Реальная же проблема заключается в том, что герой сам должен решить, есть ли моральное оправдание у человека, когда он пытается обойти изначально несправедливую ситуацию. Я немного раскрыл эту проблему в разговорах с доктором Хендриксом и с м-ром Вальтером.

На мой взгляд, это почти неразрешимая проблема… Был бы Макс морально оправдан, если бы стал обслуживать космических торговцев? Я не знаю, я действительно не знаю, но мои симпатии на стороне Макса.

И в любом случае я не очень люблю раздавать детям готовые ответы.

Это совершенно замечательные слова. Хайнлайн, при всей своей педантичности и дидактичности, не желает давать детям готовые ответы. Паренек из Библейского Пояса вырос и увидел, что детская литература не задает вопросов, а давит читателей своими затертыми от употребления решениями. Степень свободы, которую Боб оставлял своим читателям, была, если вдуматься, не слишком велика, но его маленькие бунтари уходили в свободное плавание по людскому морю, сами принимали решения и сами несли на себе тяжесть их последствий.

Макс Джонс – один из первых героев Хайнлайна, который не мчался по жизни по воле обстоятельств, как Дон Харви или Кастор с Поллуксом. Макс сам выбрал и выстроил свою судьбу, проложив тем самым дорогу Торби Баслиму, урожденному Тору Брэдли Рудбеку, из романа «Гражданин Галактики».

Десятый, юбилейный роман Хайнлайна в ювенильной серии издательства «Scribner’s» начинался непросто: бестемье, фальстарт, затем, внезапно, попытка вывести текст на новый уровень… Но я, пожалуй, начну с одного письма. Дело было в 1955 году, Европа с трудом приходила в себя после войны, брат Хайнлайна служил в оккупационных войсках, поддерживая мир в окрестностях Гейдельберга, – где-то внутри этой карусели фактов и событий кроются истоки «Времени для звезд».

16 июля 1955 года

Роберт Э. Хайнлайн – Лертону Блассингэйму

Как жизнь? Что до меня, то я немного запутался. В эту поездку я посетил десяток стран, использовал девять языков и тринадцать видов денег, включая «фантики» US MPC, у которых купюры в 10 $ напечатаны ярко-красным, а документы на получение никеля похожи на купон сигары.

Мы вернемся 6 августа, потом мы едем в Байройт[47], где Джинни сможет насыщаться Вагнером («Кольцо нибелунгов»), в то время как я буду насыщаться пивом, а после этого, не спеша, – домой. Я думаю, что мы будем в Нью-Йорке 9 или 10 сентября, но в этот промежуток времени может что-нибудь произойти.

Поездка по Европе летом 55-го принесла Хайнлайну массу впечатлений и одновременно подкрепила его мрачные мальтузианские прогнозы. В мире было неспокойно. Людей на планете было много, а доброй еды мало (традиционная английская кухня всегда казалась Бобу скудной и некачественной). Что касается Рихарда Вагнера, то выслушать весь цикл из четырех опер на немецком языке, даже под пиво, несомненно, было для писателя нелегким испытанием. Во всяком случае, название города Байройт Хайнлайн запомнил накрепко и назначил его местом (в одной из своих вселенных), где человечество положило конец космической экспансии. Хайнлайны посетили Италию, Швецию, Германию, Грецию, Турцию, Югославию и т. д., и лингвистические барьеры не могли не отложиться в памяти писателя. Его вновь заинтересовала лингвистическая тема, но на этот раз не в плане какого-нибудь продвинутого и форсированного «спидтока», языка суперменов из «Бездны», мысли его были о более приземленном, о едином языке межнационального общения. Французская Ривьера поразила Боба обилием загорелой женской плоти – Европа уже открыла для себя бикини, тогда как Америка все еще скрывалась в комбинациях начала века. Джинни немедленно купила себе комплект тряпочек и бретелек, и это было одно из первых бикини, появившихся в США (там его перемерили все знакомые дамы Джинни и Боба. Все-таки Америка тех лет – довольно провинциальное место). Дисбаланс, культурный шок, свидетелем которого стал писатель, тоже отложились в копилку тем и сюжетов.

