Мы узнали друг друга, хотя после трагических дней июня 1942 года прошло 18 лет.
— Спасибо, что навестили, — обрадовался Чередниченко.
Иван Григорьевич много рассказывал о командире П. M. Буряке — Чередниченко был у него вестовым. Я узнал от него, что жена П. М. Буряка Елена Тихоновна живет в Новороссийске, не раз виделась с Иваном Григорьевичем и всегда просила рассказать о последних часах жизни мужа и сына.
Летом 1962 года в Севастополе я встретился и с мичманом запаса Иваном Федоровичем Мироновым. Он тоже многое сохранил в памяти. Слушая его, я снова и снова вспоминал погибших отважных моряков, с которыми не раз встречался на борту «Безупречного».
Во время работы над книгой «Прорыв» я получил письмо из Одессы. Писал главный редактор издательства «Маяк» Г. Д. Зленко. Он прочитал мою заметку в «Литературной России», где я рассказывал о «Безупречном». В письме были следующие строки:
«В первые послевоенные годы был я двенадцатилетним мальчишкой и весьма интересовался рассказами бывалых людей. Тут как раз вернулся на нашу улицу статный моряк: бескозырка, походочка вразвалку и вся грудь в орденах. Однажды вечером на завалинке он рассказал нам, подросткам, как погиб его корабль. Моряк двадцать восемь часов плавал в море, покуда не был подобран нашими. За это его наградили орденом Красного Знамени. В подтверждение своих слов он показал журнал „Украина“, в котором была напечатана его фотография и рассказывалось о случае с моим земляком.
Позже моряк-коммунист несколько лет работал председателем сельского совета. Нынче он — бригадир комплексной бригады».
Этот рассказ — о бывшем сигнальщике «Безупречного» Гаврииле Тимофеевиче Сушко, первая весточка о нем. Узнал я и его адрес: Киевская область, Мироновский район, село Потоки.
Не скрою: велика была моя радость, когда довелось узнать, это этот мужественный человек жив, здоров и по-прежнему стойко несет трудовую вахту…
У нас установилась переписка. Я получил от Гавриила Тимофеевича несколько писем. Сушко написал, что все время, как вышли из Новороссийска, он находился на мостике. Во время последнего налета он насчитал 63 самолета. Налетали они группами. Среди них были Ю-87 и Ю-88. Взрывной волной Сушко выбросило с мостика метров на 10 от места гибели корабля. Многие из плававших держались за аварийный лес, койки и ящики.
К вечеру поднялась мертвая зыбь, спасавшихся отнесло друг от друга. Трудная была ночь. К утру зыбь утихла. Некоторые были уже настолько ослаблены, что едва держались на воде. Кто еще был посильнее, в том числе и Сушко, вытягивали из державшихся на воде коек простыни и привязывали ими совсем ослабевших людей к бревнам. Но и это не помогало.
«Утром я заметил среди плававших знакомое лицо, — писал Гавриил Тимофеевич. — Вообще трудно было узнать кого-либо: лица у всех покрылись густым слоем мазута. Подплыл поближе и узнал старшину сигнальщиков Трофимова. Я стал звать его, но он продолжал куда-то плыть. Потом он крикнул мне, что выполняет задание командира корабля. Я понял, что Трофимов потерял рассудок…
Прошло еще несколько часов. Я стал терять силы. Нас все меньше и меньше оставалось на плаву. Вдруг услышал крик:
— Подводная лодка!
И я увидел в стороне, метрах в 150, „Малютку“. Обрадовался, бросил бревно и поплыл к лодке. Кричал, но голос был слабым. Проплыв метров 15–20, я почувствовал, меня потянуло ко дну. Всплыл, вернулся к бревну и опять ухватился за него. Но с подводной лодки меня заметили. Ко мне подошли, втащили на палубу. Я был так слаб, что не мог стоять, ноги еле держали…
Появились самолеты, лодка срочно погрузилась. В отсеках были женщины, они оттерли меня от мазута. Я был в одних трусах, меня обмундировали. Тут я увидел Ивана Чередниченко. Он уже спал».
