Я выбросил левую руку, чтобы вытолкнуть ее из пляшущего пламени.

Мы стояли в огненном кругу, и этот огонь горел не оранжевым и не красным, а более глубоким и смертоносным цветом – пурпуром Тени. Отступать нам было некуда, потому что за нами вздымались стеной колени сидящего изваяния, а стена пурпурного пламени подбиралась все ближе.

Лунная колдунья прижала свой посох к груди. Она не размыкала губ, но я ощущал ритм заклинания во всем ее теле. И пытался сделать для нее то, что она делала для меня, – передать ей свою Силу. А потом я, выронив второпях бесполезный меч, подхватил ее тонкий стан, чтобы забросить на колени изваяния. Там, над огнем, для нее было место. Может быть, Гиллан с Херрелом успеют что-нибудь сделать, прежде чем вызванный Урсиллой ужас дотянется до девушки.

Сквозь смыкающуюся, подступающую лавину огня я видел остальных. Урсилла в лихорадочной спешке выводила концом жезла круг, охватывавший ее и курильницу. Она сорвала что-то с груди, бросила в каменную чашу. Новые клубы дыма скрыли Мудрую. Но ее пение я еще слышал – шипящие, тягучие звуки, пробуждавшие неведомые чары этого места. А потом из дыма послышался пронзительный звук костяного свистка – отчаянный призыв.

– Кетан, вверх! – Это кричала Айлинн. Она свернулась в своем странном укрытии и оттуда протягивала мне руку. Но рядом с ней не было места. А смрад пурпурного пламени спирал дыхание, и я давился, кашлял, словно все зло мира изливалось из этого гнусного тумана. – Наверх!

Пальцы Айлинн впились мне в плечо. Ногти расцарапали кожу. Я ощутил и силу ее воли, притягивающую, как тянули чары Урсиллы – сначала к Айлинн, потом обратно в пещеру.

Ее воля каким-то чудом вознесла меня наверх, и мы прижались друг к другу на каменных коленях. Я смутно обрадовался, что это не была статуя, игравшая человеком. В когтистой руке у этой был полураскрытый цветок. И Айлинн, протянув руку, пробежала кончиками пальцев по каменным лепесткам, словно ласкала свой лунный цветок.

В ней больше не ощущалось напряжения воли, вытянувшей меня из огненного круга. Она скорее ждала – только я не знал, какого события или знака.

Защитный круг Мудрой коснулся ног изваяния с человеком-игрушкой. Дым густыми клубами обвивал теперь саму Урсиллу. Я ждал, что он, как и в прошлый раз, растечется по кругу, охватывая безликих. Однако сейчас струи дыма застыли. Над его верхним краем мы видели слепые лики-пузыри. Волны цветов в них набрали силу, густели и темнели.

Пламя подобралось к самому подножию приютившей нас статуи. Мне казалось, что огонь, если можно сказать так о пламени, злится, хлещет множеством языков, силясь дотянуться до нас. Но и самые высокие языки до нас не доставали.

На миг (сколько может длиться последний миг?) мы были в безопасности. Я вглядывался сквозь огонь – как там остальные? Урсиллу все еще скрывала дымная завеса. Трое из замка сбились в кучу, тараща глаза от страха. Наложенное Урсиллой заклятие понемногу отпускало Магуса. Госпожа Элдрис цеплялась за внука. Он высвободил одну руку, заслонил ее и себя. Магус был безоружен, но держался как защитник. У их ног скрючилась Ироиза. Куда девалось ее высокомерие? Она даже не плакала больше, как плакала, явившись по приказу Урсиллы. Лицо ее побелело от страха, неподвижный взгляд застыл на скрывшем Мудрую дымном облаке. Все они смотрели только на дым. Нас над пламенем они не замечали.

И тому были веские причины. Даже самое бесчувственное существо без капли Дара не могло не ощутить Сил, скопившихся в этом забытом святилище (если это было святилище). Урсилла распахнула Ворота…

Те, легендарные Ворота? Едва эта мысль проскользнула у меня в сознании, Айлинн повернула лежавшую на моем плече голову. Я прочел в ее глазах удивление.

Мы, рожденные в Арвоне после Великой Смуты, только из легенд знали о тех временах. В хрониках часто говорилось о Воротах и о том, что удавалось вызвать из них. (Куда труднее бывало оттеснить обратно ворвавшихся в прорехи нашего мира пришельцев.)

