Итак, чтобы ответить на поставленный себе вопрос, требовалось всего лишь одолеть пару тысяч верст и проверить на реакцию Пирке две-три тысячи калмыков. Мечникову ли останавливаться перед таким пустяковым препятствием!..

Правда, хоть Илья Ильич и держался наилучшего мнения о своей «моложавости», он все же понимал, что задуманное не совсем подходит для его шестидесяти шести лет. Предосторожности ради он счел нужным посоветоваться с врачом. Доктор Генц, тщательнейше его обследовав, не нашел веских причин отменить экспедицию, но заметил:

— Можно внезапно умереть с меньшей болезнью сердца, чем ваша.

Что и говорить, предупреждение серьезное, особенно для того, кто целью поставил прожить подольше, дабы на себе самом показать чудодействие избранного им режима.

Но благоразумного Илью Ильича уже охватил «психоз». Теперь он опасался лишь одного: вдруг русские власти почему-либо не разрешат экспедицию…

На свой запрос Мечников получил ответ от самого Столыпина. Российский премьер сообщал, что с радостью позволяет посетить Астраханскую губернию, что туда же отправляется группа врачей из Петербурга — исследовать причину чумы, из года в год появляющейся в Киргизской степи,[46] и что он, Столыпин, просит уважаемого Илью Ильича возглавить и эту экспедицию.

Мечников решил, что если возьмет на себя руководство петербургскими врачами, то не сможет выполнить главную свою задачу; он согласился только составить план их работы и провести исследования в одном из чумных очагов.

14 мая вместе с Ольгой Николаевной и тремя сотрудниками Института Пастера — французом Бюрне, итальянцем Салимбени и японцем Яманучи — он выехал из Парижа. В Москве к ним присоединились еще два ученика Мечникова — Тарасевич и Шукевич.

В Астрахань плыли пароходом из Нижнего Новгорода, предаваясь в течение пяти суток «сладкому ничегонеделанию». Волга была еще в разливе, синяя гладь уходила почти к самому горизонту. Иногда мимо проплывали живописные островки; сонные рощи стояли «по пояс» в воде; на далеком берегу изредка появлялись деревушки.

Мечников почти не покидал палубы, жадно вглядывался в открывающиеся просторы. Чувствовал ли он, что видит все это в последний раз?..

В Астрахани городские власти сделали все, чтобы получше устроить участников экспедиции, но сильная жара, комары и невозможность соблюдать свой гигиенический режим угнетали Мечникова.

Участились перебои сердца; временами он чувствовал стеснение в груди, а иногда и острые боли.

В ставку Бек Мухаммеда — близ урочища Касай — Илью Ильича вместе с участниками чумной экспедиции Клодницким, Госсом и Кольцовым доставили на запряженных лошадьми таратайках. Ученые развернули походную лабораторию и приступили к исследованиям.

Эпидемия уже прекратилась; под руководством Мечникова участники экспедиции обследовали откопанные трупы, но микробов чумы не обнаружили.

Илья Ильич обратил внимание на многочисленные сусличьи норы вблизи могил. Он тут же предположил, что эти грызуны могут быть главными распространителями чумы в Киргизской степи, как в других местах крысы или тарбаганы. Правда, у отловленных сусликов чумных бацилл не нашли. Не оказалось у них и блох, обычно переносящих чуму с грызунов на человека. Но проведенные в походной лаборатории опыты показали, что суслики (как и другие обитатели степи — тушканчики) легко заражаются чумой; расспросив местных жителей, Илья Ильич узнал, что за ушами сусликов часто поселяются маленькие клещи. Не они ли переносят заразу от сусликов к человеку?..

Оставив Клодницкому и его товарищам инструкции, Мечников вернулся в Астрахань, чтобы приступить к выполнению главной своей задачи.

