«Щ-209» и «Л-23» находились в 150–200 метрах от берега.

С берега слышались голоса, выстрелы…

Комендант береговой обороной генерал-лейтенант П. А. Моргунов, прослуживший в Севастополе более 20 лет, до сих пор не может спокойно рассказывать о последних минутах пребывания на 35-й батарее.

— Всем было тяжело, — рассказывает Моргунов, — но казалось, что тяжелее всех мне. На моих глазах ведь строилась батарея…

П. А. Моргунов и командующий Приморской армии И. Е. Петров молча шли с 35-й батареи к пристани, и подземной потерной — подземным ходом — через левый КП.

— Разве мы думали с тобой, что так окончим оборону Севастополя? — нарушил молчание Иван Ефимович.

Моргунов промолчал. У Петрова стала нервно подергиваться голова — так было с ним всегда, когда он очень волновался: сказывалась контузия, полученная еще в годы гражданской войны.

Всю оборону П. А. Моргунов и И. Е. Петров провели вместе на одном КП, долгое время жили в одном каземате. Их связывала настоящая боевая дружба. И в те тягчайшие минуты, без слов понимая друг друга, они с трудом смогли выполнить то, что повелевал долг.

Рейдовый буксир доставил на «Щ-209» генерал-майора И. Е. Петрова, члена Военного совета армии дивизионного комиссара И. Ф. Чухнова, бригадного комиссара М. Г. Кузнецова, комиссара береговой обороны бригадного комиссара К. С. Вершинина, еще не оправившегося после тяжелого ранения начальника штаба армии генерал-майора Н. И. Крылова (впоследствии маршала Советского Союза), П. А. Моргунова — он был назначен старшим морским начальником на переходе Новороссийск — и группу командиров Приморской армии и береговой обороны.

Всего на лодку приняли 63 человека.

Восток начинал светлеть. Наступало время уходить.

Выписка из донесения командира и комиссара подводной лодки «Щ-209»:

«…в 02 часа 30 минут 1 июля закончили погрузку. Вышли в подводном положении из Севастополя в Новороссийск. Прошли фарватер № 3. С 08 часов 30 минут до темноты подвергались бомбежке катерами и самолетами противника. Шли на предельной глубине. Периодически стопорили ход и переходили на ручное управление рулем. Всплыли с темнотой, обнаружили с правого и левого борта по одному торпедному катеру противника. Погрузившись, оторвались от них, прошли один час в подводном положении. При вторичном всплытии, пройдя один час в надводном положении, обнаружили ряд ракет, выпущенных с торпедных катеров…»[11].

От взрыва глубинных бомб с подволока сыпалась пробка, гас свет. Не хватало кислорода. Температура воздуха в лодке доходила до плюс 45 градусов. Люди теряли сознание. Управлять лодкой было трудно: большая перегрузка могла привести к тому, что «Щ-209» опустится на опасную глубину и толща воды раздавит ее или же лодку вытолкнет на поверхность.

Экипаж проявил высокую боевую выучку и выносливость. Не спавшие несколько суток подводники с большим напряжением продолжали нести боевую вахту, все были на своих постах, и каждый старался из последних сил четко и быстро исполнять приказания командира, устранять неполадки и повреждения, вызванные сотрясением корпуса от взрыва глубинных бомб. Общие усилия помогли удержать лодку в повиновении.

Только 3 июля катера и авиация противника прекратили преследование лодки. «Щ-209» шла уже под перископом, а ночью всплыла. 4 июля подводная лодка вошла в порт Новороссийска.

Командир «Щ-209» капитан-лейтенант В. И. Иванов и комиссар старший политрук П. И. Гришин по прибытии доложили, что весь экипаж действовал отлично, особенно старший лейтенант командир БЧ-1 Г. В. Поползухин, командир БЧ-5 инженер-капитан 3 ранга Лысенко, старший помощник старший лейтенант Елисеев, командир БЧ-2 старший лейтенант Островский, старшины групп Долоскалов, Костенко, Макаров, Тарасов — секретарь парторганизации и Сухоруков, секретарь комсомольской организации.

Подводная лодка «Л-23», где командиром был капи-тан 3 ранга И. Ф. Фартушный и комиссаром батальонный комиссар В. Н. Селезнев, с 10 мая до 30 июня 1942 года совершила шесть походов в осажденный Севастополь. Более 600 тонн груза доставил экипаж в порт и вывез оттуда 229 раненых.

