Карл зло посмотрел на Кразича:

— Послушай, Дарко, то, что я делаю для тебя, выходит за рамки моих служебных обязанностей. Смерть Катерины Баслер — результат несчастного случая. У нас есть более серьезные дела, которые надо расследовать.

— Ладно, ладно, Карл, мы ценим твои заслуги. И ты отлично знаешь, что мы всегда хорошо тебе платили. Итак, ты немного копнул…

— Правильно. Мне пришло в голову, что мотоцикл тоже немного помялся. Несколько свидетелей говорили, что он задел крыло автомобиля. Ну вот мне и пришло в голову. Если мотоциклист не должен был разъезжать по Берлину, то, возможно, он решил починить его тут. Я проверил все маленькие мастерские, которые находятся на отшибе и специализируются на мотоциклах. Вот это была работка.

Он помолчал, ожидая, как ребенок, похвалы.

— И что в результате? — нетерпеливо спросил Кразич, не желая больше потворствовать сыщику.

Карл Хаузер, конечно же, был полезен, но день подходил к концу, и Кразич видел перед собой всего лишь грязного полицейского, а у него никогда не было времени для людей, которые не умеют хранить верность.

— Через некоторое время мне удалось отыскать пару механиков в Лихтенберге, которые чинили мотоцикл, подходящий под описание. Вспомнили они об этом по двум причинам. Во-первых, они неделю не могли найти запчасти для этого БМВ, а во-вторых, мотоциклист был из Британии. Номера оказались фальшивыми, но они списали номер на моторе, чтобы обезопасить себя.

— Почему они молчали все это время? — недоверчиво спросил Кразич.

— Сказали, что понятия не имели об аварии. Они, мол, не читают газет и не смотрят новости по телевизору.

— Сукины дети, — пробурчал Кразич. — Полагаю, мотоциклист платил не кредитной картой?

— Конечно, нет, — отозвался Хаузер. — Наличными.

— Значит, мы не продвинулись.

Кразич еще раз опустил стекло и раскурил сигару, не угостив Хаузера.

Тот ухмыльнулся:

— Тут, Дарко, ты ошибаешься. Имея номер мотора, я узнал на фирме, кому был продан мотоцикл. И вот здесь начинается самое занятное.

Он выжидающе помолчал.

— Занятное?

— Мотоцикл был продан департаменту криминальной полиции Великобритании. И, согласно документам, он все еще числится за ним.

Хаузер поерзал, недовольный тем, что Кразич не реагирует на его слова.

Ни один мускул не дрогнул на лице серба. Но он сунул в рот сигару, жадно вдохнул и выдохнул дым в щель между рамой и стеклом. Ему не хотелось, чтобы Хаузер догадался, насколько его обеспокоила эта информация. Слишком много англичан крутится рядом. В совпадения Кразич не верил. Смерть Катерины из-за английского мотоциклиста; черт знает что с английским бизнесом из-за еще одной загадочной смерти; теперь еще босс без ума от английской красотки. У Кразича было очень-очень тревожно на душе.

— Ты прав, странно все это, — признал он наконец. — Можно узнать, кто этот мотоциклист?

Хаузер хлопнул ладонями по коленям:

— Тебе всегда мало! Я из кожи вон лез, чтобы раздобыть это, а тебе надо еще.

Кразич вытащил бумажник из внутреннего кармана пиджака:

— Я ведь не единственный, правда? — Он отсчитал несколько купюр. — Вот твоя премия. Будет намного больше, если назовешь мне имя.

Хаузер взял деньги большим и указательным пальцами, словно вдруг вспомнил, что они грязные и должны плохо пахнуть.

— Я очень рискую, — пожаловался он.

— Если хочешь жить на зарплату полицейского, воля твоя, — сказал Кразич, даже не делая попытки скрыть презрение. — Еще что-нибудь?

Хаузер поправил кепку на седеющей голове:

— Прошел слушок, что один из братьев Аржуни собирается подмять под себя кое-кого из уличных торговцев Камаля. Вам надо заполнить пустоты, или потеряете часть сети.

— Спасибо за совет, Карл, — не скрывая ехидства, произнес Кразич. — Аржуни работает на меня. Так что оставь его в покое.

