Статья в газете завершалась предупреждением, выделенным жирным шрифтом. Всякий, уличенный в сокрытии информации, всякий, имеющий сведения и не сообщивший их немедленно в полицию, будет расстрелян вместе со всей семьей. Но вся переданная информация — по желанию информатора — будет сохранена в строжайшем секрете. В обязанность всем домовладельцам, владельцам квартир и гостиниц вменялось сообщать в полицию о всяком проживающем у них незарегистрированном лице. Все незарегистрированные лица и лица, не исполняющие предписаний, будут также расстреляны.

Ян кончил читать газету и отвел глаза от укоряющего взгляда Аты. Они не только не сумели как следует провести операцию, но и поставили под удар десятки других людей.

Хотя теперь это и представлялось абсурдным, они с Йозефом анализировали их план исключительно в терминах успеха или провала. Или они сметут Гейдриха и его водителя одним великолепным шквалом огня, а затем убегут в укрытие со всем оружием, велосипедами и портфелями, или сами будут убиты. Результат всей этой акции и ответственность за нее, казалось, лежит на них одних. Он слишком поздно понял, что, ослепленные величием задания, они были сосредоточены только на его успешном выполнении. Теперь они вовлекли многих людей, которые им помогали, и, насколько ему было известно, всего лишь легко ранили Гейдриха. После того, как они столько месяцев ждали и составляли планы, столько готовились, после того, как доведя свою решимость и отвагу до высшей точки, они рискнули всем ради одного нападения — вышло так, что они могли бы с таким же успехом оставаться в Англии.

Йозеф прибежал в дом своей невесты. Ян нашел приют у тетушки Марии. Валчик, после того, как автомобиль Гейдриха проехал мимо, положил свое зеркальце в карман, прошел по боковой улице, той самой, на которой позже очутился Йозеф, и на трамвае вернулся к себе. Клейн до прибытия скорой помощи лежал распластанный возле мясной лавки. А что Гейдрих? Что с тем человеком, которого они пытались убить?

Бросив свой револьвер на землю, Гейдрих медленно, сквозь кучки любопытных зевак, добрел до своего поврежденного автомобиля. Он облокотился на капот, наклонившись, как задохнувшийся после тяжелого бега. Лицо его позеленело. Люди с трамвая собралась в кучки вокруг него, но близко никто не подходил. Их отпугивала нацистская форма. Наконец любопытство превозмогло страх, и по толпе прошел шепот, подобный ветерку на краю пшеничного поля.

— Это — Гейдрих, рейхспротектор!

— Нет, не может быть!

— Он, я вам говорю! Я видел его фотографию.

— Он ранен. Смотрите, какое лицо!

— Он ранен в спину!

— Надо оказать помощь.

Но никто помощи не оказывал. Все только стояли и смотрели. Второго немца видно не было. Потом вмешалась одна молодая женщина, сошедшая с трамвая, — белокурая, симпатичная и хорошо одетая. Она сердито обратилась к толпе:

— Вы что — не видите, что это рейхспротектор?! Не видите, что он ранен?! Ему нужна помощь! Остановите машину! Надо отвезти его в больницу.

Никто не двинулся. Толпа отступила, перешептываясь, как трусливое стадо, по-видимому, не способное к действиям.

Приближался какой-то грузовик. Блондинка подбежала к нему, водитель притормозил.

Она крикнула, чтобы он остановился и помог, но водитель, увидев, что помощь нужна не ей, и, заметив немецкую форму, нажал на газ.

— Извините, я полностью загружен. Даже с перегрузкой, — крикнул он, стараясь перекричать шум мотора. Он уехал под гору, оставив женщину ругаться и кричать ему вслед.

Как ни странно, кажется, никто не подумал о телефоне, которым чуть раньше пользовался Йозеф. И, кроме того, никто не хотел впутываться в это дело. Те, кто поумнее, поспешили уйти пешком, не дожидаясь, пока возобновится движение трамваев. Остались только любопытные глупцы и, конечно, верные сторонники нацистов.

