31 июля 1940 года в Лиссабон с тем, чтобы сопровождать герцогскую чету в её полном опасностей путешествии через бурные воды Атлантики, из Лондона прибыли двое, тоже пара — мужчина и женщина, мужчину звали Гарольд Холдер, а женщину Эвелин Фирт. Гарольд был детективом из Скотланд-Ярда, а Эвелин была горничной. Как полагали проницательные немецкие разведчики, мисс Фирт являлась секретной сотрудницей SIS, но если бы немцы к своей проницательноти добавили ещё и толику здравого смысла, то они неминуемо сообразили бы, что добрая половина пассажиров на «Экскалибуре» состояла из кадровых сотрудников разведок пары дюжин стран. Англичане же, прислав «сопровождение», подвели под формальностями черту. «Давай, дуй на Багамы.»

В этот же день Эдвард отправил письмо Премьер-Министру Великобритании господину Черчиллю, где по первых строках сообщал, что поскольку его венценосный брат и королева Елизавета не желают прекращать кровную вражду между «членами семьи», то он вынужден принять пост на Багамах как «временное решение пробемы». Отправив письмо, он посетил испанское посольство и порадовал посла Франко и Багамонде известием о своём решении. Посол с южной пылкостью убеждал его не поддаваться давлению и, плюнув на последствия, вернуться в Испанию, но герцог в ответ заявил, что он всё понимает, но «ничего не может поделать». Вечером того же дня посол Великобритании в Португалии сэр Уолфорд Селби (кадровый дипломат, начинавший когда-то свою карьеру в качестве личного секретаря сэра Эдварда Грея, того самого, что за двадцать лет до описываемых нами событий вёл от лица Британии переговоры с полковником Хаусом) устроил в английском посольстве прощальный приём, посвящённый отъезду герцога и герцогини Виндзорских из Португалии.

Следующий день начался с хлопот. Виндзоров посетил Примо де Ривера, сказавший им, что они, покидая Португалию, подвергают свои жизни опасности. Имевшему «тесные связи» с Германией и находившемуся по этой причине в разработке у SIS «другу» Евгения и Китти Ротшильдов, а по совместительству владельцу частного банка Санто э Силве, в чьём доме Виндзоры жили во время своего пребывания в Португалии, Эдвард меланхолично заявил, что он в высшей степени впечатлён усилиями фюрера по достижению мира, и что, будь он королём, дело никогда не дошло бы до войны с Германией, но что планы по возвращению его в Испанию сейчас преждевременны и что когда он займёт свой новый пост, с ним можно будет установить связь посредством «a particular code word». Заключил он свою тираду пожеланием Гитлеру доброго здоровья и всяческих успехов.

Испанский посол предупредил доктора Салазара, чтобы португальцы не предпринимали никаких попыток ни ободрять, ни обескураживать колеблющегося герцога. Кроме того Салазару дали понять, что Эдвард рассматривается как возможный посредник в мирных переговорах между Германией и Англией. Сами Эдвард с Уоллис изо всех сил тянули время, будто ожидая чего-то, в самый последний момент они изъявили желание, чтобы «Экскалибур», уже стоявший «под парами», задержали в порту ещё на неделю, но эта абсурдная просьба была отклонена. Исчерпав все предлоги, герцог с герцогиней поднялись на борт судна и в полдень 1 августа «Экскалибур» снялся с якоря.

Ни трона, ни посредничества. Ни власти, ни надежды. Одно слово — Багамы. Но вот что с ними осталось и чего у них отнять никто не мог, так это известность. Они по-прежнему были знамениты и в их скромный уголок, представлявший из себя десять зарегестрированных на их имя кают, засвидетельствовать герцогу и герцогине своё почтение по очереди заходили не самые последние люди, оказавшиеся на борту то ли волею судьбы, то ли волею государств, которым они служили. Был там Энтони Бидделл, американский посол в Польше, был там Джордж Гордон, американский посол в Нидерландах, был там и Уильям Филлипс, американский посол в Италии.

— How do you do?

— I'm doing well, thank you. How do YOU do?

Коктейль, улыбка, разговор о погоде. Улыбка, коктейль. Посол, другой. Третий. И завтра и послезавтра. И через год. Добро пожаловать на дипломатическую службу Его Величества, товарищ губернатор Багам.