Позже Г. Т. Сушко добровольно ушел в морскую пехоту, был командиром отделения противотанковых ружей. После ранения и контузии, подлечившись, вернулся на Черноморский флот, где прослужил до 1947 года.
В своих письмах Гавриил Тимофеевич пишет, что продолжает трудиться. Вырастил двух дочерей и трех сыновей — все они уже взрослые…
И еще об одном факте хочу я рассказать читателям. Во время работы над рукописью «Прорыв» редактор книги рассказала ребятам московской школы № 664, с которой Издательство ДОСААФ поддерживает тесную связь, о некоторых страницах будущей книги, в частности о трагической гибели «Безупречного». Ребят — тогда они были шестиклассниками — очень тронула судьба Володи Буряка, и они решили присвоить своему пионерскому отряду имя этого отважного юноши.
Я не один раз был у ребят, рассказывал им о подробностях тех незабываемых дней. Юноши и девушки класса имени Володи Буряка с любовью чтут память моряка-комсомольца. На красочно оформленном стенде с фотографией Володи значатся имена лучших учащихся, рассказывается об успехах класса. Ребята под руководством своей учительницы Т. М. Бакшевниковой борются за право быть лучшим в классе имени Володи Буряка. Елена Тихоновна Буряк часто получает письма из школы и отвечает ученикам, называя их: «Мои сыны и доченьки»…
Скоро ребята этого класса закончат школу, и тогда они торжественно передадут имя Володи Буряка первоклассникам.
Так живет память о мужественном юнге в сердцах детей.
«Идем заданным курсом…»
26 июня лидер эскадренных миноносцев «Ташкент» находился в Новороссийской военно-морской базе и готовился к выходу в Севастополь. Это был его пятый поход в июне 1942 года.
25 июня «Ташкент» доставил в Новороссийск из Севастополя более 1000 раненых. Командир лидера капитан 3 ранга Василий Николаевич Ерошенко и комиссар корабля батальонный комиссар Григорий Андреевич Коновалов сразу же получили приказ принять на борт сибиряков — 994 бойца 142-й стрелковой бригады, четыре 76-миллиметровые пушки с передками, 760 винтовок, боеприпасы, продовольствие и медикаменты. Все это предстояло доставить в Камышевую бухту, а там снова принять раненых, женщин и детей и вернуться в Новороссийск.
Сразу же после возвращения из Севастополя команда лидера стала вновь принимать топливо, боеприпасы. Краснофлотцы и старшины электромеханической боевой части осматривали и ремонтировали механизмы, которые в дни последних походов работали с чрезмерной нагрузкой.
Начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал Иван Дмитриевич Елисеев ознакомил командира и комиссара корабля с последними сообщениями командования Севастопольского оборонительного района, пояснив, что с каждым часом обстановка в главной военно-морской базе осложняется.
Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский временно отменил выход из Севастополя и пребывание наших сторожевых и торпедных катеров в районе фарватеров во время подхода к Севастополю кораблей, шедших с Кавказа. Это было связано с тем, что у фарватеров Севастополя начали появляться торпедные катера противника.
В оперативной сводке штаба Черноморского флота за 25 июня говорилось: «24 июня лидер „Ташкент“ на переходе в Севастополь при проходе фарватера № 3 Главной базы атакован четырьмя торпедными катерами. Две торпеды прошли в 15–20 метрах по носу. Артиллерийским огнем „Ташкент“ уничтожил один катер противника».
Решено было открывать огонь по всем обнаруженным ночью неопознанным катерам, какие бы позывные они ни подавали.
На лидере сознавали, насколько трудным будет переход в Камышевую бухту. Понимали, что предстоит прорывать блокаду. Знали и о том, что некоторые корабли с пополнением и боеприпасами не доходили до Севастополя. Но знали также, что их ждут изнуренные непрекращающимися боями защитники осажденного Севастополя.
Комиссар лидера Григорий Андреевич докладывал в тот день, что, узнав о предстоящем походе, многие краснофлотцы и старшины подали заявление с просьбой принять их в партию. Он показал мне несколько листков, на которых была написана только одна фраза: «Прошу первичную парторганизацию лидера „Ташкент“ считать меня коммунистом».
