Ник обнаружил мать за письменным столом: она упала головой на какой-то раскрытый журнал левацкого толка; длинные седые волосы рассыпались по страницам. Ник изменил свои представления о жизни и пошел на службу в полицию. Это случилось не сразу, а спустя почти год после того, как отец оставил политическую карьеру и вернулся к нормальной жизни – после публичного выступления на какой-то конференции в Милане. Политическая карьера отца клонилась к закату, и нужен был лишь последний толчок, чтобы сокрушить его политические иллюзии. Времена коммунистического романтизма ушли в прошлое, отец наконец-то успокоился и вернулся в семью, однако еще долго не находил общего языка со своими детьми.

Марко Коста улыбнулся, протянул руку и слегка прикоснулся к щеке сына.

– Между основными занятиями ты посадил за решетку хоть кого-нибудь сегодня?

– Не так много, как хотелось бы, – ответил Ник, вернув отцу улыбку. – Но все еще впереди.

Марко засмеялся:

– Да, ты прав, у тебя все еще впереди.

В последнее время они довольно часто обсуждали профессиональные дела Ника, и отец всегда выказывал серьезную озабоченность тем обстоятельством, что его сын тратит слишком много времени на служебные дела, забывая о личной жизни. Безнадежно больной старик страстно желал видеть сына счастливым, в окружении жены и детей, он мечтал о внуках. Он не уставал делиться с сыном взглядами на жизнь, с полным основанием полагая, что жизнь не прошла впустую, хотя, конечно, можно было добиться гораздо большего. Своим главным достижением Марко считал не политическую карьеру, а двоих сыновей и дочь. Правда, раньше он думал иначе, недаром столько лет посвятил борьбе за всеобщее счастье, тем не менее успешная деятельность детей вызывала у него чувство законной гордости. Он сожалел только о том, что теперь политической деятельностью во благо трудового народа будут заниматься люди, не имеющие никакого отношения к семейству Коста.

Что же до Ника, то он придерживался совершенно иных взглядов. Он всецело отдавался работе и сожалел лишь о том, что дни отца сочтены. Он никак не мог смириться с этой мыслью, но не находил в себе сил, чтобы поделиться своими переживаниями с умирающим отцом. И это бремя угнетало его, становясь иногда просто невыносимым.

Телефон зазвонил вскоре после того, как Ник приготовил отцу завтрак: свежие фрукты, апельсиновый сок прямо из соковыжималки и коктейль из самых разнообразных таблеток. Когда Ник снял трубку, отец с тревогой воззрился на него.

– Не волнуйся насчет меня, – успокоил он Ника, как только тот закончил телефонный разговор. – Я не такой беспомощный, как тебе кажется. К тому же скоро придет Би. Все будет нормально, Ник.

– Спасибо, отец.

– Что стряслось?

Старик никогда не спрашивал его о работе, что было результатом их давнего соглашения. Ника немало удивило, что отец нарушил правило.

– Еще одно убийство.

– Ну и что? – удивился Марко. – Разве ты единственный детектив в полицейском управлении?

– Нет, отец, – мягко ответил Ник, пытаясь прояснить ситуацию в голове. – Просто это убийство имеет отношение к тому делу, которое я сейчас расследую. – Ник надолго задумался. После разговора с Бешеной Терезой в ресторане ему и так предстояло выработать новую версию событий. Телефонное сообщение не стало для него неожиданностью. – Возможно, мы рано или поздно придем к выводу о том, что последние происшествия имеют какое-то отношение к Ватикану. Может быть... – Он ощущал на себе усталый и встревоженный взгляд отца. Марко обычно чувствовал, когда случалось что-то неладное. – Может быть, все намного хуже, чем мы предполагали.

– Расскажи мне об этом, – решительно потребовал отец. – Если хочешь, конечно. Не сейчас, а когда вернешься домой. А сейчас, – он взял со стола несколько бутербродов с ветчиной и протянул сыну, – возьми это с собой, пожуешь в машине. Человек не может питаться одними фруктами. Даже такой упрямый, как ты.