В Лондоне вздохнули. Не так, чтобы с большим облегчением, но тем не менее. «Баба с возу.» Но кобыле легче не стало, кобылка наша тянула воз и был тот воз тяжёл. Война.

Не может не броситься в глаза следующее обстоятельство — начиная с назначения бывшего (которые тут бывшие? слазь!) короля во Францию англичане всячески облегчали контакты герцогской четы с немцами. А уж когда парочка наша попала на Иберийский полустров, то доходить стало уж и вовсе до неприличного, помните, как в Мадриде посол Хоар вообще снял наружку и оставил Виндзоров голенькими? Никаких тебе «закладок», никакой «тайнописи», никаких «славянских шкафов», подходи смело, да прямо на улице и заговаривай. «Гражданин, у вас гаваны лишней не найдётся?» Герцог с кем только не виделся, чего только не рассказывал, никто даже издали не смотрел, никто за углом не подслушивал. «Мели, Емеля.»

Мы никогда не узнаем, говорил ли герцог Виндзорский то, что он говорил, по собственной инициативе или же слова те были ему внушены, давал ли он себя использовать или действовал по собственной инициативе, но, как бы то ни было, очевидно, что английское государство использовало его слова к своей выгоде. Государство знало, что он говорит, государство ждало, что он скажет именно так и государство хотело, чтобы он говорил именно эти слова. Говорил герцог много, но две мысли, им высказывавшиеся, повторялись в немецких донесениях вновь и вновь. Мысли несложные, первая — «Георг VI неумён (герцог, упоминая брата, употреблял слово foolish, то-есть «глуповат». Замечу, что самого себя Эдвард считал очень умным)» и вторая — «для того, чтобы склонить английскую сторону к переговорам, нужно усилить бомбардировки Британии.»

Оба зёрнышка падали на унавоженную почву. Гитлер слышал именно то, что хотел услышать. В первый раз он услышал про «недалёкость» Георга во время визита четы Виндзоров в Германию от самого Эдварда (а кто может знать человека лучше, чем его родной брат?) и после этого несколько раз публично с пренебрежением отзывался о Георге VI как о «простаке», а уж бомбёжки это и вовсе — «святое». Даром, что ли, немцы сочинили свой «Марш авиаторов»? Вот и герцог Виндзорский, будущий король оккупированной Англии считает так же — bomben! «Bomben auf Engeland!»

Не все, наверное, это знают, но наш мир — это шар. «Крутится, вертится шар голубой.» Крутится, вертится над головой, а по шару этому шмыгаем мы, малыши, и тоже крутимся, и тоже вертимся вместе с ним. Оборот, другой, третий. Оборот вокруг оборота и оборот вокруг оборота оборота. «Солце всходит и заходит.»

Всё возвращается на круги своя, вот и мы, заложив крутой вираж, прошли по кругу и вернулись к началу нашей песенки. О чём там в первом куплете пелось, помните? Карточки, нормы отпуска, чёрный рынок, бомбёжки, разрушенные дома. Обыденщина военного времени. Слова нашей песни незамысловаты, рассказывает песня наша вещи всем известные, но в известности своей всегда интересные, а что может быть интереснее войны? Я могу вам сказать что — интереснее войны может быть только другая война. И отнюдь не война победоносная, самая интересная война это война проигранная, просто потому, что каждое явление нашей с вами жизни представляет из себя то самое «единство противоположностей» и война выигранная всегда несёт в себе зародыш проигрыша и аборт победе не сделаешь, но верно и то, что проигранная война скрывает в себе зёрна будущей победы. Зёрна, которые рано или поздно взойдут. Закончится один цикл и начнётся другой, после февраля будет май, ночи, как бы долго она ни тянулась, придёт на смену сперва тусклый рассвет, потом заря, а там — встанет солнце. И изменить этого нельзя, тем, кто не любит тьму, а любит свет, следует помнить, что ночь не вечна, что отчаиваться не следует, нужно просто набраться терпения и — верить. День придёт, никуда не денется, и солнце поднимется и встанет в зените. Будет и у нас свой полдень.