Да, верно, в тот момент всем было не до того! На тот проклятый скальпель вообще никто никакого внимания не обратил, потому что обратили его на совсем другое — на плавающие в невесомости кишки японца! Какой уж тут скальпель! И какие вопросы!..

Но теперь, спустя несколько часов, они появились.

— Слушай, а это часом не ты? — довольно бесцеремонно, хотя и доверительно, спросил Виктор Забелин.

— Что я? — не понял Жак Воден.

— Помог ему?

— Почему именно я? — возмутился француз. — Скальпель мог взять кто угодно, потому что…

— Ну зачем вы лжете? — вдруг резко перебила его Кэтрин Райт. — Вы же сейчас лжете! Вы же никогда не оставляете свой инструмент без присмотра. Вы всегда после работы убираете его в контейнер, потому что боитесь, что на него попадут посторонние вещества, которые исказят результаты ваших опытов. Зачем вы говорите, что скальпель мог взять кто угодно, если его могли взять только вы!

Это было серьезное обвинение.

В соучастии в харакири.

Француз заметно побледнел и занервничал.

— Послушайте, — стараясь оставаться спокойным и убедительным, хотя это у него получалось неважно, сказал он. — Ну зачем бы, зачем мне ему помогать? С какой стати?

— Например, из сострадания! — предположил немецкий астронавт. — Вы могли пожалеть его, развязать ему руки и дать ему оружие, чтобы он мог прикончить себя.

— Зачем? — чуть не взвыл француз.

— Откуда мне знать? — хмыкнул немец, подчеркивая, что эти «лягушатники» способны на что угодно. — Может, вы решили поставить очередной свой изуверский опыт. Посмотреть, как выглядит смерть в невесомости!

— Что вы такое говорите?!

— А что? Вы известный живодер…

Это в смысле препарирования крыс и лягушек?

— Может, вам потрошить ваших морских свинок надоело. Может, вам интересно было понаблюдать за объектом покрупнее? Тех вы чуть не каждый день режете, а они тоже, между прочим, божьи твари!

— Вы или дурак, или… — начал было, свирепея, Жак Воден.

— Брэк! — рявкнул Рональд Селлерс, разводя набычившихся противников в разные углы. — Но только должен заметить, что ваше поведение действительно вызывает некоторое недоумение, — сказал он, обращаясь к французу. — Например, ваше нежелание сказать правду. И скальпель тоже… Поэтому хочу поставить вас в известность, что я вынужден буду во время ближайшего сеанса связи доложить обо всем этом на Землю.

Французский астронавт растерянно заморгал глазами.

— Не надо, — попросил он.

— Надо-надо! — зловеще поддакнул командиру Герхард. — Обязательно надо! Еще как надо!..

Командир крутанулся в воздухе, развернувшись к французу спиной, подчеркивая тем, что разговор закончен.

— Да погодите вы! — в отчаянии крикнул Жак. — Погодите сообщать! Я не помогал ему. И никто ему не помогал!

Рональд Селлерс замер и удивленно обернулся.

А все замерли.

Француз испуганно оборвал себя. Но слово уже вырвалось, и теперь нужно было продолжать. Потому что все ждали, что он скажет.

— Ему никто не помогал, — нехотя повторил он. — Вообще никто. Потому что никакого харакири не было. И никакое это не самоубийство. Это — убийство!

Омура Хакимото убили!

В букмекерскую контору в Бронксе вошел посетитель.

— Я хотел бы сделать ставку.

— На что?

— Скорее — на кого. Я хочу поставить на смерть еще одного члена экипажа Международной космической станции.

— Вы, конечно, шутите?

— Ничуть! Мне кажется, вы принимаете любые ставки?

— Да, но здесь такой случай!

— Какой?

— Разговор идет о жизни и смерти.

— Разве вы не принимаете ставки на исход боксерских поединков среди профессионалов?

— Принимаем, но это совсем другое дело.

— А если во время поединка кто-нибудь погибает — ведь такое случается, не правда ли? Ведь тогда вы все равно выплачиваете деньги тому, кто поставил на победителя. Того, который выжил.

— Да, это так, — нехотя подтвердил букмекер.

