются. Сил Вы много потеряли, а лекарств у меня — нет совсем. Кроме одного — жаренная собачатина. Чиго уверяют — нет ничего лучше — для восстановления сил, для предотвращения гангрены. Вообще у них — так заведено, при всех заболеваниях. Я тут два месяца, без малого, живу. Знаете — действительно помогает! Может, конечно, быть — что просто психологические моменты работают. Но — всё же — работают! Вы как, сможете? Не стошнит? Ну — очень надо!

— Да нет, — отвечаю, — Точно не стошнит. Уже приходилось пробовать. Давайте — если надо.

Бородатый передо мной сковородку поставил с мясом нарезанным, вилку деревянную двузубую в левую руку вложил.

Пожевал я того мяса — сколько смог, действительно — взбодрило, даже правую половину тела стал чувствовать, в правой ноге иголки закололи невыносимо.

— В ноге колет? — Радостно бородатый спрашивает, — Очень хорошо! Идеально даже! Э-Э…. А, вот спать Вам сейчас — нельзя! У ваших же — есть антибиотики? Вот и отлично! Надо их дождаться — обязательно. Чтобы не уснуть — рассказывайте что-нибудь. Что? Да всё равно — что. Ну, хотя бы — где Вам собачатины довелось отведать? В — Корее? В — Китае? Говорите — в Магадане? Что это такое? Первый раз слышу — расскажите!

Можно и рассказать. В ноге — уже пила жужжит, плечо — холодное как лёд, даже щека занемела — от того холода, а лоб — в поту, жарко. Говоришь — и полегче, вроде, немного….

Иногда, со Временем (как с философской субстанцией) происходят странные метаморфозы. Бывает, только Новый Год встретили, а уже снова — декабрь на дворе. И не произошло, за рассматриваемый период, ровным счётом ничего. А бывает — наоборот. Столько всего случилось, думаешь — года два прошло, не иначе. А посмотришь на календарь — ёлы-палы, и двух месяцев не набежало!