Минут пятнадцать спустя Ник припарковал машину у ворот старой церкви, стоявшей возле дороги, ведущей к Лютеранскому дворцу, что на площади Святого Петра. Это была та часть города, которую он знал плохо. В двух минутах отсюда был расположен Колизей, а рядом с ним проходила дорога на север, всегда запруженная автомобилями. А сразу за ней находился дом, где жил Ринальди. Этот высокий многоквартирный дом, выстроенный в конце девятнадцатого века, величественно возвышался над соседними постройками. Рядом с ним располагалась небольшая торговая площадь, функционировавшая в течение последних десяти веков, а может, и больше. Словом, это был тихий жилой район, куда редко заглядывали вездесущие туристы. Его небольшие постройки и церкви, казалось, принадлежали совершенно другому городу и другой эпохе.

Ник Коста был уверен, что Сара Фарнезе знает этот район как свои пять пальцев и может рассказать всю его долгую историю начиная с древнейших времен. Он чуть было не затерялся среди крошечных переулков, а когда ступил на небольшой красивый двор, с облегчением вздохнул, увидев перед собой несколько рядов грубых скамеек, приготовленных для организации концерта на открытом воздухе. Повсюду лежали отпечатанные на дешевой бумаге программки, извещавшие, что посетители услышат произведения Вивальди и Корелли в исполнении местного полупрофессионального оркестра. Все это произвело на Ника довольно странное впечатление. Хотя концерт старинной музыки проходил здесь вчера вечером, у детектива было такое чувство, будто меломаны покинули это место только сейчас.

Ровно в восемь часов пятнадцать минут ирландец по имени Бернард Кромарти – старейший член ордена доминиканцев, опекавшего церковь Святого Климента на протяжении трехсот пятидесяти лет, – открыл дверь храма для утренней службы. То, что он увидел, повергло его в ужас и на какое-то время лишило дара речи. Опомнившись, он бросился со всех ног в полицию.

Ник Коста внимательно осмотрел подворье, обратив внимание на то, как много мусора оставили после себя любители старинной музыки, а потом тяжело вздохнул и вошел в храм. Это была старая церковь, намного больше той, которую он видел на острове Тибр. Внутри храм был украшен большим количеством картин, интерьер вызывал вполне обоснованное чувство восторга и восхищения. Приглушенные голоса людей звучали здесь как тихий шепот монахов, расходящихся после воскресной службы. В центре нефа находился слабо освещенный алтарь, едва заметно возвышавшийся над уровнем пола. Рядом с алтарем Ник без труда узнал группу знакомых, внимательно рассматривавших что-то на полу. Только Фальконе стоял во весь рост, одетый в дорогие джинсы и не менее дорогую белую рубашку. Похоже, это воскресенье он проводил в обществе известных политиков и только в силу обстоятельств вынужден был прервать отдых и явиться сюда. Ник знал, что инспектор находится в разводе. Недавно по департаменту прошел слух, что шеф появляется в светских салонах и часто мелькает на поле для гольфа в компании разных знаменитостей.

Холеное, обрамленное седеющей бородкой лицо шефа выражало крайнюю сосредоточенность. Ник Коста подошел поближе и остановился между Фальконе и Росси. Эта часть церкви изначально считалась самой главной и почетной. Ник посмотрел вниз и увидел прямо под алтарем, окруженным свечами, обнаженное мужское тело. Оно отбрасывало смутную тень. Человек лежал на боку с подтянутыми к подбородку коленями, вытянутые вперед руки были сложены как для молитвы. Из-за широко открытых глаз и рта лицо, казалось, выражало крайнее удивление. Складывалось впечатление, что прихожанин спокойно молился, пока не увидел перед собой нечто странное, что и лишило его чувств.

Мокрые светлые волосы прилипли к голове, лицо покрывали синяки и ссадины. По всему было видно, что человека долго и нещадно избивали. Вокруг шеи обвивалась толстая веревка, свободный конец которой был привязан к небольшому ржавому якорю, лежавшему неподалеку на мозаичном полу.

Над телом убитого напряженно трудилась Тереза Лупо в резиновых перчатках. Она просунула палец в рот жертвы и втянула воздух, словно пытаясь учуять какой-либо запах, потом взяла покойника за руку и попыталась поднять ее.