Так, совсем незаметно, Илья Ильич включился в «охоту за микробами».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Одесская бактериологическая станция
1
Утром 6 июля в лаборатории Пастера появилась взволнованная женщина. За руку она держала девятилетнего сына.
Два дня назад Жозефа искусала собака, которую признали бешеной. Доктор прижег мальчику раны карболовой кислотой, но обнадеживать несчастную мать не стал. Он посоветовал отвезти Жозефа в Париж, сказал, что там есть человек, единственный во всем свете, который может спасти ребенка, хотя он и не врач.
..Уже более пяти лет Пастер занимался бешенством, но, выделить возбудителя болезни так и не смог. Путь, которым он шел, создавая вакцину против сибирской язвы, здесь не годился. Долгими опытами он установил, что таинственный возбудитель гнездится в продолговатом мозге. С помощью Эмиля Ру Пастер разработал методику заражения собак. И кроликов. После этого уже нетрудно было культивировать таинственных возбудителей непосредственно на животных: следовало лишь своевременно прививать вытяжки из продолговатого мозга взбесившихся кроликов здоровым. Но как приготовить вакцину, как получить ослабленные культуры невидимых возбудителей? Пастер решил и эту задачу. Оказалось, что если мозг бешеного кролика подвергнуть высушиванию при определенной температуре, то вирус ослабляется, причем степень ослабления пропорциональна времени высушивания.
Пастер преодолевал одну трудность за другой и наконец пригласил комиссию, которая работала полгода и подтвердила, что если собаке ввести несколько капель суспензии, приготовленной из вытяжек кроличьего мозга, подвергнутого высушиванию в течение четырнадцати дней,[32] через сутки ей же ввести тринадцатидневную суспензию и так постепенно увеличивать вирулентность вакцины, то прививки эти сами по себе для животного безвредны и в то же время предохраняют его от последующего заражения бешенством. И самое главнее: даже если собака была искусана до начала прививок, но лечение началось достаточно рано, то она тоже останется здоровой. Собака. Но собака — не человек!
Относительно человека еще все оставалось неясным. Ни дозы прививок, ни их интенсивность…
Но медлить было нельзя: с каждым днем опасность лишь увеличивалась. Тем более что случай серьезный: у Жозефа Пастер насчитал четырнадцать ран.
Первым, с кем он посоветовался, был Вюльпиан. Член комиссии, проверявшей работы по бешенству, он досконально знал все проблемы.
Вюльпиан сказал, что мальчика надо попытаться спасти.
Его поддержал Транше — единственный практический врач в лаборатории Пастера.
Но самые близкие, самые преданные помощники — Ру и Шамберлан — восстали против прививок человеку.
В случае неудачи, говорили они, метод будет настолько скомпрометирован, что применение его станет невозможным; если же для мальчика все кончится хорошо, то в лабораторию хлынут пострадавшие, отказать им будет уже нельзя, меж тем лаборатория не готова к их приему.
Пастер понимал всю серьезность этих возражений. Но он решился. В тот же день Транше сделал Жозефу Мейстеру первую инъекцию…
Вторым был четырнадцатилетний Жюпиль. Вместе с пятью другими мальчиками он пас на лугу стадо, когда увидел на дороге бегущую собаку: изо рта ее клочьями свисала пена. С криками «Сумасшедшая, сумасшедшая!» ребята бросились наутек, а Жюпиль, спасая товарищей, вступил с собакой в единоборство. Ему удалось повалить ее, перетянуть хлыстом пасть и задушить, но руки его были покусаны. Как отказать такому храбрецу!
Вслед за Жюпилем в лабораторию Пастера стали стекаться пострадавшие со всей Франции. Потом прибыли четыре мальчика из Нью-Йорка… Потом из других стран.
Появились пациенты и из России.
2
А вскоре некоему бессарабскому помещику М. В. Строеско пришла в голову фантазия пожертвовать тысячу рублей на поездку русского врача в Париж для изучения методики прививок против бешенства.
Строеско был человеком скромным; он пожелал остаться неизвестным, и в Общество одесских врачей с просьбой избрать подходящего кандидата от имени «жертвователя» обратился доктор Духновский.
