Это воспоминание вернулось внезапно. Достаточно угодить в тюрьму, и детство всплывает из глубин. Может, то, что я считал амнезией, на самом деле было свободой?

Мои деды и бабки, все четверо, умерли раньше, чем я успел проявить к их жизни настоящий интерес. Дети воспринимают вечность как нечто само собой разумеющееся, однако родители их родителей уходят, не дав им времени задать нужные вопросы. Потом наступает момент, когда дети, сами став родителями, испытывают желание узнать, от кого они произошли, но могилы не отвечают. Никогда.

В годы между двумя мировыми войнами любовь снова вступила в свои права; пары соединялись; я – опосредованный продукт одного из таких союзов.

В 1929 году сын врача из города По, отрезавшего в Вердене немало конечностей, отправился на сольный концерт в Американскую консерваторию в Фонтенбло, где проходил военную службу. Певица по имени Нелли Харбен Найт, вдова (родом из Долтона, штат Джорджия), исполняла песни Шуберта, арии из «Женитьбы Фигаро» и знаменитую «O mio babbino caro»[8] Пуччини; она была в длинном белом платье с кружевами, во всяком случае, мне хотелось бы так думать. Я нашел фотографию в номере «Нью-Йорк таймс» от 23 октября 1898 года, где Нелли снята именно в таком наряде; в заметке сообщалось, что «her voice is clear, sympathetic soprano of extended range and agreeable quality». Итак, моя прабабка, обладательница «чистого проникновенного сопрано широкого диапазона и приятной окраски», путешествовала в сопровождении дочери Грейс, достойной носительницы своего имени: эта высокая голубоглазая блондинка склонялась над клавиатурой рояля с грацией героини Генри Джеймса. Она была дочерью полковника армии Британской Индии, умершего в 1921 году от «испанки»: Морден Картью-Йорстон женился на Нелли в Бомбее, имея за плечами зулусскую войну в Южной Африке, службу под началом лорда Китченера в Судане и бурскую войну, в ходе которой он командовал новозеландским полком Пуна-Хорс, в чьих рядах сражался Уинстон Черчилль. Пехотинец из По сумел поймать взгляд девушки-сироты столь занятного происхождения, а потом и подержать ее за руку, протанцевав с ней несколько вальсов, фокстротов и зажигательных чарльстонов. Выяснилось, что у них схожее чувство юмора и оба любят искусство: мать молодого беарнца Жанна Дево занималась живописью (в частности, написала в Гетари портрет Мари, супруги поэта Поль-Жана Туле) – делом столь же экзотическим, что и пение. Молодой человек внезапно превратился в завзятого меломана и не пропускал ни одного музыкального вечера в Американской консерватории. Шарль Бегбедер и Грейс Картью-Йорстон стали встречаться всякий раз, когда его отпускали в увольнение; он приврал ей насчет своего возраста – в двадцать шесть с гаком (родился он в 1902-м) ему давно бы следовало быть женатым. Но он слишком любил поэзию, музыку и шампанское. Дело довершил престиж военной формы – не зря же Грейс была полковничьей дочерью. В Нью-Йорк она не вернулась. 28 апреля 1931 года они поженились в мэрии Шестнадцатого округа. У них родились два мальчика и две девочки; младший сын, появившийся на свет в 1938 году, стал моим отцом. Молодой Шарль после кончины своего отца унаследовал курортное заведение в По под названием «Пиренейский санаторий» – 80 гектаров хвойного леса, полей и парков, расположенных в самой высокой части Жюрансона, на 335-метровой отметке над уровнем моря. Как в «Волшебной горе» у Томаса Манна, обеспеченные пациенты санатория в смокингах созерцали по вечерам потрясающие закаты над Центральной Пиренейской грядой и наслаждались панорамой города По и долины реки Гав. Сосновый бор и величественные дубравы так и манили к себе, и под их сенью детишки резвились на воле до тех пор, пока их не отправляли в пансион, – в ту пору родители не занимались воспитанием детей, впрочем, если задуматься, ныне дело обстоит точно так же. Шарль Бегбедер без всяких сожалений бросил место стряпчего в нотариальной конторе и увез мою бабушку дышать живительным воздухом Беарна, где она могла в свое удовольствие помыкать слугами и заводить знакомства в местном британском сообществе. На деньги жены и ее матери дед расширил унаследованное от отца предприятие. Вскоре наша семья владела уже десятком санаториев, объединенных общим названием «Беарнские оздоровительные курорты», а дед с бабкой купили в По великолепный дом, построенный в английском сельском стиле, – виллу «Наварра». Здесь гостили Поль-Жан Туле, Френсис Джеймс и Поль Валери (семейная легенда гласит, что автор «Господина Теста» садился писать письма ни свет ни заря, и тогдашний дворецкий по имени Октав страшно злился, потому что ему приходилось подниматься в четыре утра и подавать гостю кофе). Истовый католик и воинствующий роялист, Шарль Бегбедер внешне напоминал Поля Морана и усердно читал «Аксьон франсез», что не помешало ему добиться избрания на пост президента Английского кружка (самого изысканного в По чисто мужского клуба, где устраивались литературные диспуты). В пятидесятые годы супруги получили в наследство еще одну виллу, на баскской стороне, – «Сениц Альдея» (по-баскски: «со стороны Сеница»), в деревушке под названием Гетари, местечке, вошедшем в моду еще в годы Прекрасной эпохи. Моя семья недурно заработала на туберкулезе, и должен со всей категоричностью заявить, что открытие Зельмана Ваксмана, получившего году этак в 1946-м стрептомицин, обернулось для нашего фамильного бизнеса настоящей катастрофой.

