Больше на Кракатау крокодилов не встречали.

Муравьи придомирмексы тоже не нашли на Кракатау того, что искали. Они живут в пористых стволах так называемых мирмекофильных, то есть муравьиных, растений. Но, увы, их еще не было на Кракатау. Бездомные и беззащитные муравьи неутомимо ползали по деревьям. Они начали было уже вымирать, как вдруг в 1930 году ветер принес с Явы споры мирмекофильного папоротника. Споры быстро проросли, и придомирмексы были спасены.

Стрекозы, залетавшие на Кракатау, долго не находили здесь подходящих условий, в которых могли бы вырастить свое потомство. Стрекозиные личинки, как известно, живут в воде, а на Кракатау достаточно вместительных пресноводных водоемов не было. Но стрекоз выручил случай: одна экспедиция оставила на острове большую цистерну с питьевой водой. Стрекозы сейчас же ею воспользовались. Потом цистерну увезли, и стрекозы снова стали редкостью на Кракатау.

Пока эти приливы и отливы жизни естественной чередой проносились над островом, еще одно событие, немалого для Кракатау значения, всколыхнуло морскую гладь недалеко от его скал. Кракатау стал отцом: сын Кракатау родился из моря. В 1927 году подводное извержение насыпало конус лавы там, где прежде был центр прежнего Кракатау, а ныне плескались лишь волны. Конус поднялся над водой, и его назвали сыном Кракатау — Анаком. Но через несколько месяцев разбушевавшийся шторм начисто слизнул молодой остров. Через год тот опять поднялся из моря, а рядом с ним вырос и другой островок — Анак II. Потом оба исчезли и вновь появились уже под именем третьего и четвертого сынов Кракатау. Четвертый стал быстро расти. Теперь длина его уже больше мили. Земля на Анаке IV еще не остыла, но жизнь уже ринулась на приступ сына Кракатау. Недавно из Индонезии вернулся советский кинооператор Анатолий Попов. Я видел кадры, снятые им на Анаке. Я видел, как крабы карабкались вверх по склонам вулкана, которые еще дымились, как мухи старались держаться от них подальше, как прорастали, расправляя нежные листочки, кокосовые орехи, прибитые морем к подножию огнедышащей горы.

Орел парил над сыном Кракатау. Он думал пролететь над облаком, а это клубились серные испарения адского варева в чаше вулкана. Орел замахал судорожно крыльями, потом сложил их и безжизненным камнем упал вниз прямо в открытое жерло кратера, где клокотала огненная река.

Анак еще страшен и горяч. Он никого не допускает слишком близко к своему пылающему сердцу. Но у нас нет теперь сомнения, что жизнь скоро завоюет и его.

Путеводные нити запахов

Планария принюхивается

авно уже волнует людей необъяснимая интуиция животных, их «сверхъестественное» (так многим казалось) чутье, помогающее безошибочно находить дорогу, умение видеть невидимое, слышать неслышное.

Науке принадлежало решающее слово, но она долго не могла произнести его. И тайна оставалась тайной.

Тогда заговорило суеверие. Много нелепых домыслов породило это неведомое, необъяснимое и непонятное «шестое чувство», как принято было называть не разгаданные еще способности животных безошибочно ориентироваться в окружающем их мире вещей. Исследование «шестого чувства» или, вернее, «шестых чувств» охватывает широкий круг биологических проблем от простейших химических реакций до таких сложнейших средств, как природные сонары, эхолокаторы, радиолокаторы, поляроиды, физиологические часы, солнечные компасы и замысловатые «хореографические» методы передачи информации, открытые у пчел.

Лет двадцать назад одно лишь предположение о том, что такое возможно, посчитали бы пустой фантастикой.

А между тем такое действительно возможно, оно существует, оно доказано. От летучих мышей к рыбам, от рыб к китам, насекомым, птицам, крысам, обезьянам, змеям переходили экспериментаторы со своими исследовательскими приборами, всюду обнаруживая присутствие удивительных, неведомых прежде органов чувств.