Что же до природы этих Ворот, ключей к ним и их расположения – предания не сохранили этого знания. Оно было запретным, все, наделенные Силой, чурались его, чтобы ненароком не замешаться в дела Тени; ведь сдержать тех, кто пришел из Великой Тьмы, было трудным делом.

Я вполне мог поверить, что круг статуй отмечал расположение таких Ворот. И если Урсилла в своем безумии открыла их…

Где те двое из башни? Я, занятый сперва грозящей Айлинн опасностью, а потом раздумьями о колдовстве Мудрой, едва не забыл о них. А теперь повернулся, сколько позволяла тесная площадка, отыскивая их взглядом. Но их загораживало туловище статуи, на которой мы примостились. Рука Айлинн сжала мою руку.

В другой ее руке качнулся цветочный жезл, указал на цветок в руке статуи. Девушка осторожно развернула жезл так, чтобы кончик уперся в сердцевину каменного цветка.

– Дай мне… – Ее тихий голос мог достичь только моих ушей. – Дай мне то, что можешь дать… родич!

Она не смотрела на меня, целиком сосредоточилась на цветке и кончике жезла. Спустя мгновения я понял, что теперь она стала каналом, по которому изливалась Сила – отчасти всколыхнувшаяся по ее призыву, отчасти вытекавшая из меня. Я, хоть и не был мастером в таких делах, напрягся, как раньше, когда отделял человека от зверя, чтобы отдать ей свой небольшой запас.

Так остро было мое желание, что целый мир сжался до точки, где жезл касался изваянного цветка. Я чувствовал, как Айлинн подхватывает изливавшийся из меня поток, очищает его, усиливает, сливает со своим. И только потом направляет сквозь жезл.

Ярче засветились лунные цветы. Их чистое сияние прорезало тусклый пурпур подступавшего пламени. Жезл преобразился в луч лунного огня, яркий до боли в глазах.

Айлинн просила у меня еще, и я отдавал щедро, не думая, во что мне это станет.

И вот там, где посох касался цветка, возник бледный огненный круг. Он тоже рос, делался ярче, ширился и вытягивался вверх, и вот уже каменные лепестки стали подобны лепесткам лунного цветка, словно наша Сила наделила каменную резьбу жизнью.

Я даже сквозь сосредоточенность смутно сознавал еще какую-то перемену. Менялась укрывшая нас фигура. Вещество ее окутанного плащом тела вздрагивало – не от дыхания, не от сердцебиения, но от чего-то близкого им!

Я заставил себя думать только о том, чем занята сейчас Айлинн. Я гнал от себя все вызванные этой переменой подозрения.

Цветок совсем разгорелся, до самых кончиков лепестков, но стал не таким ярким, как лунные цветы, а скорее серебристым. От кончиков лепестков спиралью расходилось сияние, и вот уже перед нами не каменная резьба, а большой дивный цветок, начертанный вокруг в воздухе.

Каменные лепестки раскрывались все шире, отгибались назад, как раскрываются бутоны в знойный день. За ним раскрылись и другие лепестки, прежде ограждавшие сердцевину.

Из нее вырвался лучик серебряного света, за ним еще и еще. Я видел луговые цветы, раскидывающие свои семена на несомых ветром пушинках. Вот так разлетались сейчас лучики света. Одни пропадали в дымной стене вокруг Урсиллы, другие падали в пурпурное пламя под нашими ногами.

Айлинн подняла жезл. Взглянула через плечо вверх, на нависшее над нами гладкое лицо. Поток Силы иссяк. У меня не осталось сил даже шевельнуться. Но все же я вынудил себя взглянуть туда же.

Овальный пузырь все так же переливался волнами красок. Но… в нем проступило что-то еще?

Видел ли я? Или только в воображении мне почудились на нем глаза – глаза, глядевшие на меня из огромной дали, – глаза, в которых я был ничтожно мал, глаза, еще не очнувшиеся от долгого сна. Не поручусь, но я верю, что видел их.

Если эти глаза и глядели на нас, они скоро исчезли. Жезл в руке Айлинн потемнел, потускнел. Лунные цветы на нем завяли и отваливались опаленными клочьями. Пропал и каменный цветок с его сиянием. Там, куда упали его семена (если эти лучи были семенами), я видел другое.

От тех, что опали в осаждавшее нас пламя, остался только след падения. Огонь в этих местах потух, оставив проходы, которые не могло затянуть подступающее со стороны пламя.