— Н-да! — говорил он и качал головой.
— Что?! — с тревогой в голосе спрашивал наблюдавший за его действиями банковский служащий. И почему-то смотрел на свои брюки.
— Превышает. Где у вас телефон?
— Здесь. А на сколько превышает?
— Намного превышает. И телефон, кстати, тоже.
— А разве телефон может излучать?
— Телефон в первую очередь. Но вы не беспокойтесь. Теперь не беспокойтесь.
Человек в спецовке вытаскивал отвертку, зачем-то раскручивал телефон, подносил его к аппарату и снова закручивал.
— Пока я его подрегулировал, но потом будем менять на экранированную модель. Здоровье персонала прежде всего.
— Извините, а вы бы не могли…
— Что не мог?
— Не могли бы у меня дома проверить. У меня дома тоже компьютер. И радиотелефон. Две штуки. В коридоре. И еще в спальне. Возле кровати. Я буду очень благодарен. И жена тоже…
— Посмотреть? Посмотреть можно. Когда здесь закончим. Вы оставьте мне телефончик. Я позвоню… А пока напомните — какой у вас кабинет?
— Двадцать третий. Но вы позвоните? Не забудете?
— Двадцать третий? Значит, двадцать третий закончен…
— Тебя понял. Двадцать третий закончен. Слышимость хорошая, — отвечал голос в наушниках, — работай двадцать пятый.
— Ну тогда здесь все. Я пошел. В двадцать пятый.
— Давай…
— Но вы не забудете? Насчет спальни…
— Не забуду. Будьте спокойны.
Человек в спецовке выходил в коридор и, не снимая наушников, шел в двадцать пятый кабинет. На предмет «замерения влияющего на мужскую потенцию СВЧ-излучения».
— Ты там не переигрывай, в рамках держись, — ворчал в плейерные наушники голос. — Они люди образованные. Могут что-нибудь заподозрить…
— Они в финансах образованные. А в этом деле полные дубы. И похоже, неврастеники, — отвечал прибору измеритель СВЧ-излучения. — Погоди-ка…
Навстречу человеку в спецовке по коридору двигалась девушка из отдела кассового обслуживания. Очень симпатичная во всех отношениях девушка. Особенно в близких отношениях. Она шла по коридору и слегка пританцовывала и покачивала из стороны в сторону юбкой, как видно, в такт звучащей в нацепленных на уши плейерных наушниках музыке. У девушки было очень хорошее настроение. И очень хорошая фигура.
Глядя на нее, человек в спецовке тоже стал подтанцовывать. Хотя в его наушниках никакой музыки слышно не было. Кроме недовольно отчитывающего его голоса.
— Что слушаем? — спросил измеритель СВЧ-излучения, поравнявшись с девушкой.
— Вы меня? — переспросила она, приподнимая наушники.
— Вас. Что слушаем, спрашиваю?
— Майкла Джексона. А вы?
— А я муру всякую. Безголосую фанеру.
— Не повезло.
— Это точно, что не повезло. Может, махнем?
— Куда? — игриво спросила девушка, оценивая внешность и новую, с иголочки спецовку встреченного ею неудачливого меломана.
— Наушниками махнем. Мне Джексона. А вам муру.
— Я не люблю муру.
— Я тоже…
— Эй, — возмутился голос в наушниках, — кончай шуры-муры разводить. Тебе в двадцать пятый кабинет!
— У меня перекур, — сказал человек в спецовке.
— Что? — переспросила девушка.
— Я говорю, что, согласно одной из статей Конституции, граждане России имеют право на отдых. По причине чего я объявляю положенный мне перекур. А вы?
— А я уже курила.
— Но не мои. И не со мной…
Сидящий у центрального пульта Грибов стянул с головы наушники. И досадливо бросил их на стол. Работы по установке в помещениях банка микрофонов откладывались на неопределенное время. По причинам, связанным с закрепленным Конституцией правом граждан России на отдых.
Глава 7
Дом банкира выглядел на удивление скромно. И даже унитаз был обыкновенный, мраморный. А не золотой, как поговаривают не вхожие в дома «новых русских» недоброжелатели. И мебель из неокрашенной березы. Карельской.