30 июня во время седьмого похода «Л-23» приняла на борт 121 человека. Поход был трудным.

На переходе «Л-23» тоже погружалась до предельной глубины. В докладе о седьмом походе командир указывал, как нелегко было оторваться от преследований противника, который очень точно сбрасывал бомбы. Видимо, у гитлеровцев имелись хорошие средства обнаружения и поиска подводных лодок.

На «Л-23» среди пассажиров был корреспондент газеты «Красный флот» старший лейтенант Н. Н. Ланин, ныне капитан 1 ранга в отставке.

Вот что рассказал Николай Николаевич:

«…27 июня меня контузило и засыпало землей. Снаряд попал в блиндаж, я сидел близко от входа, и меня быстро вытащили. Ночью отправили на машине в город. Медикам постарался не показываться, отлеживался на ФКП.

30 июня выяснилось, что командование СОРа перешло на 35-ю батарею, на ФКП оставалась небольшая оперативная группа.

Пришли минеры — готовить ФКП к взрыву. Гитлеровцы были уже на Корабельной.

Когда стемнело, кто-то старший приказал садиться в машину, и мы поехали на 35-ю батарею. Как я оказался в ее подземных казематах, не помню.

Капитан 3 ранга Ильичев, ведавший всеми перевозками, сказал, что он посадит меня на подводную лодку. Запомнились его слова: „Ваш номер в списке 46. Старший вашей команды контр-адмирал Фадеев“.

Меня впустили в какой-то полутемный каземат. На бетонном полу вдоль стен сидело несколько десятков командиров, а также и гражданских людей. Многие были с перевязанными ранами. Время от времени входили новые люди. Подавленные происходившим, мы сидели молча. Всматриваясь, я узнал командиров 7-й и 8-й бригад морской пехоты Жидилова и Горпищенко, начальника политотдела 7-й бригады Ищенко. Потом пришли городские руководители — секретари горкома партии Борисов и Сарина, председатель горисполкома Ефремов. Только тут я понял, что это — эвакуация…

Была уже глубокая ночь, когда командир ОВРа контр-адмирал Фадеев пришел со списком и произвел проверку. Фадеев приказал следовать за ним и не отставать, что бы ни происходило вокруг. Мы двинулись цепочкой по темным подземным коридорам батареи. Я держался за полу кителя кого-то, идущего впереди, кто-то сзади также держался за меня…

Фадеев и начштаба ОВРа капитан 2 ранга Морозов пересчитывали нас, пропуская на стоявший у маленького причала катер. А ждать, очевидно, было уже нельзя. Подводная лодка „Л-23“, пролежавшая весь день на грунте в Казачьей бухте, стояла теперь на рейде. Краснофлотец протянул мне руку. Держась другой за леер, я спустился внутрь лодки. В носовом отсеке забрался за торпедные аппараты и впал в забытье — контузия брала свое…»

О деятельности городского комитета обороны в последние дни рассказывал мне секретарь Севастопольского горкома партии Борис Алексеевич Борисов.

…30 июня на командный пункт ГКО позвонил генерал майор П. А. Моргунов и сообщил, что командование СОРа перешло на Херсонесский мыс, на запасной командный пункт 35-й батареи. Петр Алексеевич рекомендовал городскому комитету обороны и бюро горкома партии отбыть на 35-ю батарею.

А на КП ГКО всю ночь и весь день прибывали руководители районов, предприятий и докладывали. Костенко, заместитель директора спецкомбината № 1, доложил, что весь тол, оставшийся для снаряжения мин и гранат — около 30 тонн — использовали для подрыва комбината… На морском заводе взорвали доки, стапеля…

Часть районного актива, большая группа специалистов, инженеров, мастеров и рабочих высокой квалификации отправлены на кораблях и транспортных самолетах в Новороссийск. Часть рабочих отказалась от эвакуации и влилась в войсковые подразделения.

Когда объявили, что работникам горкома необходимо эвакуироваться, пришлось объясняться чуть ли не с каждым. Многие считали, что если уходить, то только последними. До сих пор упрекают себя Б. А. Борисов и А. А. Сарина, что уступили просьбам и слезам Нади Краевой: она была в списке эвакуируемых, но упросила оставить ее. Надя так и не выбралась из Севастополя…