Председатель общества Н. А. Строганов зачитал письмо Духновского, и врач был избран, а врачебный инспектор Л. А. Маровский еще раньше вошел в городскую думу с предложением учредить в Одессе бактериологическую станцию…
Все это — доподлинно известные факты; но при знакомстве с ними не покидает ощущение какой-то таинственности…
В самом деле — почему столько случайных людей?
Строеско оставим — он всего лишь жертвователь (хотя кто-то ведь должен был внушить ему мысль именно так, а не иначе распорядиться своей тысячей). Но Духновский, Строганов, Маровский — они ведь врачи. И ни один из них, начинателей столь важного дела, впоследствии не имел к станции никакого касательства!
Похоже даже, что все трое толком и не знали, в чем, собственно, состоит их начинание. Маровский не знал наверняка: его записка в управу обнаруживает малое знакомство с бактериологией. В программу работы будущей станции он включил наряду с прививками против бешенства также прививки против чумы рогатого скота, сибирской язвы, краснухи свиней, сапа, овечьей оспы. Он не подозревал, что вакцины против чумы рогатого скота еще не существует и неизвестно, будет ли она создана — Мечников пока вел лишь предварительные разработки; вакцины против сапа тоже еще не существовало — Мечников только предполагал такие исследования.
Но почему Маровский объявил решенными именно те вопросы, которыми хотел заняться Мечников? Уж не с его ли слов (плохо понятых) писал свою записку врачебный инспектор?
И еще одно странное обстоятельство.
«Жертвователь» не просто просил общество избрать подходящего человека — он назвал своего кандидата, доктора Гамалею.
И Духновский не просто передал волю «жертвователя» обществу, а кандидатуру Гамалеи поддержал.
И Строганов — тоже.
Не подозрительное ли единодушие?
Теперь имя Николая Федоровича Гамалеи широко известно. Но ведь тогда это был молодой человек, всего два года назад получивший диплом врача (он, как и Бардах, после Новороссийского университета окончил Медико-хирургическую академию).
Правда, под влиянием Мечникова Гамалея увлекся бактериологией, по его примеру оборудовал у себя маленькую лабораторию и быстро освоился с техникой приготовления бактериальных культур — делом по тем временам очень тонким. Это он приготовил Мечникову вирулентные и ослабленные культуры бацилл сибирской язвы, помогал ему в исследованиях чумы рогатого скота, туберкулеза…
Поэтому именно к Гамалее, «специально занимающемуся бактериологией», официально обратился Маровский с просьбой подготовить предварительную смету расходов будущей станции и указать возможного заведующего. Гамалея смету составил и назвал кандидатуру Мечникова. Однако Мечников в рекомендациях своего ученика не нуждался. А вот если бы Мечникова спросили, кого, по его мнению, следует послать к Пастеру, он, конечно, предложил бы Гамалею.
Так, может быть, Илью Ильича и спросили?..
Может быть, вся затея исходила именно от него, и он держался в тени лишь потому, что не совсем «прилично» было выступать инициатором учреждения, которое сам собирался возглавить? Впрочем, стоило возникнуть препятствию на пути, и Мечников забывал о «приличиях». Ему пришлось «выдать» себя уже на том заседании общества, когда утверждали кандидатуру Гамалеи.
Искерский, которому, по-видимому, вся эта затея была не совсем по душе, предложил командировать в Париж Мечникова. Илья Ильич ответил, что он не врач и не имеет права делать прививки людям, а поэтому не может взять на себя такой труд. Тогда Искерский осведомился о научном багаже молодого врача, на что Мечников ответил:
«Д-р Гамалея долгое время работал со мной, и я могу заявить, что он прекрасно знаком с экспериментальной частью; в последнее время мы вместе работали над туберкулезными бациллами, культуру которых чрезвычайно трудно получить. В Париже получение этих культур вызвало шум, между тем д-р Гамалея весьма удачно и без шума получил эту культуру <…>. Доктор Гамалея одинаково хорошо знаком как с коховскими, так и с пастеровскими приемами. Я уверен, что в Одессе трудно будет найти такого бактериолога; кроме того, д-р Гамалея имеет прекрасные инструменты, устроенную маленькую лабораторию, совершенно свободен и, следовательно, — наилучший кандидат для такой командировки». После столь решительного отпора новых вопросов не последовало и кандидатура молодого врача была утверждена единогласно. Даже Искерский не решился голосовать против.
