— И именно потому устраиваете балаган?

— Ну какой же конец света без веселья? Погибать-то надо с музыкой!.. Всё, молчим.

— Последний раз напоминаю! — Директор сделал внушительную паузу, которая лопнула под собственным весом. — Мы здесь как раз и призваны обсудить план спасения человеческой цивилизации. Погибать можно и без музыки, а вот спастись человечество просто обязано.

Причём спасение должно быть организовано на высшем уровне… Вы понимаете, о чём я?

— А то! Драйв, спецэффекты под Вагнера, мужественные улыбки…

— Или кривые ухмылки. Как вариант. Немного иронии ещё никому не вредило.

— Афористичные диалоги… — задумчиво протянул Сценарист.

— Где кроется трансцендентный подтекст.

— Может, немного религиозного фанатизма? — предположил Криэйтор.

— А вот это не стоит. На всех не угодишь, а отдавать кому-то предпочтение…

— Опять же — политкорректность.

— Ещё надо учесть геополитическую обстановку на планете. В системе современных геоцивилизационных координат всё так запутано…

— Предлагаю! Команда отважных русских парней…

— Ха, а почему не команда отважных американских парней?

— Тогда уж лучше отважная команда китайских парней. Хоть капля оригинальности в бочке экзотики…

— Китайские парни не потянут, — поморщился Сценарист.

— Это отчего же?

— Китайская нация не склонна к мессианству. Зачем Китаю спасать весь остальной мир? Это противоречит их мировоззрению.

— Пожалуй, вы правы. А как насчёт интернациональной команды?

— Уже ближе к теме. Как его? Сотрудничество и взаимовыручка, крепкие рукопожатия и уверения в добром расположении друг к другу.

— Представьте, как романтично: братание на смертном одре…

Директор сделал такой шумный вдох, что люстра в кабинете покачнулась.

— Опять? Сколько раз объяснять, что гибель человечества не предусмотрена сценарием! Он более оптимистичен, чем вам хотелось бы. — Директорский оскал смутил подчинённых, и они поутихли. Продолжение последовало: — Так что слушаю очень внимательно… План спасения! И ничего более. Отступления от темы буду считать саботажем на рабочем месте.

Усмирённый коллектив тихо и обиженно засопел.

— Так вот… Я и говорю… — осторожно начал Криэйтор. — Сборная мира, по представителю от супердержав, на несколько мужчин обязательно хоть пара женщин, кто-нибудь нетрадиционной ориентации, плюс представитель какой-нибудь малой народности…

Все радостно закивали, лишь Директор поморщился.

— Никого не обидели?

— Тяжкая задача… Ну дак о чём я?.. Отправляются они, значит, в дальний путь, в нелёгкую дороженьку, за горы высокие, за моря глубокие, биться с чудищем невиданным… О чём это я?

— Да не с чудищем!

— Откуда знать!.. Может, как раз, предотвращать угрозу вторжения инопланетной расы в виде чудищ доселе невиданных.

— Эх, чему не бывать…

— Возможно всё! Помним об этом.

— А если банальная детонация ядерных запасов?

— Фи, как примитивно…

— Тогда поток губительного для всего живого гамма-излучения из далёкого космоса.

— Всё равно не интересно.

— Тогда… Прорыв инфернальных сил из мира потустороннего. Живые мертвецы с косами идут в психическую атаку!

— Боюсь, наша команда с этим не справится.

— Пожалуй, так оно и будет. А жаль, идея многообещающая.

— Что ж… — Продюсер всерьёз задумался. — Волна генетических мутаций, вышедших из-под контроля, и нарастающая как снежный ком.

— И такое возможно, — согласился Криэйтор. — Но мы снова забываем о главном. Не гадать о причинах, а выработать План спасения — вот наша задача. И чтоб получилось впечатляюще!

— Масштабно!..

— Зрелищно!

— Патриотично.

— Героично, — буркнул Директор и застучал карандашом по столу. — Вижу я, нет от вас толку. А ещё демиурги…

Каждый смутился, и повисла невнятная тишина.

