– Петр Второй.

По капелле пронесся шепот недоумения. Только Нгови сохранял невозмутимость. Среди двухсот шестидесяти семи понтификов было двадцать три Иоанна, шесть Павлов, тринадцать Львов, двенадцать Пиев, восемь Александров и множество пап с другими именами.

Но Петр был всего один.

Первый Папа.

Его прах лежал всего лишь в нескольких метрах отсюда, под полом главного храма всех христиан. Он был первым и самым почитаемым святым Католической церкви. За два тысячелетия никто не выбирал его имени.

Валендреа поднялся с кресла.

Хватит притворства. Все необходимые ритуалы исполнены. Его избрание утверждено, он формально принял престол и объявил свое новое имя. Теперь он епископ Рима, наместник Иисуса Христа, князь апостолов, верховный понтифик, облеченный властью над Вселенской церковью, архиепископ и митрополит Римской провинции, примат Италии, патриарх Запада.

Слуга слуг Божьих.

Он повернулся к кардиналам, чтобы убедиться, что все его поняли.

– Меня будут называть Петр Второй, – повторил он по-итальянски.

Никто не произнес ни слова.

Затем один из трех вчерашних кардиналов начал аплодировать. К нему не сразу, но присоединились еще несколько.

Вскоре вся капелла разразилась рукоплесканиями. Валендреа упивался ощущением полного триумфа, который никто не мог отнять у него. Но его восторг отравляли два обстоятельства.

Улыбка, появившаяся на губах Мауриса Нгови, и то, что камерленго присоединился к аплодисментам.

Меджугорье, Босния и Герцеговина

29 ноября, среда

11.00

Катерина сидела у кровати и не отрывала глаз от Мишнера. У нее перед глазами еще стояла страшная сцена: Мишнера без сознания несут в больницу. Сейчас она понимала, что будет значить для нее потеря этого человека.

Она еще сильнее презирала себя за то, что обманывала его. Она же собиралась рассказать Мишнеру всю правду! Может быть, он простил бы ее. Ведь она согласилась исполнить просьбу Валендреа, только чтобы снова оказаться рядом с ним! Наверное, ей был нужен внешний толчок, поскольку иначе ее гордость и раздражение никогда не позволили бы ей снова подойти к нему. Их первая встреча на площади три недели назад могла привести к катастрофе. Конечно, своим предложением Валендреа помог ей, но это ее не оправдывало.

Мишнер с трудом открыл глаза.

– Колин.

– Кейт? – Он пытался удержать на ней взгляд.

– Я здесь.

Она осторожно положила свою руку ему на грудь.

– Я слышу тебя, но не вижу. Как будто смотрю под водой. Что случилось?

– Молния. Она ударила в крест на горе. Вы с Ясной стояли слишком близко.

Он приподнял руку и потер лоб. Его пальцы ощупали шрамы и порезы.

– Что с ней?

– Похоже, все в порядке. Она была без сознания, как и ты. Что вы там делали?

– Потом.

– Хорошо. Попей. Врач сказал, тебе надо пить.

Она поднесла к его губам чашку, и он сделал несколько глотков.

– Где я?

– В государственной лечебнице для паломников.

– Они сказали, что со мной?

– Ты не контужен. Но тебя очень сильно ударило молнией. Еще немного, и вы бы оба погибли. Ты ничего не сломал, но у тебя серьезная опухоль и глубокая рана на затылке.

Она не отрываясь смотрела на него.

Дверь открылась, вошел мужчина средних лет с бородкой.

– Как дела у больного? – спросил он по-английски. – Я ваш доктор, святой отец. Как вы себя чувствуете?

– Как будто по мне прокатилась лавина, – ответил Мишнер.

Катерина улыбнулась. Можно немного расслабиться, самое страшное позади.

– Неудивительно. Но вы поправитесь. Небольшие порезы, но череп цел. По возвращении домой пройдите полное обследование. А вообще, учитывая, что с вами произошло, вам крупно повезло.

Быстро осмотрев Мишнера и дав еще несколько советов, доктор исчез.

– Откуда он знает, что я священник?

– Мне пришлось сказать, кто ты. Я ужас как испугалась.

