У пустошей всегда была дурная слава, ходили слухи о встречавшихся там нечеловеческих созданиях. Зловещая Пустыня, ограничившая Долины с запада, давала приют лишь разбойникам и тем странным людям, кого манили оставшиеся якобы от Древних находки. Однако в недавние трудные времена владетели Долин обратились за помощью против захватчиков именно к обитателям Пустыни. И помощь пришла – от Всадников-оборотней, которые, как всем известно, были не людьми, а пугающей помесью человека и хищного зверя. Эта история дошла даже до тех немногих, с кем решалась вступить в общение Брикса, до запуганных земледельцев, таких же угрюмых и подозрительных, как она теперь, но порой соглашавшихся обменять горсть соли на связку прыгунцовых шкурок.

Брикса в своих скитаниях, убегая и прячась, не раз за последние два года приближалась к границе Пустыни. В основном потому, что враг оттеснил ее от тех беженцев, которые, может быть, еще жили дальше к востоку. На границах роились шайки бандитов и мародеров, а в глубину пустых земель она раньше соваться не решалась.

От помутившегося рассудком владетеля Марбона этого можно было ожидать. Но ей-то зачем гнаться за ним?.. Брикса присела на травяную кочку, потерла ступни, широко раскрытыми глазами всмотрелась, вслушалась… Темнота мало что открывала зрению, но ночные звуки вернулись, сменив пугающую тишину лощины.

А еще… Она вскинула голову, втянув ноздрями аромат, способный уравновесить чашу весов с той гнилостной вонью, что окутала верхнюю тропу. Свежий, сладостный, он напомнил ей луговые травы ранним утром, паутину с жемчужинками росы… распускающиеся с приходом дня цветы. И сад, раскинувшийся под полуденным солнцем, полный цветов в ожидании сборщиц, чтобы те сорвали их и засушили, умастили душистыми головками постели и белье… и еще…

Брикса, не вполне сознавая, что делает, снова оказалась на ногах и двинулась в ночь, на становившееся все сильнее благоухание. Она вышла к подножию дерева – со странно перекрученными ветвями и совсем без листьев. Зато на ветвях были цветы – белые цветы. И кончик каждого лепестка светился огоньком свечи.

Брикса протянула руку, но не осмелилась коснуться ни лепестка, ни ветви. Она замерла в трепете и изумлении, пока хриплое карканье не заставило ее очнуться.

Девушка обернулась, вскинув копье. Как ни слаб был лившийся от цветов свет, он открыл ей притаившихся в темноте. Они были совсем малы, гораздо меньше шума, который подняли, поняв, что обнаружены. Да, малы, но от них исходил ужас.

Если поднять жабу на задние лапы, наполнить выпученные глаза разумом, а разинутый рот – клыками, получится нечто похожее на этих каркающих созданий. Только эти Жабы были одеты не в гладкую кожу, а покрыты пучками грубых волос – волос или тонких щупалец. Пучки подлиннее торчали в углах рта и над глазами. Эти волоски непрерывно шевелились, словно обладали собственной жизнью.

Брикса прижалась спиной к стволу. Она ждала нападения, но существа не двигались с места. Тем не менее она не сомневалась в их злых намерениях. В ее разум словно вбивали холодную ненависть ко всему, чем была она и не были они. Вместо прямой атаки Жабы вприсядку двинулись вправо по кругу в глумливом подобии праздничного хоровода.

Они теперь молчали, но взгляды их осмысленных глаз были обращены к ней, и в каждом Брикса читала гнусные желания. Они кружили, смыкая кольцо вокруг дерева. И Брикса, напряженно отыскивая проход в этом кольце, тоже двигалась вокруг ствола, держась так, чтобы почти ощущать его плечами.

Она не представляла, что им надо. Но в их кружении угадывалась определенная цель. Смутно вспомнились рассказы Куниггуды. О том, как наводят чары, повторяя волшебное слово или движение. Не это ли творится здесь и сейчас?

Но если так… Она должна нарушить порядок движения, не дав им завершить заклинание. Только как это сделать?..

Нацелив копье, Брикса метнулась от дерева к ближайшему звену жабьей цепи. Жабы отступили перед ней, но, оттянувшись немного дальше, продолжали пляску там, куда не доставало ее копьецо. Девушка видела, что они не испуганы и намерены кружить и кружить, пока не добьются своего.

