Неудивительно, что для физиков Дау год от года делался ценнее как человек. Становясь учеными, они могли оценить Ландау как физика, и эта оценка очень высока. Но одновременно им открывался простой, бесхитростный человек с удивительно легким, лишенным честолюбия и мелочности характером, детски радостный и непосредственный. Как ни велико было изумление физиков перед творческим гением Ландау, его солнечность (к нему очень подходит это слово), приветливость и доброта поражали их еще больше.

Никто из учеников не видел в нем патриарха, для них он – просто человек.

С годами семинар превратился в теснейшее содружество, братство. Участники его жили одними интересами, постоянно общались, любая новость сразу же становилась всеобщим достоянием. Они стали даже чем-то похожи, их всегда можно было узнать по стремительности речи. Подражание Ландау? Нет, скорее принятый здесь стиль.

Элевтер Луарсабович Андроникашвили познакомился с Дау в 1931 году, когда слушал лекции Ландау в Ленинграде. Их связывала дружба, продолжавшаяся более тридцати лет.

Приезжая в Москву, Элевтер Андроникашвили всегда бывал желанным гостем в доме Ландау и на семинаре. Он вспоминает:

«Как правило, на каждом семинаре докладывалось по нескольку статей из каждого нового журнала, причем одним человеком. Перебивая очередного докладчика, которому приходилось подолгу работать над каждой статьей, чтобы разобраться в ней как следует, Ландау командовал: „Пропусти – это совершенно понятно“ или „Пропусти – это чушь, я уже вижу, что вывод неправилен“.

Его ученики, большинство которых было или в его возрасте, или чуть младше, буквально боготворили его, несмотря на его строгость и крайнюю степень взыскательности к ним. Можно сказать, что, когда они были не с Дау, он все же сопутствовал им. Мне приходилось наблюдать это в течение многих лет подряд, и чем дальше, тем больше.

Тридцать пять лет – это еще даже не расцвет таланта. Тем не менее, к этому возрасту Ландау уже был автором многих всемирно известных теоретических исследований, которые легли в основу ряда экспериментальных работ, ведшихся во всех странах».

Неоднократно говорилось о том, что Ландау, который так высоко ценил талант Нильса Бора и так любил его, в общении с учениками был совсем не похож на учителя.

Леон Розенфельд вспоминал, как однажды на семинаре Бора кто-то выступал с ошибочной работой. Дау едва мог усидеть на месте.

А Бор периодически произносил:

– Очень интересно!

В перерыве Розенфельд подошел к Бору, высказал сомнения в правильности выводов и расчетов выступавшего и удивился, что Бор как бы не заметил этого.

– Ну что вы! Это был бред! – спокойно ответил Бор.

Ландау, который стоял рядом, пояснил:

– Вы просто не знаете терминологии Бора, Розенфельд.

Сам он вел себя на семинаре, которым руководил, совершенно иначе, случалось, даже прогонял окончательно запутавшегося докладчика на место.

Яков Смородинский, один из первых послевоенных учеников Ландау, пишет в своих воспоминаниях:

«Бывало, обруганный им физик приходил в отчаяние и решал, что если жить еще, может быть, и стоит, то уж на работе надо поставить крест. Но оказывалось, что единственный, кто ночью думал о не получившейся задаче или запутанном вопросе, был Дау. Наутро он звонил „потерпевшему“, сообщал ему результат, и отношения восстанавливались.

Каждый раз на семинаре происходило чудо – Ландау всегда знал любой вопрос лучше всех. Он быстро производил в уме вычисления, которые пропускал докладчик, потому что никогда ничего не принимал на веру».

За несколько дней до семинара Дау знал, о чем будет идти речь, и приходил на семинар, многое обдумав заранее. Только поэтому на самом семинаре все выглядело блестящей импровизацией. Семинар был искусством и оставался великим семинаром, пока был жив великий режиссер.

Сейчас, когда Ландау давно уже нет и его облик становится легендой, хорошо видны его неповторимость и те его, казалось бы, простые качества, которые привели к созданию большой школы, в которой уже растет, по меньшей мере, четвертое поколение учеников. «Он работал с Ландау» или «Он был учеником Ландау» звучит сейчас как почетное звание.

На семинаре, как уже упоминалось, были в ходу розыгрыши и шутки, ценились стихи. Разумеется, был свой «придворный поэт» – Александр Компанеец, откликавшийся на все, что происходило в Физпроблемах и в Институте химфизики, где он работал, – к счастью, институты расположены по соседству.

Компанейцу особенно удавались стихи об учителе, которого он боготворил. Автор великолепно чувствовал своего патрона и свободно владел его лексикой. Льву Давидовичу очень нравились произведения его ученика. Правда, было одно исключение, но о том особый разговор.

Само собой разумеется, легкий стиль научных собраний был бы совершенно немыслим, если бы они не сочетались с наисерьезнейшими исследованиями. Те, кого Дау величал «маститыми», не могли себе позволить ничего подобного. А Дау мог.

В день пятидесятилетия Льва Давидовича – 22 января 1958 года – его ученики устроили ему изумительный праздник. В восемь вечера улыбающийся, счастливый Ландау встречал в вестибюле института гостей. Их было много, и они задарили Дау подарками, да какими! Их готовили долго, с великой любовью к юбиляру. Впрочем, на слова «юбилей» и «юбиляр» был наложен запрет, равно как и на длинные приветственные речи. Все должно быть кратко, весело и остроумно.

Праздник удалось выдержать в ритме непринужденного, озорного веселья. Легкостью своей он напоминал изящную классическую комедию.

В вестибюле института висело строгое предупреждение:

К юбилею была отлита медаль с прекрасным чеканным профилем Ландау и латинской надписью: «Ot duraca slychu». He сразу можно было сообразить, что это – одно из любимых выражений учителя, русские слова «от дурака слышу», записанные латинскими буквами.

Другое излюбленное выражение Дау попало на рисунок, где он изображен в виде Дон Кихота. В руках у Рыцаря Печального Образа щит, на щите – надпись:

По пятам неунывающего патрона следует верный Санчо Панса (в нем нетрудно узнать Евгения Михайловича Лифшица). Он тянет за собой ишака, который еле передвигает ноги под тяжестью бесчисленных томов «Курса теоретической физики».

Еще один дружеский шарж. Дау здесь предстает в виде льва, вокруг которого резвятся котята-теоретики.

Началась торжественная часть. Дау вызвали на сцену. Принимая ультракраткое поздравление, он сердечно жал руку знакомому. Потом обоим наливали по бокалу шампанского. Так как Дау считал вина невкусными, его невозможно было уговорить пить. Рядом с ним стоял «дежурный выпивала» с маскарадным носом пьяницы. Чокнувшись, Дау передавал ему свой бокал.

Затем зачитали телеграммы. Их было много – на английском, немецком, французском, датском языках, но больше всего на русском. Читали, конечно, только те телеграммы, которые отвечали требованиям праздника.

Концерт был великолепный: песни, пародии – все придумано физиками, и все о Дау. В зале погас свет, и на экране с помощью проекционного аппарата под аплодисменты всех собравшихся была продемонстрирована колода карт со знакомыми лицами.