(Противочумная экспедиция работала еще два месяца, но возбудителя чумы так и не обнаружила. Однако на следующий год, опять вспыхнула эпидемия, врачи во главе с Клодницким вновь прибыли в степь и на этот раз добились положительных результатов. Гипотеза Мечникова блестяще подтвердилась: суслики и паразитирующие на них клещи оказались главными распространителями чумы. Эти данные легли в основу мероприятий по борьбе с «черной смертью».)

В глубине Калмыцкой степи реакция Пирке неожиданно часто оказывалась положительной. Но по мере приближения к периферии, то есть по мере того, как увеличивалась вероятность контакта калмыков с внестепным населением, процент положительной реакции заметно увеличивался и особенно высоким был в Астрахани. Женщины оказались менее подвержены инфекции, чем мужчины, и этот факт тоже говорил о многом, ибо у калмыков женщины реже общались с посторонними.

Инспектор астраханской школы для калмыков сообщил Мечникову, что за 45 лет ее существования в ней обучалось 715 детей, из которых 75 умерли, 27 покинули Астрахань из-за болезни, а остальные 613 окончили только начальную школу и вынуждены были вернуться в степь; школу для девочек-калмычек пришлось вообще закрыть. В высшей школе обучалось только 14 калмыков, и четверо из них — больные туберкулезом. Такова была невеселая картина. В Астрахани и в Калмыцкой степи, по которой ученые путешествовали то на лошадях, то на верблюдах, Илья Ильич и его спутники сделали реакцию Пирке более чем трем тысячам человек.

Данные экспедиции послужили веским подтверждением гипотезы Ильи Ильича о естественной вакцинации против туберкулеза. Воодушевленный этой идеей, Бюрне вскоре возьмется за поиски противотуберкулезной вакцины, добьется важных результатов, и только война четырнадцатою года и призыв в армию помешают ему довести до конца свои поиски. Позднее другой французский ученый, Кальметт, откроет невирулентный штамм палочки Коха. Этим штаммом сейчас в развитых странах иммунизируют всех новорожденных детей…

2 июля Мечников со своими спутниками выехал в Киев, где провел несколько дней. Выправлял заграничные паспорта и билеты, принимал посетителей, раздавал автографы, показывал своим спутникам артезианские колодцы, Аскольдову могилу, Печерскую лавру. В дневнике записал: «Иностранцы остались довольны всем».

Мечников чувствовал себя утомленным и из Киева через Вену поехал в Ландек — прекрасный горный курорт в Силезии. Но 17 июля 1911 года он уже был в Париже и вновь приступил к исследованиям брюшного тифа. Вместе с Безредкой он в короткий срок сделал подкожные прививки сенсибилизированной вакциной полутора тысячам человек и окончательно доказал их эффективность.

Между тем для Мечникова наступили тяжелые времена. В России, по словам Ольги Николаевны, «его возмущало <…> поощрение черной сотни и обскурантизма, дающего государственную силу разным темным личностям, как Распутину», но во Франции тоже вновь поднялась мутная волна шовинизма. На горизонте уже сгущались тучи будущей мировой войны. На свет божий опять выплыло словечко «мэтэк», которым презрительно называли всех «нефранцузов», появились газеты националистического направления.

В этих условиях необходима была особая осторожность, которая, как мы знаем, Илье Ильичу никогда не была свойственна. Он дал согласие, чтобы одна из фирм, выпускавших лактобациллин, именовалась «единственным поставщиком профессора Мечникова». «Вознаграждение», которое он за это получил, состояло лишь в том, что фирма приняла на работу бедного молодого человека, за которого он хлопотал. Тем не менее газеты обвинили «мэтэка» в корыстолюбии.

Мечников, по свидетельству Ольги Николаевны, тяжело переживал эти нападки, и они, безусловно, ускорили течение его сердечной болезни.

В начале 1913 года пришло известие о смерти профессора В. В. Подвысоцкого. Старый друг Мечникова, он много лет был профессором патологии Киевского университета, а в последние годы возглавлял Институт экспериментальной медицины в Петербурге — тот самый институт, во главе которого его основатель принц Ольденбургский много лет назад мечтал видеть Мечникова.