Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Меня она любила самозабвенно. Худая, нескладная, ни капли не похожая на ее светлооких, белокурых дочерей, я была для нее центром Вселенной. До чего же хорошо было – просто находиться рядом с нею...

Она стремилась к счастью, находя его повсюду. Счастье для нее было и в Надиной отлично сданной сессии, и в Корином дипломе, и в книгах, которых она читала немало. Когда не было хороших книг, она ходила слушать музыку (по вечерам в городском саду играл духовой оркестр) или сама играла на гитаре, тихонько напевая старинные романсы.

Когда Дау познакомился с Татьяной Ивановной, она брала уроки музыки. История этих уроков растрогала Дау. Татьяна Ивановна неожиданно получила страховку за покойного мужа, одела дочерей по последней моде, а для себя купила рояль. На самом деле ей очень хотелось научить играть младшую дочь Надю. Инструмент ей достался отличный, но с учителем не повезло: он попросил деньги за полгода вперед, а Надя после первого же урока категорически отказалась заниматься.

Тогда Татьяна Ивановна решила сама брать уроки. Только потому, что это исходило от нее, семья не замечала, какой хаос звуков наполнял квартиру (как никто не замечал папиросного дыма от маминого «Беломора»). Кроме того, полгода – срок небольшой, думали, это скоро кончится. Но тут произошло нечто совершенно неожиданное: на второе полугодие учитель вызвался давать уроки бесплатно.

В конце концов он сделал ей предложение. Она все еще была привлекательна – высокая, стройная, белолицая, большеглазая (в молодости ее дразнили «оката» – такие большие у нее были очи), с маленьким прямым носом – воплощение классического типа украинки. Но ей было уже сорок восемь лет, дочери считали ее старой, и предложение учителя привело их в неописуемый ужас, особенно младшую. Надя ходила заплаканная, у нее пропал аппетит. Последнее обстоятельство и решило исход дела – красавица-вдова отказала учителю. Пожалуй, кроме неудачного жениха один только Дау и пожалел об этой несостоявшейся любви.

Надо ли удивляться, что между Львом Давидовичем и Татьяной Ивановной возникло полное взаимопонимание. Он любил поговорить с ней, любил ее словечки. Дочери были убеждены, что в матери погибла великая актриса: когда она бывала в ударе, так их смешила, что те буквально не могли устоять на ногах. Дау застал однажды именно такую картину, вначале ничего не мог понять, а когда ему растолковали, в чем дело, сам смеялся до слез.

С годами сердечная дружба окрепла, особенно после того, как Ландау стал ее зятем, и они стали жить вместе. Но когда Татьяна Ивановна как-то раз, будучи совершенно уверена в его поддержке, полушутя пожаловалась ему на Кору, то неожиданно для себя вдруг услышала:

– К сожалению, ничем не могу вам помочь. Ваше воспитание.

К своей семейной жизни Дау относился чрезвычайно серьезно и требовал такого же отношения и от других. Он придерживался убеждения, что семейная жизнь не подлежит обсуждению.

В хозяйственные дела он не вмешивался, предоставляя решать их жене и теще. Когда он получил дачу, Татьяна Ивановна пожелала разбить сад и цветник. Для этого надо было срубить несколько елей, и теща спросила согласия на это.

– Зачем сад? – удивился он. – Елки гораздо красивее.

Но не хотелось ее огорчать, и согласие свое он дал. Друзьям Дау говорил:

– Ни у кого нет такой тещи, как у меня!

«Особенный привет – Татьяне Ивановне. По-моему, она одна из немногих матерей, старавшихся не мешать жить своим детям. И вообще она прелесть», – писал Дау в письме автору этих строк.

Дау зачастил в их дом. Вскоре Кора уже знала, что он может прийти на свидание в одной галоше, да еще после того, как по пути посидит на каком-нибудь крылечке. Усядется поудобнее, достанет купленную в ларьке редиску, вытрет ее носовым платком и съест. Потом купит билеты в театр и с целой охапкой роз появляется на пороге Кориной квартиры.

