Литмир - Электронная Библиотека

В квартире Индры все отчаяние Яна излилось, и Анна дала ему выговориться. Он говорил, что так не может продолжаться.

Больше ни дня. Они должны сдаться. Надо как-то остановить это слепое, бессмысленное кровопролитие. Они выполнили свою задачу, их собственная жизнь ничего не стоит в общем ходе вещей. Он больше не может выносить ответственность за такое количество смертей. Понимает ли она это? Она, правда, понимает?

В этом было больше риторики, чем действительности, но она дала ему руку и пыталась утешить его. Она заварила горячий эрзац кофе и заставляла его выпить. Она заставила его ходить с ней по квартире и, осматривая спальню, ванную, кухню, находить в них недостатки. Но даже у нее недоставало отваги, чтобы сказать: «Когда-нибудь и у нас будет такая квартира.»

Позже она рассказала об этом тетушке Марии в надежде, что та может обладать большими исцеляющими способностями, чем Анна из-за недостатка опыта. Она рассказала ей, как они пытались уравнять практический порядок в квартире и расстановку мебели, простой порядок жизни, который они должны иметь по праву, и полное уничтожение, которое, казалось, возвышается над ними и висит повсюду в воздухе. На фоне огромности нацистской мести их жизнь и поступки казались жалкими и ненастоящими. Даже горе казалось ненастоящим, может быть, потому, что, когда горе становится национальным бедствием, оно принадлежит не им одним.

Они сидели на кушетке и смотрели, как темнеет небо и на нем появляются звезды. Они поцеловались и прижались друг к другу в своей маленькой комнатке, предавшись минутному забвению. В этом человеческом забвении они отчаянно искали утешения и смысла, придающего форму и значение их дилемме.

Может быть, это было все, что им нужно. Может быть, это было так же хорошо, как все то, что может наступить в будущем. Почему же они должны все вверить будущему? Почему не достаточно этого залитого солнцем дня, этого вечера совершенства? Если будущая весна и следующее лето наступят и пройдут без них, разве это имеет значение?

Но они знали, что это имеет значение. Мышцы, мозг и кровяные тельца стремились к слиянию и продолжению, плоть требовала продолжения. Даже если их мучительная боль будет продолжаться, желание бытия остается и должно оставаться. И Ян понял это благодаря Анне Малиновой.

Глава 15

Известия о событиях в Праге вызвали нарастающее чувство страха у сержанта Карела Чурды, скрывавшегося на ферме матери возле деревни Нова Глина за много километров от Праги.

Его окружали до ужаса напуганные люди. С того момента, как Чурда прибыл в Чехословакию, и его мать, сестра и два женатых брата узнали, что они укрывают парашютиста — они боялись. Все чаще и чаще он слышал плач матери, все больше и больше видел ее покрасневшие глаза и выражение укора на лице сестры.

Когда он возвратился после эпизода со «Шкодой», они упрашивали его больше не заниматься такими делами. А узнав о покушении на Гейдриха, поняли, что уже поздно. Вот он и довел их всех до погибели.

Храбрость Карела Чурды в таком моральном климате начала потихоньку утекать. Газеты и непрерывные сообщения по радио вызвали новые трещины в его умственном фасаде. Его моральное состояние постепенно ухудшалось.

Каждый день он читал о все новых и новых казнях. С утра и до вечера он слышал отрывистые сообщения, угрожающие виновным пытками и смертной казнью, но обещающие безопасность и награды всем добровольно признавшимся.

Два имени в списке жертв нанесли особый удар по его сознанию. Это были имена братьев Арноста Микса — Франтишека Микса, жандарма из Табора, и Антонина Микса, служащего из Праги. Они были братьями человека, с которым они вместе прилетели в Чехословакию, с которым вместе проходили обучение, жили, смеялись и пили английское пиво, а главное — верили друг другу. Эти его братья даже не знали о возвращении Арноста Микса в Чехословакию. Они никак не были связаны с сопротивлением — и все же их казнили!

