А надписи при них были весьма любопытные: "Иноземные языки", "Обычаи", "Богатства", "Воинские силы", "Договоры", "Правители и их родственники", "Именитые люди", "Тайные сведения". К последней из них Севка, не долго думая, жезлом волшебным и потянулся. А я едва успел руку его одёрнуть.

– Ты что, совсем рехнулся? – зашипел я на напарника. – Нас и так по головке не погладят, если здесь застанут. А ты хочешь ещё и тайны государственные вызнать. Кто тебе в острог передачи носить станет? Уж всяко не я. Моё место с твоим соседним окажется.

Удивительно, но слова мои его образумили. И друг мой остановился в нерешительности. Тут бы мне его и вовсе от кристалла увести, пока опять не увлёкся. Но мне на беду в это время шаги в переходе померещились.

Я подошёл к двери, приоткрыл её и осторожно выглянул. Там по-прежнему было пусто и тихо, лишь свечи глухо потрескивали. Впрочем, меня это не шибко успокоило. Нет, пора уходить, хватит судьбу испытывать. Прямо сейчас и пойдём, как бы рыжий не упирался!

Но осуществить свои благие намерения я так не успел.

– Емеля, иди скорей сюда! – позвал меня Севка, и испуганный голос его, не сулил мне никаких приятных открытий. – Тут такое!..

Я вернулся, глянул на кристалл и сразу же начал холодным потом покрываться. За время моей отлучки недолгой напарник успел посмотреть, что скрывалось под стрелкой с надписью "Прочее". А было там, (Севка правильно выразился), такое!…

В ровные чёткие разноцветные клеточки были вписаны с виду обыденные, а на деле зловещие слова: "Согласие", "Сомнение", "Недоверие", "Отказ", "Радость", "Гнев", "Веселье", "Равнодушие", "Печаль", "Страх", "Боль", "Усталость". На последней чёрной клеточке был просто белый косой крест изображён.

Я замер и какое-то время тупо смотрел на кристалл. Наверное, выглядел я в то мгновение неважно. Да и Севка тоже. Но про него я наверняка утверждать не берусь – не обратил внимания. Я вообще ничего перед собой не видел, а лишь судорожно пытался отыскать какое-нибудь объяснение этим словам в клеточках. Какое-то другое. Ибо пришедшее на ум решение мне совсем не нравилось и сильно пугало. Я бы даже сказал – смертельно пугало.

– Быстренько приводи всё в порядок, как до прихода твоего было, и исчезаем отсюда! – строго сказал я оболтусу рыжему, на долгие объяснения время тратить не желая.

Но Севка и сам чудеса смекалки проявил. Посмотрел на меня с робкой надеждой и голосом дрогнувшим спросил:

– Емель, это ведь не то, о чём я подумал?

– Нет, конечно, – поспешил я друга своего догадливого успокоить. – Сдаётся мне, всё ещё хуже, чем мы себе и представить можем. Давай, прибирайся! Может, никто и не догадается, что мы здесь побывали. Авось, всё обойдётся.

"Авось" на этот раз не выручил. Дальняя стена клетушки вдруг дрогнула и в сторону отодвинулась. В образовавшемся проёме показался воевода, обеспокоенный и тяжело дышащий. Он быстро подошёл к кристаллу, заглянул в него и лишь затем к нам обернулся.

– Так, пока я сюда добирался, вы всё-таки успели влезть, куда не следует!

Голос Ярополка Судиславича звучал беззлобно, даже чуть насмешливо, что с хищным выражением глаз его никак не вязалось.

– Ты что ли, рыжий, у нас такой умный, с кристаллом управляться обученный? – обратился он к Севке.

Напомню, что цветом волос воевода лишь немного от друга моего отличался. Но себя, видимо, к рыжим причислять отказывался. В другое время я бы от души посмеялся над такой детской причудой сурового вождя. Но сейчас мне веселиться совсем не хотелось.

А Севка, похоже, на такую малость и внимания не обратил. Не до того было. Он лишь молча головой кивнул. Отпираться было и глупо, и бесполезно. Нас прямо на месте преступления изловили, как кота на столе у миски со сметаной. Только в отличие от него мы не могли от наказания под лавку скрыться.