В тот же самый период между двумя мировыми войнами (как будто молодежь того времени могла знать, что эти послевоенные годы – также и предвоенные) жизнь в замках зеленого Перигора подчинялась строгим правилам. Потеряв мужа, погибшего в Шампани, овдовевшая графиня поселилась в Кенсаке, в замке Вогубер, с двумя дочерьми и двумя сыновьями. В ту пору католички, чьи мужья погибли на войне, хранили целомудренную верность покойному супругу. Разумеется, предполагалось, что и дети должны принести себя в жертву. Дочери скакали вокруг матери, которая их всячески к этому поощряла, и продолжали скакать до конца своих дней. Что касается мальчиков, то их автоматически зачислили в Сен-Сир, где на частицу «де» перед фамилией смотрели весьма благосклонно. Старший позволил женить себя на аристократке, к которой сам никаких чувств не питал. К несчастью, она почти сразу начала ему изменять с тренером по плаванию, чем разбила сердце молодому человеку, ожидавшему лучшей награды за свое послушание. Он потребовал развода; в наказание мать лишила его наследства. Младшего брата тоже подстерегали несчастья: направленный в Лиможский гарнизон, он влюбился в прекрасную простолюдинку – синеглазую брюнетку, танцевавшую на рояле (уже неловкость), и сделал ей ребенка до женитьбы (второй конфуз). Требовалось срочно узаконить отношения. Свадьба графа Пьера де Шатенье де ла Рошпозе и обворожительной Николь Марклан по прозвищу Ники состоялась 31 августа 1939 года в Лиможе. Дата была выбрана крайне неудачно: на следующий день нацистская Германия вошла в Польшу. Дедушка едва успел проделать то же с Бабушкой. Впереди у него была «странная война», показавшая, что у линии Мажино и у метода «безопасных» дней Огино – один уровень надежности, то есть нулевой. Пьер попал в плен. Благодаря одной монахине, снабдившей его гражданским платьем и фальшивыми документами, он бежал и вернулся во Францию, чтобы зачать мою мать. Здесь он узнал, что тоже лишен наследства: во время воскресной мессы, которую местный кюре служил в замковой часовне, мать-графиня внезапно поняла, что не может смириться с мезальянсом. Любопытные у них все же обычаи, у этих аристократов-христиан: обязательно им надо лишить наследства и без того уже сирое потомство. Ветвь Шатенье де ла Рошпозе восходит к временам Крестовых походов (лично я веду происхождение от Гуго Капета, хотя подозреваю, что нас таких тьма-тьмущая), среди представителей этого рода – епископ Пуатье и посланник Генриха II в Риме. Одному из моих предков, нантейскому аббату Антуану, Ронсар посвятил оду. Стихи были написаны в 1550 году, но и сегодня, в мрачную ночь января 2008 года, они сохраняют актуальность: