Справка о достопримечательностях выкидывалась в помойку сразу же, вместе с конвертом. А вот изучение сценария работы прессы было исполнено настоящего драматизма. Потому что именно там было написано, что, пул № 1 пойдет, например, с Путиным в консерваторию, а пул № 2 – наоборот, останется ждать президента в свинарнике. Скандал, который вспыхивал в автобусе сразу после прочтения этого документа, напоминал разборки в труппе уездного театра, когда все актеры разом, прочитав сценарий, вдруг обнаруживали, что им достались второстепенные роли.

– Да вы что?! С какой стати меня на интеллигенцию поставили?! Что мне там с нее передавать?! – возмущался представитель официозного информационного агентства, имея в виду, что пресс-служба записала его в графу освещение встречи В. В Путина с местной интеллигенцией.

– А почему нас нет на подходе?! – негодовали в свою очередь газетчики. (Термин подход означает запланированное по сценарию краткое общение президента с прессой.)

Все прекрасно знали, что пулы разной степени значимости и привлекательности раздаются, прежде всего, в зависимости от места СМИ в придворной иерархии, а также в зависимости от личной идеологической благонадежности и подконтрольности журналиста. Путинская пресс-служба ввела жесткую систему кнутов и пряников при раздаче пулов: если твой предыдущий репортаж о визите Путина пришелся по душе президентскому пресс-секретарю, то для тебя зажигался зеленый свет на все основные мероприятия. А если твоя статья чем-то не приглянулась президентской команде, то тебя запихивают, скажем, на освещение проезда кортежа Путина по центральной улице города или еще на какую-нибудь ерунду, чтобы максимально осложнить тебе написание репортажа.

Подходить и выклянчивать у кремлевских сотрудников пулы получше я как-то брезговала: ведь было понятно, что ровно на это и делается расчет: заставить тебя унижаться и в конечном счете – чувствовать себя обязанным за то, что тебе, наконец, милостиво позволили выполнять свои профессиональные обязанности. Кроме того, я прекрасно видела по опыту коллег, что чаще всего спорить было все равно бесполезно.

Самое смешное, что вся эта тщательно продуманная пенитенциарная система, на выстраивание которой тратились все силы огромной кремлевской пресс-службы, в конце концов все равно оказывалась абсолютно неэффективной. Потому что хорошие журналисты все равно умудрялись писать смешные репортажи об этих безмозглых поездках. А официозные журналисты, в какой бы близости от Путина их ни поставь, как ни тужься, ничего, кроме унылой верноподданнической скукотени, выдавить из себя не могли. А ее-то как раз никто и не читал.

Единственное, чего добивалась пресс-служба, вставляя нам палки в колеса – это того, что на подготовку репортажа нам приходилось тратить чуть больше времени. Потому что нужно было успеть переговорить со всеми телеоператорами, которые стояли на выгодных точках, и узнать, что за картинка там была. Но в результате общая картина у нас получалась даже более полной, чем у тех, кто просто покорно стоял со своей бирочкой.

Но это был еще не последний пункт бега с препятствиями к Путину, который нас заставляла преодолевать кремлевская пресс-служба при активной поддержке службы безопасности. По заведенному кем-то фашистскому правилу, журналисты были обязаны ждать Путина на точке как минимум час. Причем объяснялось это даже не его патологическими опозданиями (опоздания приплюсовывались к указанному времени как бонус). А соображениями безопасности. Спрашивается: ну какая опасность могла исходить от несчастных доходяг-щелкоперов, уже сто раз под корень зачищенных службой безопасности и в аэропорту перед вылетом, и в гостинице перед выездом, и перед входом на объект?! Этого тоже не мог объяснить никто. Так просто, для порядку.

Видимо, кто-то умный в Кремле просто решил, что журналистов, как и вино, чтобы они стали хорошими, нужно подольше выдерживать. Причем в отличие от вина журналистов частенько выдерживали на свежем морозце. Метод свежезамораживания прессы был впервые опробован на нас в Нижнем Новгороде, при входе на Горьковский автомобильный завод. На улице было – 15°. Внутрь не пускали. Но и уехать обратно в гостиницу тоже не давали И полтора часа журналисты кремлевского пула, точно заключенные концлагеря, под конвоем, устраивали на морозе пробежки для разогрева внутри маленького отведенного нам охраняемого пятачка внутреннего дворика. Причем все без исключения девушки, разумеется, были в изящных сапожках с тонкой подошвой.

– Мы же так все себе отморозим! Ну пожалейте нас, пустите хоть на пять минут внутрь погреться! – умоляли мы охранников.

– У нас тоже есть, что отмораживать, – холодно парировали они.

На следующий день, когда в газете вышел мой репортаж из Нижнего Новгорода, а я уже была с президентом в Казани, мне на мобильный позвонил Немцов:

– Слушай, Трегубова, там что, у Путина, – совсем п…ц, что ли, с предвыборной кампанией? Совсем пустые визиты? Писать не о чем?

– Борь, не пугай меня: тебе что, не понравился мой репортаж? – в ужасе переспросила я.

– Да нет, ты что! Репортаж классный – здесь все в Москве ржут над ним! Но только вот я подумал: если уже Трегубова на первой полосе Коммерсанта пишет репортаж об отмороженных придатках, – то значит, во время предвыборных поездок Путина действительно больше ничего интересного не происходит…

Секрет предвыборной кампании Путина действительно, заключался ровно в том, что, если б не наша журналистская изобретательность, писать нам было бы абсолютно не о чем. Сортирные афоризмы у клиента быстро иссякли. А помимо этого фантазия главного кандидата страны ограничивалась лишь видами транспорта, на которых он, видимо, с детства мечтал покататься: истребитель Су, Волга, Камаз, трактор. Ау его пиар-команды полет творческой мысли и вовсе заступорился ровно на том, что в каждом регионе Путин должен поцеловать ребенка и покрасоваться у любого работающего конвейера.

Ох уж эти конвейеры! На ГАЗе при нас конвейер чуть не передавил работниц, поджидавших высокого гостя. Просто перед путинским приходом лента, разумеется, не работала, запустить ее хотели только на время его прихода, для виду. А передовице, поставленной у рубильника, вдруг раньше времени примерещилось, что Всенародный Избранник уже на подходе, и она, разумеется, что есть мочи рванула за рычаг – едва не пустив в расход своих товарок, живописно примостившихся меж Газелей.

На КамАЗе журналистов поджидал просто-таки эффект дежа вю: тот же неработающий конвейер, тот же работник у рубильника, ожидающий Путина. Только вот в расход здесь пытались пустить уже не работниц, а иностранных тележурналистов, которые пытались заснять на камеру эту показуху. Сотрудники путинской охраны, которые и так во время его поездок относились к иностранным журналистам как к врагам народа, тут уж начали просто отпихивать и волтузить бедного оператора, чтобы не дать ему снимать застывший конвейер. Как ни смешно, защищать заморского бедолагу бросились опять-таки лишь хрупкие девушки кремлевского пула, пригрозив охране, если они немедленно не оставят его в покое, написать обо всем в репортаже.

С детьми у главы государства тоже как-то сразу не задалось. По кремлевскому пулу из уст в уста передавались анекдоты, которыми оборачивались попытки Путина приласкать деток.

В Петрозаводской больнице, вместо того чтобы пожалеть маленького мальчика на костылях, которого сбила машина, Путин заявил ему:

– Ну вот, не будешь больше правила нарушать!…

Не удивительно, что после этого крошечная девочка, которую Путин попытался поцеловать, не далась, и в слезах призналась ему:

– Я тебя боюсь!

Об этих эпизодах путинская пресс-служба запретила писать в репортажах под угрозой немедленного лишения аккредитаций.