— Виноваты, виноваты… Ковбои хреновы. Наворотили делов. Половником не расхлебать.

Провинившиеся следователи одновременно повинно опустили головы.

— И что мне теперь прикажете с вами делать? Что? После того, что вы тут понаделали? Тут тебе, понимаешь, незаконные методы ведения следствия, и вступление в сговор с подозреваемыми в совершении противоправных действий, и нецензурное оскорбление работников при исполнении ими служебных обязанностей…

Как хотите, но я буду ставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности. И надеюсь, ваши коллеги, проявив свойственную работникам милиции принципиальность, поддержат меня в этом необходимом, с точки зрения поддержания дисциплины и уважения буквы закона во вверенных мне подразделениях…

На столе зазвонил телефон.

Подполковник замер, с тревогой посмотрел на звонящий аппарат и поднял трубку.

— Да, — сказал он. — Так точно. Здесь они. Оба. Да. Понял. Понял. Будет исполнено.

Положил трубку на рычаги и снова посмотрел на следователей.

— И наконец, главное. Посмотрите на себя, — грозно сказал он. — Что у вас за вид, понимаете? Что за физический облик? Как, не знаю, у хулиганствующих подростков уличных. Как у раздолбаев распоследних.

Их ценными подарками награждают. Банки. И управление, понимаешь. А они как беспризорники, ей-богу. Как бомжи, не имеющие места жительства. Позор, можно сказать, всему личному составу через вас!

Сколько раз напоминал о важности соблюдения внешнего вида в нашем, не терпящем разгильдяйства деле. Сколько раз ставил на вид. А у вас на лице вместо облика уважающего себя работника органов правопорядка какая-то, извините, беспринципность!

Идите. И приведите себя наконец в порядок.

— Разрешите идти? — одновременно испросили разрешения следователи.

— Идите.

Так же разом следователи повернулись. И шагнули к двери.

У обоих под глазами разливались чернотой огромные синяки. Размерами сопоставимые с передней частью сжатой в кулак кисти.

Ну точно разгильдяи… Позорящие, так сказать, честь доверенного им вышестоящим начальством мундира…