— И вряд ли аннулируете ставки, если во время заезда болидов «Формулы-1» гибнет кто-нибудь из пилотов. Если гибнет кто-нибудь из пилотов, вы отдаете выигрыш тому, кто ставил не на него.

Букмекер снова кивнул.

— Так почему я не имею права поставить на то, что считаю нужным? Покажите мне закон, где запрещено делать ставки на космонавтов.

Такого закона не было.

— Сколько вы хотите поставить?

— Пять миллионов, — не моргнув ответил незнакомец.

— Сколько?!

— Кажется, я уже назвал цифру!

— Но, может быть, я ослышался? Мне показалось, что вы сказали пять… пять миллионов.

— Совершенно верно. Я ставлю пять миллионов на то, что там, на орбите, случится еще один труп!

— Почему вы так считаете?

— Потому что это — эпидемия. Потому что начав, они уже не остановятся. Если было три трупа, то обязательно должен быть четвертый. Или я ничего не понимаю в ставках! Ну что — вы согласны?

— Но вы, наверное, слышали, что их со дня на день должны вернуть на Землю, — на всякий случай напомнил букмекер.

— И что? — спросил незнакомец.

— Ничего. Просто если их так быстро вернут, они вряд ли успеют что-нибудь сделать, — аккуратно сказал букмекер, не называя то, на что ставил незнакомец.

— Ну что ж, значит, я проиграю!

Если больше ничего не случится, а случится вряд ли, потому что экипаж должны вот-вот снять с орбиты, то те, кто поставил против, получат пять миллионов.

Если незнакомец окажется прав, то он соберет все поставленные против него деньги. Потому что едва ли найдется тот, кто сыграет с ним в паре. Слишком ничтожные шансы.

В любом случае букмекерская контора в накладе не останется, получив свои проценты.

— Хорошо. Мы принимаем вашу ставку! Кто в случае выигрыша будет получать деньги? Вы?

— Не обязательно. Я бы хотел выписать квитанцию на предъявителя…

Труп японца притаскивать не стали. Хотя французский астронавт на этом настаивал. Решили поверить ему на слово.

— Вначале я тоже подумал, что это самоубийство, — сказал он. — Потому что увидел то, что увидели все.

Увидел труп со вспоротым животом, от вида которого кого угодно с души своротит. И у него тоже поначалу содержимое желудка, наверное, подкатило к горлу.

— Но я биолог, — напомнил француз. — И поэтому смог увидеть больше других. Я, как вы помните, довольно внимательно осмотрел рану.

Да, точно! — вспомнили все. В то время как другие морщились, закатывали глаза и зажимали ладонями рты, он склонился над трупом, над самой раной и, наверное, с полминуты рассматривал ее.

— И что вы увидели?

— Увидел, что рана нанесена тем самым инструментом, который был зажат в руке трупа.

— Вашим скальпелем! — радостно напомнил немец.

Француз поморщился. Но подтвердил:

— Да, моим скальпелем. Конфигурация раны, ее общий контур, края среза совершенно соответствовали форме скальпеля. Тут сомнений быть не могло.

Я уже говорил, что работаю с животными, строение мышц которых такое же, как у человека. Работаю скальпелем. Тем самым… Поэтому я хорошо представляю, как он воздействует на живые ткани — на кожу и мышцы и какие оставляет следы. Если кому-то нужны доказательства, то можно срезать полоску тканей с трупа и с контрольного, которому нанести примерно такую же рану, биологического образца — например, морской свинки. И рассмотреть их в микроскоп. Уверен, что они будут совершенно идентичны.

Прекрасно… Но что это доказывает? Только то, что и так очевидно! Никто и не сомневался, что рана нанесена скальпелем!

С чего же он тогда взял, что это убийство?

— Первое, что меня смутило, — это то, что скальпель легко вытащился из руки самоубийцы. Когда режешь себя, особенно ТАК режешь, нож нужно держать очень крепко. И сразу ослабить хватку невозможно, потому что смерть в подобных случаях наступает довольно быстро, причем даже не от потери крови, а от болевого шока. То есть, по идее, самоубийца должен умереть раньше того, как довершит начатое им дело. То есть умрет, все еще крепко удерживая свое орудие в руках. И потом уже не выпустит, потому что мышцы его начнут деревенеть!