Блисс покраснела.

— Что-то в этом роде произошло, но напрасно вы говорите об этом так издевательски. Я в то же время не переставала рассуждать.

— Не думаю. Если бы вы рассуждали, вы оставили бы ребенка в его обществе, чтобы он принял свою судьбу. Кто знает, сколько тысяч детей уничтожили солярийцы для поддержания на Солярии низкой численности населения!

— Дело не только в этом, Тревиц. Этого ребенка убили бы только потому, что он слишком молод, чтобы унаследовать имение, и это получилось из-за того, что я убила его родителя.

— Да, в момент, когда этот родитель чуть не убил нас.

— Неважно. Я его убила. Я не могла допустить, чтобы из-за меня убили ребенка… И потом это дает Гее возможность изучить мозг совершенно неизвестного нам типа.

— Детский мозг.

— Он вырастет. Трансдукторы разовьются. Эти трансдукторы дают солярийцам способности, с которыми не может соперничать Гея. Ведь для того чтобы поддержать немного света или включить устройство, открывающее дверь, мне пришлось совершенно выложиться. Бандер мог даже во сне снабжать энергией имение, большее, чем город, который мы видели на Компореллоне.

— Значит, этот ребенок нужен вам для фундаментальных исследований мозга?

— В некотором роде.

— У меня другое ощущение. Мне кажется, что вы взяли на борт опасность. Большую опасность.

— В каком смысле опасность? С моей помощью он приспособится. Он очень умен и уже выказывает признаки привязанности к нам. Он неприхотлив, будет есть то, что едим мы, а я-мы-Гея приобретем бесценные знания о его мозге.

— А если он произведет потомство? Партнер ему не нужен.

— До этого еще много лет. Космиты жили по нескольку столетий, а солярийцы не желали увеличивать численность своего населения. Фоллом еще долго не будет иметь детей.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю. Я просто стараюсь рассуждать логично.

— А я заявляю вам, что Фоллом опасен.

— Вы не знаете и не рассуждаете логично.

— Я это чувствую, Блисс, безо всяких обоснований… Прямо сейчас. И это вы, а не я считаете безошибочной мою интуицию.

Блисс озабоченно нахмурилась.

Пелорат остановился в дверях каюты пилота и робко заглянул внутрь. По-видимому, он пытался узнать, сильно ли занят Тревиц.

Руки Тревица лежали на контактах, и он смотрел на обзорный экран. Пелорат решил, что Тревиц работает, и терпеливо ждал, стараясь не шевелиться, чтобы не отвлечь его.

Наконец Тревиц взглянул на Пелората. Взгляд Тревица был затуманен и рассеян, как всегда, когда он был соединен с компьютером. Но он медленно кивнул Пелорату, как будто с трудом узнал, потом снял руки с контактов, улыбнулся и стал самим собой.

— Боюсь, я вам мешаю, Голан, — виновато сказал Пелорат.

— Не страшно, Янов. Я проверял, готовы ли мы к Прыжку. Мы почти готовы, но я решил подождать еще несколько часов на всякий случай.

— Какой может быть случай?

— Просто я так выразился, — ответил Тревиц, улыбаясь — но теоретически, конечно, случайные факторы играют роль… Что вас беспокоит?

— Можно, я сяду?

— Да, конечно, но лучше пойдемте в мою каюту. Как Блисс?

— Хорошо. — Пелорат откашлялся, — она спит. Понимаете, ей нужен сон.

— Понимаю. Дело в гиперпространственном удалении.

— Верно, старина.

— А Фоллом? — Тревиц уселся на койку, оставив Пелорату кресло.

— Вы про книжки из моей библиотеки, которые распечатали для него на компьютере? Народные сказки? Он их читает. Конечно, он пока еще мало понимает галактический, ему просто нравится выговаривать слова. Он… Почему-то мне хочется считать его мальчиком. Как вы думаете, старина, почему?

Тревиц пожал плечами.

— Возможно, потому, что вы сами мужчина.

— Возможно. Он жутко смышленый, знаете ли.

— Не сомневаюсь.

Пелорат поколебался.

— Вы, кажется, его недолюбливаете?

