Заслуживает внимания мнение профессора Абрама Константиновича Кикоина, высказанное им в письме автору этих строк. Написав, что он не может себе представить Пятигорского автором клеветнического доноса, Кикоин пишет: «Далеко не кристально чистая репутация органов НКВД того времени заставляет меня заподозрить деятелей этого зловещего ведомства в провокации и в подлоге. Возможно, что внезапный и, возможно, непонятный для них приказ об освобождении Ландау ровно через год после ареста побудил тех, кто его освобождал, дать ему какое-то объяснение причины ареста и предъявить поддельный документ. „Почерк“ НКВД виден в самом характере „обвинения“: еврей Ландау шпионит в пользу немцев! В тридцатых годах!! Для деятелей НКВД в то время это стандартное, совершенно обыденное, тривиальное обвинение».
Это весьма убедительно, однако нельзя забывать, что мы имеем дело с предположением. Догадка остается догадкой. К этому следует добавить, что в случае, если профессор Кикоин прав, можно только подивиться коварству лиц, сочинивших поддельный донос: они выбрали в качестве предполагаемого доносчика соавтора арестованного, то есть человека, которому это было как бы выгодно: в случае осуждения Ландау – а в этом можно было не сомневаться – он оставался единственным автором солидного научного труда. В этом смысле действия НКВД были точны. Ландау по природе отличался доверчивостью. Разумеется, он не мог заподозрить в таком поступке никого из своих друзей или учеников. А здесь – проверил. И, естественно, не забыл, не простил до самой своей смерти. Когда он в конце жизни составил список своих учеников, тех, кому за четверть века удалось сдать экзамены изобретенного им теорминимума, то Пятигорского, который сдал эти наитруднейшие экзамены пятым по счету, Ландау в список не включил.
Надо еще раз повторить, что без постоянных усилий Петра Леонидовича Капицы Ландау не освободили бы. Своим спасением он обязан в первую очередь ему. Настойчивость Капицы поразительна. Он написал одному из ближайших соратников диктатора, Молотову: «Работая над жидким гелием вблизи абсолютного нуля, мне удалось найти ряд новых явлений, которые, возможно, прояснят одну из наиболее загадочных областей современной физики. В ближайшие месяцы я думаю опубликовать часть этих работ. Но для этого мне нужна помощь теоретика. У нас в Союзе той областью теории, которая мне нужна, владел в полном совершенстве Ландау, но беда в том, что он уже год, как арестован».
Молотов пригласил Капицу для беседы, во время которой пообещал освободить теоретика, но отправил для переговоров с руководством НКВД. Вероятно, там и возникла идея взять Ландау на поруки.
П.Л. Капица – Л.П. Берии
«26 апреля 1939
Прошу освободить из-под стражи арестованного профессора физики Льва Давидовича Ландау под мое личное поручительство.
Ручаюсь перед НКВД в том, что Ландау не будет вести какой-либо контрреволюционной деятельности против Советской власти в моем институте, и я приму все зависящие от меня меры к тому, чтобы он и вне института никакой контрреволюционной работы не вел. В случае если я замечу со стороны Ландау какие-либо высказывания, направленные во вред Советской власти, то немедленно сообщу об этом в органы НКВД.
П. Капица».
Возможно, со временем откроются новые обстоятельства этого странного дела. Пока в нем еще остаются загадки. И самая большая из них – листовка. Затем – Павел Коган. Та же израильская газета, которая напечатала статью Михаила Хейфеца, поместила открытое письмо к нему Игоря Губермана в защиту поэта-лейтенанта, погибшего на войне:
«Ты с очевидностью польстился на сенсацию, Миша, но, даже располагая исчерпывающими и неопровержимыми документами (а не сплетнями из третьих рук), ты был бы не прав, публикуя узнанное тобой», – говорится в этом письме.
Губерман справедливо утверждает, что нельзя кого бы то ни было обвинять в чем-то лишь на основании догадок. Ландау, Румер и Корец были кем-то преданы.
По-видимому, подбирались к Ландау, а его приятели попали за компанию с ним. Корец получил десять лет, в лагере ему добавили еще десять: только в 1958 году он вернулся в столицу. Разумеется, так же, как и Румер, он вне подозрений.