– Добро! Это я запомню, – воевода глубоко вздохнул и на лавку устало опустился. – Ну и народ! Ни днём, ни ночью покоя от них нет. Едва со двора вышел по делу неотложному, тут же набедокурили. Всюду-то им сунуться необходимо, всё потрогать, подёргать, покрутить. Себе и другим неприятности причинить. Придётся мне теперь Чанга из-за вас наказать, раз уследить за вами не сумел. Жаль старика, но ничего не поделаешь! За лень и нерадивость каждый отвечать обязан. Отправится он в скорости к морю Студёному золото на княжеских приисках добывать. Замёрзнет он там, поди, или надорвётся. И вы, между прочим, в несчастьях его не меньше, чем я, виноваты.

Я невольно вздрогнул. Если старому гоблину за оплошность малую такое наказание определили, как же нам достанется?

Ответ ждать себя долго не заставил.

– А вот как мне с вами поступить, голуби мои, я пока не знаю. На кол посадить, или просто из города выгнать?

Ярополк Судиславич пристально на нас поглядел и нехорошо как-то усмехнулся. Мы с Севкой испуганно молчали. Может, воевода и шутил, но нам точно не до смеха было.

– Отпустить я вас, сами понимаете, не могу. Слишком много запретного вы разглядеть успели, – продолжал рассуждать воевода, теперь уже к одному Севке обращаясь. – Другой вопрос – что из увиденного поняли?

– Это чтобы князю приказания отдавать, да? – неуверенно предположил тот.

Вот ведь умник! Где не нужно, быстро соображает. Кто тебя за язык-то тянул? Молчал бы, дурачком прикинулся – может, и по-иному бы всё вышло.

– Вот я и говорю – нельзя вас отпускать! – воевода, казалось, Севкиным ответом доволен остался. – Чересчур смышлёны, а язык за зубами держать ещё не выучились. Такая вот незадача! А угадал ты, рыжий, правильно. Чары эти ещё с ведома прежнего князя к венцу пристроены были. Стал Глеб Доброхотович к старости на память жаловаться. Особенно переживал князь свои оплошности на приёмах посольских. То в имени посла ошибётся, то слово иноземное запамятует, а то и вовсе друзей с врагами перепутает. Правда, ошибки эти он не столько по старости и дряхлости ума допускал, а больше от пития неумеренного. Но срамиться перед державами чужедальними не желал, а потому повелел слугам своим (а именно – мне) устройство сие хитрое наладить. А потом уже при князе Владимире я венец тот усовершенствовал. Молод, горяч наш князюшка. Не всегда понимает, что для государства выгодно. А я ему ненавязчиво так подсказываю. И всего отраднее то, что не может он от советов моих отмахнуться, ибо за свои собственные мысли их принимает. Оттого-то у нас с князем завсегда мир и согласие.

Я слушал понемногу развеселившегося воеводу и, не в пример ему, всё сильнее пугался. С чего это он так разговорился? Столь важный и несомненно умный человек не станет откровенничать по внезапной прихоти, цели определённой не имея. Какой же смысл в его откровениях? Только один, меня лично никак не устраивающий.

Ярополк Судиславич будто бы мысли мои прочёл и за меня их продолжил:

– Я это для того рассказываю, чтобы поняли вы, какой тайны великой коснулись, в какую игру опасную сунулись. Потому как теперь у вас только два пути осталось. Первый – тихо, незаметно, без мучений излишних с жизнью расстаться. А второй – служить мне отныне верой и правдой. И за страх, и за совесть. Всё одно, мне человек нужен был, умеющий кристалл обслуживать. В прежнем, – лицо воеводы дёрнулось, словно он кислую ягоду-лимон раскусил, – я разочаровался. Его пару раз в городе вместе с профессором Синицей вилели. А тот уже много лет боярину Осинскому сапоги языком вылизывает. Такие вот дела, ребятушки. Выбирайте!

– Да мы что ж… мы это… согласны, – запинаясь, промямлил Севка.

Ярополк Судиславич с притворным сочувствием головою покачал:

– Нет, нет, друзья мои, не торопитесь решение принимать! Вы сначала вот о чём подумайте. Если откажетесь от моего предложения, ждёт вас смерть лёгкая, мгновенная. Но уж коли присягнёте на верность мне и клятву свою нарушите – умирать будете долго и мучительно. Не потому что я жестокий такой, а дабы других от мыслей пагубных отвратить и разброд в умах пресечь. Раз мне служишь – об ином и думать забудь! Ни отца с матерью, ни суженой-венчанной, ни друзей закадычных отныне нет для тебя. Ясно теперь?