— Ничего не имею лично против него, Янов. У меня никогда не было детей, и я не испытываю к ним никаких чувств. Если я правильно помню, у вас дети были.

— Сын… Я вспоминаю, какую радость он доставлял мне, когда был маленьким мальчиком. Может быть, из-за этого мне хочется считать Фоллома мальчиком. Я как будто становлюсь на четверть века моложе.

— Я не против того, чтобы вы любили его, Янов.

— Вы бы тоже его полюбили, если бы захотели познакомиться с ним поближе.

— Не сомневаюсь, Янов. Может быть, потом.

Пелорат снова поколебался.

— Вы, должно быть, устали спорить с Блисс.

— Собственно, мне не кажется, что мы с ней много спорим, Янов. Мы отлично ладим. Недавно мы с ней совершенно спокойно разбирались в том, почему Блисс медлила с выключением роботов Стражи. В конце концов, она все время спасает нас, так что я даже из одной благодарности не могу не предложить ей дружбу. Разве не так?

— Да, я понимаю. Но я имел в виду не ссоры. Я имел в виду ваши постоянные споры из-за противопоставления Галаксии и индивидуальности.

— Ах, это! Полагаю, что спор продолжится… вежливо.

— Вы не возражаете, Голан, если я приведу аргумент в защиту Галаксии?

— Ничуть. Скажите, а вы принимаете идею Галаксии потому, что чувствуете себя счастливее, соглашаясь с Блисс, или независимо от этого?

— Честно — независимо. Я думаю, что будущее за Галаксией. Да вы и сами выбрали… И я то и дело убеждаюсь, что вы выбрали правильно.

— Потому что я ее выбрал? Это не аргумент. Что бы там ни говорила Гея, я могу ошибаться. Так что не позволяйте Блисс убеждать вас, что я всегда прав.

— Не думаю, что вы ошиблись. И показала мне это не Блисс, а Солярия.

— Каким образом?

— Ну, начать с того, что мы с вами изоляты.

— Янов, это термин Блисс, я предпочитаю говорить "личности".

— Это, старина, вопрос семантики. Называйте нас как хотите, но каждый из нас заключен в свою личную шкуру, и у каждого свои личные мысли. И думаем мы прежде всего и больше всего о себе. Главный закон нашей натуры — самосохранение даже во вред всем остальным.

— Известны случаи, когда люди жертвовали жизнью ради других.

— Это редкое явление. Гораздо больше случаев, когда люди жертвовали важнейшими потребностями других ради своих глупых прихотей.

— И причем здесь Солярия?

— На Солярии мы увидели, чем могут стать изоляты, или, если хотите, личности. Солярийцы с трудом смогли разделить между собой целую планету. Жизнь в полной изоляции они считают свободой. Даже своих детей они не любят и убивают лишних. Они окружили себя рабами-роботами, снабжают их энергией, и если соляриец умирает, его имение как бы тоже умирает. Можно ли восхищаться такой жизнью, Голан? Можно ли сравнить Солярию с благородной, доброй и заботливой Геей? Блисс не обсуждала этого со мной, это мое собственное ощущение.

— Такое ощущение характерно для вас, Янов. Я его разделяю. Мне тоже солярийское общество кажется ужасным. Но не всегда же оно было таким. Они происходят от землян. Вернее, от космитов, у которых общество было более нормальным. По неизвестной нам причине солярийцы пошли по пути, который привел к крайности. Но нельзя же обо всем судить по крайностям. Разве найдется среди миллионов обитаемых миров Галактики хоть один с подобным обществом? Да и Солярия вряд ли смогла бы создать такое общество, если бы не была переполнена роботами. Мыслимо ли, чтобы общество индивидуумов смогло дойти до такого ужаса без роботов?

Пелорат слегка скривил рот.

— Вы во всем находите прорехи, Голан… Вы как будто не способны признать поражение, защищая путь развития Галактики, против которого сами же проголосовали.

— Я не отрицаю всего. Должны найтись разумные доводы в пользу Галаксии. Когда я их найду и признаю, я смирюсь. Точнее, если найду.

— Вы считаете, что можете не найти?

Тревиц пожал плечами.

— Откуда мне знать? — пробормотал он. — Знаете, почему я медлю с Прыжком?

— Вы сказали, что безопаснее подождать.