Следователи сидели за стареньким, шестнадцатого века столом. На неновых, того же века, стульях. И, говоря казенным языком, снимали показания с потерпевшей. А если не казенным — то выслушивали всхлипы, жалобы и проклятия потерявшей дочь матери. По второму кругу выслушивали. Потому что до того она только плакала и не могла сказать ни одного вразумительного слова. Все матери, у которых вдруг пропадает единственный ребенок, ведут себя одинаково. Вне зависимости от интерьера, в котором проживают.
— И все-таки, как это случилось?
— Она… она вышла из школы, перешла дорогу… Там дорога. От самого порога школы до остановки… Она вышла… А тут автомобиль. Прямо к самому тротуару. Где большая лужа. Она… она отпрыгнула, но все равно попала под брызги. Из машины выскочил мужчина, извинился и предложил подвезти. Чтобы она не простыла. Они и сели. А потом… А потом…
— Успокойтесь, — сказал Грибов. И пододвинул к женщине уже почти пустой стакан с водой. Третий за всю их недолгую беседу.
— Да-да. Простите.
— А откуда вы знаете про машину? И про брызги? — задал свой вопрос второй следователь.
— Ее подруги видели. С которыми она в одном классе учится.
— А номера? Номера машины они не запомнили?
— Нет.
— А марку автомобиля?
— Тоже нет. Самая обыкновенная машина. Вроде «Мерседеса».
— А самого водителя? Рост, внешний вид, особые приметы?
— И водитель обыкновенный.
«Безнадежно, — покачал головой Грибов. — Ничего она сейчас не скажет. Надо говорить с девочками». И задал вопрос на совсем другую тему:
— Скажите, подобных происшествий раньше не случалось? Дочь ничего вам не говорила? Никто ее никуда не приглашал? Не провожал? Не подвозил? Ни о чем не спрашивал?
— Нет-нет. Ничего. Она бы сказала. Она обо всем говорит. То есть говорила. То есть…
— Выпейте. Выпейте воды.
— Спасибо.
— А вы не замечали в последнее время каких-нибудь изменений в ее характере? Подавленности. Или, наоборот, чрезмерного оживления. Или вдруг неизвестно откуда появившихся свободных денег. Или незнакомых нарядов.
— Нет. Все было как обычно. Как всегда… Постойте, каких денег и нарядов? О чем вы говорите? Зачем ей чужие деньги и наряды? У нее все есть. Все, что нужно. Ей отец, хоть и не родной, ни в чем не отказывает. Себе иногда отказывает, а ей — нет. У нее в столе в верхнем ящике всегда лежат деньги. Муж оставляет. А если кончаются, он тут же добавляет новые.
— Вы говорите, не родной?
— Нет. Но больше, чем родной. От родного она ничего, кроме криков и попреков, не слышала. А этот в ней души не чает. Потому что своих детей не было. У него, так же как и у меня, второй брак. Но первый бездетный. И поэтому он мою дочь… И она его… Теперь он мучается очень. Хотя старается не показывать. Очень мучается. Придет в ее комнату и стоит на пороге. Часами. И винит себя, почему охранника для нее не нанял. Только теперь уж чего об этом говорить…
— А родной отец, где он сейчас?
— Я даже не знаю. Уже года два ничего о нем не слышала.
— А адрес, телефоны родственников, его друзей у вас есть?
— Здесь нет. Вы сами понимаете. Мой муж не любит вспоминать то время. Ревнует сильно. Но если вам очень надо…
— Очень.
— Тогда я попробую поискать у мамы. Там остались какие-то старые письма, записные книжки.
— И желательно фотографию.
— Чью?
— Вашего бывшего супруга.
— Откуда ей у меня взяться? Я когда уходила, все фотокарточки… все — в мусорное ведро. Я ведь уходила.
— Ну, может быть, хотя бы одна осталась. На память?
— На какую память? Что хорошего мне о тех годах вспоминать? Я забыть хочу. А вы — фотография.
— Ну тогда на общих снимках. Где с родственниками, друзьями.
— Хорошо, посмотрю. Хотя вряд ли…
— Кстати, как вы с прежним мужем расстались? Миром? Или, может быть…
— Или. Он пил сильно. И хулиганил. Ну вы знаете, как это бывает. Я пыталась с ним скандалить. А когда устала — ушла.
— А ребенок? На ребенка при вашем расставании он не претендовал?