Одной из целей визита в Сведенборг (Швеция) была попытка взять на усыновление ребенка. По американским законам Роберт Хайнлайн был слишком стар, чтобы получить на это разрешение (в 1955-м ему стукнуло сорок восемь), единственной возможностью было усыновление по законам другого государства. Но в конце концов Боб и Джинни отказались от этого шага. Наверняка это было взвешенное, но вряд ли радостное решение. Все-таки мысленным идеалом Хайнлайна была многодетная семья – хотя бы такая, в которой родился он сам. И мы видим эти многолюдные семьи в его романах, в экстремуме они подменяют собой (или подминают собой) весь наличный социум – как семья Лазаруса Лонга, например («Дети Мафусаила», «Достаточно времени для любви, или Жизни Лазаруса Лонга» и др.).

Когда встал вопрос о сюжете нового романа для «Scribner’s», Джинни вновь предложила написать о близнецах (предыдущий заход в тему был с «Беспокойными Стоунами», но близнецы Кастор и Поллукс вышли практически идентичными, и с литературной точки зрения от них только двоилось в глазах). Эта тема постоянно будоражила воображение Вирджинии, ей нравились дети, ей нравились близнецы; в конце концов, она сама бы хотела иметь сестру-близнеца. Хайнлайн согласился (видимо, с идеями у него было совсем туго), но тема близнецов оставалась в подвешенном состоянии, пока ее естественным лингвистическим образом не притянул к себе «парадокс близнецов». Ну, вы, наверное, знаете – «один улетел на ракете, второй прозябал на планете, вот первый вернулся домой – а братец совсем седой…» Уравнения преобразования времени Лоренца и формула Эйнштейна составили научный костяк нового романа «The Star Clock» («Звездные часы»). Другой вариант названия звучал как «Dr. Einstein’s Clock» («Часы доктора Эйнштейна»).

Основной темой, щекочущей воображение, должно было стать постепенное культурное расхождение (бикини) между обитателями звездного корабля и их соплеменниками, оставшимися на Земле. Постепенно начал вырисовываться сюжет и персонажи… Но «Часы доктора Эйнштейна» внезапно остановились. Хайнлайн переключился на тему телепатии, и тема культурного дрейфа (бикини) отошла на дальний задний план.

Телепатия в романе появилась неслучайно. Вторая жена Хайнлайна, Леслин, немного баловалась магией (только белой, никаких призывов темных сил и некромантии), и опыты дальней телепатической связи были в их семье обычным делом. Так что темы уфологии, реинкарнации, левитации и прочая прокопенковщина всегда интересовали Хайнлайна – он редко априори отметал какие-то вещи, предварительно старался ознакомиться с материалом и только после выносил (или не выносил) свой вердикт. Скрибнеровский цикл и смежные с ним взрослые романы, если читать их в хронологической последовательности, могут создать ложное впечатление о том, что в 50-х Хайнлайн превратился в упертого научного фантаста с учебником физики под мышкой и логарифмической линейкой в руках. Но в действительности автор «Неприятной профессии Джонатана Хога», «Магии инкорпорейтед» и «Они» никуда не делся – он всегда был там, на месте, готовый в любой момент выскочить, как черт из коробочки, и всех напугать.

Телепатия существенно подвинула школьную физику в сторону – новая ключевая идея романа естественным образом потянула за собой психологию и – возможно, незаметно для автора – вытащила на страницы некоторые биографические отпечатки: у Боба в детстве и юности были не самые простые отношения с родителями и братьями-сестрами. Внутри многодетной семьи всякое бывает. Неравномерное распределение материнской любви или отцовской строгости может порождать причудливые фигуры в детском мировосприятии.