Если прорвать круг, перепрыгнуть его или отогнать их копьем… окажется ли она на свободе? Удалившись от скудного света цветов, она будет слепой в их владениях, где они легко ее выследят.

Брикса снова отступила под освещенные цветами ветви. Она ясно видела, что круг сужается с каждым оборотом. Скоро ей придется решиться и держаться задуманного. Либо прорываться, либо ждать и принять, что будет. Колебания были ей несвойственны, но и такого врага девушке встречать еще не доводилось.

Под деревом она чувствовала себя в безопасности, возможно кажущейся, внушенной безысходностью и надеждой. Брикса коснулась ствола и вздрогнула. Как будто тронула теплую кожу. В миг прикосновения ее разум уловил послание. Действительно уловил? Или ее заморочили, сбили с толку навеянные Жабами чары?

Был только один способ это проверить. Прижав копье локтем, Брикса бережно потянула к себе нижнюю ветку. И снова из забытых лет пришли слова Куниггуды, которые та повторяла, собирая растения в саду. Она обращала их к каждому стебельку, кусту или малому зеленому созданию, которое лишала цветов. Ведь Куниггуда твердо верила, что у всего растущего есть душа и ее следует признавать и почитать.

«Поделись со мной от своего изобилия, зеленая матушка. Богаты плоды твоего тела. Ты рождаешь красоту и сладость – и я возьму лишь то, что ты отдашь по доброй воле».

Девушка накрыла ладонью цветок. Свет, лившийся от его лепестков, стер с кожи следы ветра и солнца, сменив темный загар мягкой жемчужной белизной. Цветок отделился от ветки без малейшего усилия. Нет, он словно сам лег ей в руку.

Она замерла на долгий миг, забыв даже о хороводе Жаб, ожидая, что снятый с ветки цветок в ее раскрытой ладони погаснет, утратит нежное сияние. Но этого не случилось, а в ней разрастался такой покой, такое чувство единения с миром, какого она не помнила с давнего утра, когда проснулась среди колонн Древних.

И Брикса обратилась к дереву – или не к дереву, а к той сущности, которая была недоступна ни взгляду, ни другим чувствам, кроме только этого движения души:

– Благодарю тебя, зеленая матушка. Твой дар для меня сокровище.

Бессознательно, как спящий повинуется глубоко скрытому желанию, Брикса выронила копье, оставив себя беззащитной по меркам своего рода.

С цветком в руке она шагнула из-под защиты дерева к кругу, сузившемуся уже до черты, куда совсем немного не дотягивались нависшие ветви. Она уверенно протянула цветок к кружащимся все быстрее теням. Облако благоухания двигалось вместе с ней.

С каркающим воплем Жабы оборвали пляску. Их пасти испускали хриплые квакающие звуки – может быть, речь, но только не человеческую. Брикса держала цветок перед собой. Его свет лился между пальцами.

Одна Жаба с яростным криком отпрянула. Всего на миг она с вызовом задержалась перед девушкой. А потом, не переставая квакать, шмыгнула в темноту. И стоявшие в хороводе рядом с ней нарушили строй. Эти не спешили обратиться в бегство, а урчали и каркали, неуклюже размахивая лапами. Оружия в этих лапах не было, но угроза была несомненной.

Между ними и девушкой лился ровный свет цветка – не яркий, но и не меркнувший. Твари сторонились его. Брикса не пыталась пересечь линию, установленную их пляской – выйти за границу распростертых ветвей. Она неведомо откуда знала, что их сень служит ей оградой и защитой.

Жабы не пытались снова завести хоровод. Те, что стояли подальше, всё каркали и махали лапами, но к девушке с цветком не приближались. Наконец они разбежались – шлепая лапами, скрылись в темноте. Впрочем, они не совсем покинули поле боя, потому что, вернувшись к дереву, Брикса еще слышала их каркающие вопли и кваканье и догадывалась, что осада продолжается.

Ее мучили голод и жажда. Снова мелькнула мысль об оставленном в долине заплечном мешке – какая глупость! Но и голод, и жажда были глухими – будто терзали другую Бриксу, не затрагивая ту, что сидела под деревом, лаская лепестки цветка, тонкие и твердые, словно вырезанные из драгоценного камня.