Главное действующее лицо этой истории, Ландау, вряд ли смог бы пройти лагеря и ссылку. В последние недели своего пребывания в тюрьме он уже с трудом ходил.
В конце апреля 1939 года небезызвестный Кобулов, начальник следственной части НКВД СССР, тот самый Кобулов, который лет пятнадцать спустя был расстрелян за зверства в отношении заключенных, подписал приготовленную следователем справку, из которой явствует, что еще 8 апреля того же года он допрашивал Ландау и тот «от всех своих показаний как от вымышленных отказался, заявив, однако, что во время следствия мер физического воздействия к нему не применяли. На мой вопрос: почему он целый год подтверждал свои показания, а сейчас от них отказался, Ландау не мог дать какого-либо вразумительного ответа».
Ничего удивительного, не мог же он, в самом деле, сказать, что таким образом избежал побоев. Но самый факт, что следователь отмечает как нечто исключительное, что к арестованному не применяли мер физического воздействия, то есть не истязали, весьма красноречив. Это – тоже черта времени.
Настало 28 апреля 1939 года, годовщина ареста Ландау. В тот день Кобулов подписал постановление суда, решившее его судьбу. Вначале повторяется бред о вредительстве, которым якобы занимался Ландау, о том, что он добровольно во всем сознался. Затем говорится, что он изобличен во всех названных преступлениях. А вот дальше следует интересное:
«Однако, принимая во внимание, что:
1. Ландау Л.Д. является крупнейшим специалистом в области теоретической физики и в дальнейшем может быть полезен советской науке;
2. Академик Капица П.Л. изъявил согласие взять Ландау Л.Д. на поруки;
3. Руководствуясь приказом народного комиссара внутренних дел Союза ССР, комиссара государственной безопасности I ранга тов. Л. П. Берия об освобождении Ландау на поруки академика Капицы,
постановил:
Арестованного Ландау Л.Д. из-под стражи освободить, следствие в отношении его прекратить и дело сдать в архив».
Из моего дневника:
«Сегодня, 22.1.70, Кора устроила день рождения Ландау. Еще она позвала Кирилла Симоняна и Данина. Но они не пришли. Были только Капица с женой, Голованов, Валерий Генде-Роте и я. Надо сказать, что игра стоила свеч. Я спросила Капицу, с кем он говорил в Кремле, чтоб освободили Дау. Петр Леонидович рассказал:
– Написал Сталину, говорил с Молотовым. Объяснил, что я открыл явление сверхтекучести, теоретически обосновать это никто, кроме Ландау, не может. Молотов сказал: «Хорошо, Ландау мы освободим. Но вам придется съездить поговорить в Наркомвнутдел». Я говорю: «Хорошо». Через несколько дней входит ко мне мужчина в пальто. Я говорю: «Почему вы в пальто?» Он снимает – форма НКВД. «Вы что, своей формы стыдитесь?» – «Вас вызывают на Лубянку. За вами приедут ночью». Первый раз приехали в двенадцать ночи. Водили-водили по коридорам, водили-водили, разговора не было. Второй раз – снова в двенадцать. Опять коридоры, двери, стража. Говорил с Кобуловым и Меркуловым. Кобулов говорит: «У вас трудная задача. Вот его дело. Ознакомьтесь». Я говорю: «Знакомиться мне с ним ни к чему. Объясните мне только одно: мотивы преступления». И вот ничего сказать не могли. Я с ними два часа разговаривал.
Он умолк, и в наступившей тишине Кора спросила:
– Анна Алексеевна, что с вами было, пока муж находился в НКВД?
– Я все время простояла у окна...»
Еще раз хочется сказать о смелости Капицы. Она беспримерна. Думаю, что друг Дау Александр Иосифович Шальников ошибался, утверждая, что Петр Леонидович потому так настойчиво требовал освобождения Ландау, что он просто не совсем понимал, с кем имеет дело, и что тут происходит. Живя постоянно за границей, Петр Леонидович привык к другим порядкам: ему и в голову не могло прийти, что человеческая жизнь ничего не значит, что Сталину ничего не стоит смести с лица земли и его самого, и любого другого жителя Страны Советов.