Поиск направления с помощью химического чувства, пожалуй, самое простейшее из методов ориентировки, открытых в природе.

С него мы и начнем наш рассказ о том, как животные ориентируются.

Если зачерпнем со дна реки вместе с водорослями и тиной немного воды, то среди ручейников, поденок, стрекозиных личинок и других обитателей этих подводных дебрей мы, может быть, увидим и маленького плоского червя с головой, похожей на ромбик. Это планария, существо, заставившее недавно ученых жестоко спорить о его странностях — о наследовании условных рефлексов молодыми планариями.

Сейчас речь пойдет о другом — о поисках планарией пищи. А это ее искусство не вызывает никаких споров.

Планария медленно скользит по дну. Путь ее прямолинеен. Вдруг струи воды донесли до нее запах пищи. И планария покачала головой, словно усомнилась в реальности известия, ползет дальше, подбираясь все ближе и ближе к лакомому кусочку, но не прямой дорогой, а окольной и все время покачивает головой вправо и влево. Если пища справа и она туда голову повернула, то обонятельные нервы червя получают более сильное раздражение, чем когда голова отклоняется в обратную сторону. Червь ползет туда, где вода более насыщена, так сказать, запахом.

Опять качает головой — берет новую пробу воды — и снова поворачивает в сторону более сильного запаха. И так, пока спираль поиска не приводит планарию в нужную точку.

Так же выслеживают «дичь» и некоторые морские улитки, правда с той разницей, что из стороны в сторону вертят они не головой, а сифоном. Это особая трубка, которой улитки затягивают в себя воду, а там, внутри улитки, обонятельные органы определяют, в какой порции воды больше соблазнительных для вкуса моллюсков веществ и куда, следовательно, надо ползти.

Конечно, у планарии и улиток химическая ориентировка очень примитивна. Более сложная ее разновидность у пчел и муравьев.

В жизни улья запахи играют очень важную роль. Они дают дополнительные разъяснения к танцам, о чем узнаем позднее.

Но мало этого: пчелы с помощью запаха намечают даже маршрутные трассы в воздухе! И вот каким образом. На конце брюшка у каждой пчелы есть небольшой «карманчик». Он наполнен пахучими железами. Обычно карман закрыт и запах, как злой джин в бутылке, прочно закупорен. Но, подлетая к богатым нектаром цветам, пчелы открывают свои карманы — за ними тянется теперь пахучая дорожка. Она как бы говорит другим пчелам из улья: «Иди сюда тропой этого запаха!»

Векторы запахов

Муравьи тоже метят трассы. В их богатой скитаниями жизни это одна из главных примет, по которым они находят дорогу домой.

Подобно мальчику с пальчику в известной сказке муравьи тоже помечают свой путь, но не белыми камешками, а капельками пахучей жидкости.

Эта жидкость не обычная их кислота, как о том иногда пишут: у муравьев много всевозможных желез, вырабатывающих феромоны, то есть вещества, которые служат химическими средствами общения между «согражданами» одного муравейника.

Муравей, метя трассу, то и дело прижимается брюшком к земле и оставляет на ней свой запах. Другие муравьи, когда спешат за ним, не всегда бегут точно по намеченной дороге: иногда, как и хорошие гончие, идут по следу стороной, сбоку от него, потому что запах достаточно силен. Потеряв след, кругами вновь находят дорогу и прямиком спешат по ней.

Муравьиные трассы бывают протяженностью до нескольких метров.

Каким простым опытом можно доказать, что муравьи действительно метят тропы?

Возьмите лист бумаги и положите на пути муравья, возвращающегося домой с известием о богатой находке. Когда он проползет по нему, пометьте его путь легким штрихом карандаша и поверните бумагу на небольшой угол. Муравьи, вызванные из гнезда разведчиком, добегут до края бумаги, упрутся в то место, где раньше трасса с земли переходила на лист, но тут обрыв: дальше нет меченой тропы. Начнут суетиться у разрыва, искать и, когда найдут ее в стороне, снова побегут по прямой. Вы увидите, что путь их будет совпадать с отмеченной карандашом линией.