Те два полицейских, которые гнались за Яном почти до моста, теперь, задыхаясь, поднялись обратно в гору. Тот, в которого Ян выстрелил, оказался совершенно невредим, он во-время отскочил в сторону. Теперь он взялся руководить.

Подобное дело могло означать продвижение по службе. В это время с горы спускался небольшой хлебный фургон, и этот полицейский с важным видом поднял руку. Фургон остановился, смущенный и озабоченный человечек высунул голову из окна.

— Вы немедленно доставите рейхспротектора в Булову больницу, — строго сказал полицейский. Он уже начинал чувствовать вкус предстоящего повышения.

— Но я везу… — начал булочник, напуганный формой, но пытаясь все же отстоять свои права.

— Не надо спорить! — предостерег его полицейский. — Делайте, что вам говорят. Это — неотложно.

Лицо Гейдриха было теперь таким же зеленым, как его форма. На его кителе было два или три небольших надреза на спине, но они не казались сколько-нибудь значительными. Он держал руку прижатой в области почки. Полицейский усадил его на сиденье фургона рядом с водителем. Гейдрих застонал и, с трудом шевеля губами, потребовал свой портфель из автомобиля. Второй полицейский подал ему портфель. Водитель сел в фургон и включил стартер, но не успел он тронуться с места, как Гейдрих истерически закричал.

Маленький водитель выключил зажигание и вышел искать помощи.

— Я не понимаю, — ныл он. — Неужели генерал не видит, что я не говорю по-немецки? — Он чуть не плакал. Из этого не могло выйти ничего, кроме беды. Ну почему это должно было случиться с ним, бедным булочником, который знает только свое дело и делает его как может, не занимается политикой и прилично себя ведет?

— Молчать! — сказал навязчивый полицейский и пошел говорить с Гейдрихом. Вернувшись, он отругал булочника так, будто все происшедшее было делом его рук. Он что — не понимает?

Рейхспротектору нестерпимо больно сидеть. Он хочет лечь в фургон.

— Но там все в муке, старые грязные короба и корзины. Я не думал… — ныл булочник.

— Перетащите меня! — стонал Гейдрих. — Быстрее!

— Сию минуту, герр генерал! — важно сказал полицейский.

Взмахом руки отогнав толпу, он помог Гейдриху перебраться в зад фургона. Крыши у него не было. Они опустили задний борт, Гейдрих вполз внутрь и лег на спину, положив вытянутую ногу на одну корзину. Фургон тронулся, и исполняющий обязанности рейхспротектора Богемии и Моравии, угнетатель чехов, палач евреев, убийца, мучитель, садист, вздрагивал на каждой кочке на дороге, судорожно сжимая борт белыми от напряжения пальцами левой руки.

Пораженные служащие клиники вытащили носилки и унесли его внутрь больницы. Из приемного отделения полицейский позвонил в Град и спросил кого-нибудь из высокопоставленных офицеров.

Когда его наконец соединили с одним из старших офицеров, и он рассказал, в чем дело, наушник телефонной трубки чуть не взорвался в руках полицейского. Покушение на рейхспротектора?! Чепуха! Полнейшая чушь! Кто посмеет пойти на это?!

Рейхспротектор в данный момент едет в аэропорт.

Полицейский, слегка смущенный этой яростью, начал сначала.

— Уверяю вас, — сказал он, — что в данный момент он лежит на больничной койке в Буловой клинике. Думаю, он ранен в спину. У него на руках, кажется, очень важный портфель.

От этого известия нацистский офицер, казалось, совсем обезумел. Он всячески поносил полицейского, ругал его, обзывал дураком. Вежливо и волнуясь, ибо он говорил с очень большим начальником, полицейский терпеливо дождался, пока тот кончит, а затем повторил свой рассказ слово в слово.

Важный офицер впал в неистовство. Разве он не знает, что рейхспротектор Гейдрих является руководителем СД? Все члены СД, даже самого низкого ранга, священны и неприкосновенны.

Сама мысль, что кто-то может совершить попытку покушения на руководителя СД, является надругательством над здравым смыслом. Полицейский вежливо начал все сначала.

— Должен сообщить вам, что рейхспротектор Гейдрих серьезно ранен и в данный момент лежит на койке в Буловой клинике…