— На том и порешим. Будет человечество как-нибудь само выкарабкиваться из той выгребной ямы, куда сдуру плюхнулось. И мы в том деле не помощники. Но и топить не позволю! — Директор повысил голос до грозных частот. — И пальчики от края отцеплять не дам. Подло это, — напомнил он подчинённым.

Кто куда прятал глаза, кто насвистывал, кто разочарованно морщился.

Апокалипсис не то чтобы откладывался, просто он уже не казался таким заманчивым…

22 декабря 2012 года.

Небо заглянуло в растекшуюся по асфальту лужу и брезгливо поморщилось. Прямо в центр отражения бесцеремонно ступила нога человека в отвратительно грязном ботинке. Больше таких экспериментов небо решило не делать.

Только человек был вовсе не виноват, что его обувь оказалась столь грязной. Виноватой, как обычно, была весна.

Виновница, как юная легкомысленная особа, опоздала на свидание с календарем и, наконец, ворвавшись, решила заглушить смущенное раскаянье бурным объятиями с потоками очистительной влаги.

Как грязь с тела, сходила вместе с весенними дождями и память о зиме.

Старушка-зима, кутаясь в пуховый платок, тихо удалилась в богадельню.

Только вряд ли всё это заметил человек, упрямо шагающий по лужам.

Итак.

Его звали Клим. Он был доволен миром родителей касательно имени для сына. Оно одновременно походило и на имя, и на кличку, объединяя в себе официальную и неофициальную идентификацию его личности.

За его плечами было два десятилетия интересной и насыщенной жизни. Славной и счастливой, как бывает только в детстве, волнующей и познавательной далее.

Но.

Несмотря на все это, он был глубоко несчастен.

Воробей с ветки скосил глаз на проходившего по аллее юношу, моментально оценивая его цепким птичьим умом. Прохожий вовсе не выглядел несчастным.

Среднестатистический человеческий стандарт с физиологически крепким организмом и эстетически приятной наружностью. Правда, нос несколько коротковат для того, чтобы клевать зернышки, но, говорят, для людей это не имеет того значения, что для рядовых из отряда воробьиных…

Целеустремленно спешащий муравей едва успел отпрянуть из-под ног уверенно шагающего человека, который не выглядел несчастным, иначе он бы так твердо не шагал прямо по муравьиным головам.

И все же он был несчастен.

Пусть не снаружи, а где-то глубоко внутри.

Хотя…

Счастье — понятие весьма относительное, и относится оно ко всем одинаково — с равнодушным презрением.

А человек такое существо, что никогда не бывает доволен тем, что имеет, а посему счастлив не может быть вовсе.

Клим страстно любил поэзию. Хотя, сказать любил — отнюдь не правильное отображение его чувств. Вернее будет — преклонялся.

Как преклоняются перед божеством.

Восторгался, как чем-то недостижимо прекрасным.

Наслаждался, как изысканным деликатесом.

Упивался ее непостижимостью.

И мучился.

Страдал от ощущения неразделенной любви. От одиночества окружающей прозаичной жизни. От несправедливости матушки-природы, так жестоко обделившей его.

Самодостаточна ли красота?

Зачем природе красота, если она не может ее осознать и выразить?

Клим безумно завидовал всем ныне живущим поэтам. Не умершим, которые уже свое сделали и ничего нового добавить не могли. Их он почитал, а завидовал своим современникам. Не белой завистью, но и не черной. Желтой, зеленой, красной, небесно-голубой и льдисто-бирюзовой, но не угрюмой черно-белой.

Если бы был проведен спектральный анализ его зависти, то даже Ван Гог сошел бы с ума. Окончательно.

Так, безнадежно отмахиваясь от столь навязчивых мыслей, он дошел домой. Квартира пуста, родители на работе. Сумка с конспектами повисла на стуле, стоящем у его письменного стола. Этот предмет интерьера был аккуратно убран, а его полированная столешница любовно натерта байковой тряпочкой со специальной жидкостью.