– Какие розы! Дау, милый! Спасибо!

– Мы сегодня идем в театр, – сообщает Дау.

Но она уже заметила, как грязны и измяты его парусиновые брюки, и, поднося руку к виску, произносит:

– Не могу. Ужасная головная боль.

В другой раз Дау приходит весь мокрый. Дверь открывает Кора.

– Идет дождь? – спрашивает она, взглянув на его пальто.

– Нет, отличная погода, – отвечает гость.

Но в следующую секунду он снимает шляпу, с полей которой, как из полного блюдца, льется вода.

– Да, кажется, действительно дождь, – удивляется Дау.

Она долго не могла привыкнуть к тому, что он так безразличен к одежде. Много лет спустя, когда они жили в столице, она заказывала ему костюмы у лучших портных, и он привык к дорогим, элегантным вещам, а в Харькове он не придавал одежде никакого значения. Но его лицо обращало на себя внимание. «Посмотри, какие огненные глаза у этого молодого человека», – услыхала однажды Кора на улице.

Вот он проходит в ее комнату, усаживается на удобную тахту, покрытую большим голубым ковром, и декламирует свои любимые стихи:

О доблестях, о подвигах, о славе,
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Он был в нее влюблен, был нежен и внимателен. Он смотрел на нее с таким обожанием своими лучистыми гордыми глазами, что с первого взгляда было видно, каким сильнейшим порывом охвачено все его существо, как великолепно это чувство, сколько счастья дает ему любовь. Он весь – в любви к ней, ни раньше, ни потом не было у него такой любви.

Первое время Кору поражала инфантильность профессора. Однажды он с серьезным видом заявил, что у него скрытое сероглазие: он хотел сказать, что у его отца были серые глаза. В другой раз мяукнул на каком-то скучном спектакле. Как и в семнадцать лет, брака он не признавал.

«Брак – это кооператив, он убивает любовь. А женщина, которая хочет женить на себе мужчину, занимается кооперативным шантажом».

Его холостяцкие взгляды на супружество сводились к следующим выводам: по любви женятся только глупцы, а без любви это просто безнравственно. Женитьба не способствует успехам в работе, да и вообще хорошую вещь браком не назовут.

Для убедительности Дау декламировал известные строки:

Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не имеет цены, –

и добавлял:

– А мне даже лошадь не нужна, а жена и подавно. Я не из тех, которые женятся. Еще в университете я решил, что останусь холостяком.

Свобода превыше всего!

Он все еще твердил о священной свободе, а между тем ему уже трудно было прожить вдали от любимой несколько дней. Они виделись постоянно. Кора довольно быстро поняла, что он упрям и спорить с ним совершенно бесполезно. Она молчала о женитьбе, но ей, как и каждой женщине, хотелось иметь мужа, детей, семью. Роль вечной любовницы ее не устраивала.

Дау особенно возмутило, что ее пугает слово «любовник»:

– Но ведь оно от слова «любовь»! А слово «брак», по-твоему, конечно, очень хорошее...

Потом само собой получилось, что они стали жить вместе, и все считали их мужем и женой, и, главное, сам он так считал. Но в ЗАГС этого упрямца удалось отвести лишь за девять дней до рождения ребенка; он считал, что оформлять отношения необязательно.

Ему не удалось перевоспитать жену так, чтобы она полностью избавилась от ревности. По-видимому, такое перевоспитание вообще невозможно.

Кора была настоящая красавица. Помню, это было в Харькове, я как-то возвращалась из школы и вдруг заметила, что все на кого-то оглядываются. Это шла Кора.

Кора считала, что ее никто не любит: отец души не чаял в старшей, Вере, мать обожала младшую, Надю. Вероятно, родителям следовало бы скрывать от детей, что они кого-то из них любят больше, ибо эта вопиющая несправедливость может сделать ребенка несчастным. Кора выросла с комплексом нелюбви, и Дау довольно быстро догадался, что жена ему досталась, как он говорил, страдалица.

15
{"b":"129048","o":1}