— Как Марлен Кребс? — ухмыльнулся Хаузер. — Ты, Дарко, крепко ее повязал. Слышал, пропала ее дочь. Отличная работа.

— Это называется, Карл, отправить послание. Кстати, и на это тоже обрати внимание.

Хаузер открыл дверцу:

— Не стоит так со мной. Будем держать связь.

Кразич завел мотор, прежде чем Хаузер успел захлопнуть дверцу. Развернувшись и сделав широкую петлю, он покатил прочь, пробормотав себе под нос:

— Скоро терпение мое лопнет.

Он стоял под душем, наслаждаясь обжигающе горячей водой. Слава богу, наконец-то можно смыть грязь и вновь почувствовать себя чистым. Как бы там ни было, но в этом порту приятные индивидуальные душевые кабинки. Ему казалось, что он весь перепачкался, трахая эту суку Кальве, а на «Вильгельмине Розен» можно разве что ополоснуться. Надо избавиться от скверны, пока она не проникла под кожу и не отравила его душу.

Сначала он был горд собой. Овладев той сукой, он, казалось, показал деду, кто в жизни хозяин. Зато потом, с кёльнской шлюхой, его ждал полный провал. После надругательства над Кальве он должен был стать сильнее, наполниться светом и мощью, но вместо этого ее лицо стояло у него перед глазами, приводя его в смятение. Он чувствовал себя беспомощным и жалким с кёльнской проституткой, в точности как в прежние времена, до того как решил, что делать со своей жизнью.

На обратном пути внутри у него стало черным-черно и в животе словно разлилась ледяная желчь. А что, если он не прав? Что, если насмешки старика увели его не на ту дорогу? Если честно, то любой пьяный матрос мог сделать то же самое. Он дал волю самому низкому инстинкту и превратился в животное, как те ублюдки, которых он поклялся убивать. Его миссия была незапятнанно чистой, пока он не связался с чертовой сукой, и вот теперь у него разбегаются мысли, и он больше ничего не понимает. Все женщины коварны, они тащат мужчин за собой в дерьмо. Кальве не заслуживала его, но он оказался слабым и попался в ловушку, которую она устроила для него вместе со стариком.

Шлюхи тоже его не заслуживают, но они по крайней мере честны в своей продажности. Они не притворяются, будто они не такие, какие есть, в отличие от выбранных им жертв.

Он был жалок. Он изменил себе, поддавшись инстинкту. Он изменил своему чистому делу, и такое больше не должно повториться. Пусть опять будет свет. Только вернувшись к своей миссии и выполняя ее правильно, он мог очиститься, думал он, пока горячая вода обжигала его кожу.

Поскорей бы.

Кэрол чувствовала себя не в своей тарелке, видя Радецкого, стоявшего посреди ее гостиной и оглядывавшегося по сторонам, как будто он никогда тут не был. Он приехал за десять минут до назначенного срока, и она не успела накраситься. Оставить его ждать на улице ей показалось невежливым, поэтому пришлось пригласить его к себе. Так поступила бы Кэролин, подумала Кэрол.

Подводя глаза в ванной комнате, она подалась к зеркалу, размышляя о том, что самое неприятное в личности Кэролин — это непременное употребление косметики, чем она сама в обычной жизни в общем-то пренебрегала. Жизнь слишком коротка, полагала Кэрол, чтобы тратить ее на макияж. Однако Кэролин не такая и не считает макияж пустой тратой времени.

— А здесь очень мило, — сказал Тадеуш. — Просторнее, чем я думал.

— И мебель неплохая.

— Да. Немного безликая, но уж лучше такая, чем очень броская.

— Лучше, чем в отеле, — сказала Кэрол. — Больше пространства и больше уединения. Не надо каждые пять минут открывать дверь горничным или менеджерам, которые хотят поменять полотенца или проверить мини-бар.

— Как вы нашли это место?

«Берегись, — приказала себе Кэрол, — следи за своими словами».

— Ко мне расположилась одна турагентша и рассказала, что такое существует. Потом она связалась с кем-то из местных, чтобы те навели справки и забронировали квартиру. Ей известен мой вкус.

Закончив подводить глаза, Кэрол начала красить ресницы.

— Значит, вы много путешествуете?