Так будет и со всей его семьей, если на них падет подозрение. Даже его невеста с ребенком, по всей вероятности, погибнут. Для оставшегося в деревне в одиночестве и в борьбе с собственной совестью Карела Чурды эта мысль становилась невыносимой.

Он слышал также заявления министров правительства протектората — просящие, убеждающие, угрожающие. Они говорили, что поймать этих убийц — долг всей нации. Как только их поймают — террор и репрессии будут сразу остановлены. Граждане не должны слушать предательские передачи чехов из Лондона. Их фальшивая пропаганда, будто те, кто разоблачит убийц или поможет властям их найти, будут впоследствии казнены — чепуха.

Что они могут противопоставить могуществу рейха? Правительство гарантирует, что всякий, кто поможет найти убийц, не будет привлечен к ответственности, даже если он окажется сам виновен. В равной мере это относится и к его семье.

Все это воздействовало на Карела Чурду, но больше всего на него повлияло происшествие, случившееся в самом конце мучительной цепи событий. А началась эта цепь из далека — с бедного несчастного Пешала.

С тех самых пор, как Олдрих Пешал прыгнул на парашюте в Чехословакию, он, последний действующий член группы Пешала, Герика и Микса, продолжал прятаться в лесу. Группа Индры безуспешно пыталась установить с ним контакт. Он упорно продолжал влачить существование в лесу, желая видеть, что случится с его семьей.

Немцы, в результате предательства Герика, приблизительно знали, где он находится. Знали они, конечно, и о его семье.

Напрасно Пешал приходил тайком к отцу с матерью и говорил, чтобы они уехали. Отец устало сказал: «Куда нам ехать, сынок? Мы с матерью уже слишком старые, чтобы бегать».

Когда Гейдрих умер — их сразу арестовали. Произошло это вскоре после того, как Пешал вышел на контакт с людьми, которые выдали себя за представителей местной организации сопротивления. Его заманили на встречу в безлюдном месте в лесу, а когда он попытался от них ускользнуть, его избили до полусмерти. Его привязали к носилкам, притащили в одну из местных нацистских ночлежек, и начался жестокий допрос. Но Пешал не выдал ничего. Он бывал нерешительным и эмоциональным, он безусловно был слишком занят своей семьей, но в его личной храбрости и стойкости не может быть и тени сомнения.

Нацистам, конечно, больше не было смысла сохранять жизнь его отцу, матери и брату. Они были расстреляны, и сообщение об их казни было напечатано в газете, но очень сомнительно, что нацисты понимали, что оно кого-то так сильно запугает.

А оно запугало. Оно довело Карела Чурду до крайности. Он вновь и вновь перечитывал сообщение. Погибли братья Микса, а теперь — семья Пешала! Как сделать, чтобы такое не случилось и с его семьей? Его мать, сестра, два брата со своими семьями — все будут расстреляны! Он должен был как-то не допустить этого. Но как? Даже если он выдаст своих товарищей и все их дела, что толку?

Можно ли верить словам министров правительства протектората? Можно ли верить нацистам, что они не погубят его мать, сестру и братьев? Он убеждал себя тем, что не причинил им до сих пор большого вреда. Да, он нелегально проник в Чехословакию на парашюте. Он поджег свечу в сарае, которая вызвала большой огонь для целеуказания английским бомбардировщикам, но это и все. К тому же налет оказался неудачным.

Он снова послушал радио, просмотрел газеты и прочел последнее официальное заявление Карла Франка и последние условия. Если информация о личности убийц Гейдриха будет сообщена до 18 июня, то не только информатор и его семья будут освобождены от ответственности даже в случае его виновности, но он, кроме того, получит вознаграждение. А размер вознаграждения составлял теперь двадцать миллионов крон!

И Карел Чурда сделал первый шаг. Он написал письмо шефу полиции в близлежащем городе, но из предосторожности отправил его из места, достаточно удаленного от своей деревни.

Письмо он не подписал, а просто указал в нем, что имена людей, убивших Гейдриха, — Ян Кубиш и Йозеф Габчик. Так начался его путь к предательству.

48
{"b":"129006","o":1}