– Что известно о конклаве? – спросил он. – Ты знаешь что-нибудь?

– Я даже не удивляюсь, что это первое, о чем ты спрашиваешь.

– А разве тебе не интересно?

Ей действительно было любопытно.

– Час назад ничего еще было не известно.

Она взяла его за руку. Он повернулся к ней и сказал:

– Жаль, что я не вижу тебя.

– Я люблю тебя, Колин.

Она произнесла это, и ей стало легче.

– И я тебя люблю, Кейт. Мне надо было сказать это еще тогда.

– Да, надо было.

– Многое надо было сделать по-другому. Но я знаю, что в моем будущем должна быть ты.

– А как же Рим?

– Я сделал все, что обещал. Теперь с меня хватит. Я хочу поехать с тобой в Румынию.

Ее глаза стали влажными. Хорошо, что он не видит, как она плачет. Она вытерла слезы.

– Там мы сможем сделать много хорошего, – сказала она, старясь, чтобы ее голос не дрожал.

Он крепко сжал ее руку.

Ватикан

29 ноября, среда

11.45

Приняв поздравления от кардиналов, Валендреа вышел из Сикстинской капеллы в окрашенное белым цветом помещение – Комнату Слез. Там лежали уложенные аккуратными рядами облачения из Дома Гаммарелли. Сам Гаммарелли стоял наготове.

– Где отец Амбрози? – спросил Валендреа одного из прислуживающих священников.

– Здесь, Святой Отец, – ответил Амбрози, входя в комнату.

Валендреа с удовольствием услышал из уст своего помощника этот титул.

Как только он вышел из зала, решение конклава перестало считаться секретным. Главные двери капеллы распахнулись, над ее крышей заструился белый дым. Имя Петр II уже звучало по всему дворцу, а может быть, и на площади Святого Петра. Все будут изумлены его выбором, а ученым умникам, которые никак не ожидали от него такой дерзости, может быть, впервые придется прикусить язык.

– Теперь вы личный секретарь Папы, – сказал Валендреа, снимая через голову алую сутану. – Это мое первое назначение.

Выполняя таким образом свое негласное обещание, он не сдержал довольной улыбки.

Амбрози почтительно склонил голову.

Валендреа указал на заранее выбранное им облачение.

– Это будет в самый раз.

Кутюрье взял указанную мантию и подал ее Валендреа со словами:

– Santissimo Padre.

Он с достоинством принял это обращение, которого удостаивались только папы, и стал смотреть, как тот складывает его кардинальскую сутану. Он знал, что теперь ее почистят и уложат в специальный ящик, где, согласно обычаю, она пролежит до его смерти, а затем будет передана старейшему члену клана Валендреа.

Он накинул на плечи белую льняную сутану и застегнул ее. Гаммарелли опустился на колени и начал ловко приметывать шов. Он будет не идеальным, но на ближайшие пару часов этого будет достаточно. А к тому времени уже будет готов полный комплект облачения, идеально подогнанный под размеры Валендреа.

Он проверил, как сидит сутана.

– Чуть тесновато. Поправьте.

Гаммарелли распорол шов и снова начал шить.

– Проверьте, крепкая ли нитка.

Меньше всего ему хотелось, чтобы в самый неподходящий момент в его одеянии что-то оторвалось.

Когда кутюрье закончил, Валендреа опустился в кресло. Один из священников, также опустившись перед ним на колени, стал снимать с него туфли и носки. Валендреа было приятно, что теперь ему почти ничего не придется делать самому.

Принесли пару белых чулок и красных кожаных туфель. Он проверил размер. В самый раз. Валендреа жестом показал, чтобы их надели ему на ноги. Затем он встал.

Ему подали белую zucchetto.^[23] В те времена, когда прелаты выбривали на голове тонзуру,^[24] эта шапочка защищала кожу головы от зимнего холода. Теперь она стала неотъемлемой частью облачения высшего духовенства. Начиная с восемнадцатого века папская шапочка изготавливалась из восьми треугольных кусочков белого шелка. Валендреа взял ее за края и, как император, принимающий корону, надел на голову.