– Ну, это ее дело. Что до меня, то я добился компромисса со своим близнецом пару лет назад – выбили друг другу по зубу, а после сотрудничали на деловой основе. Кстати, откуда ты знаешь, что Пру не делает то же самое с Пэйшенс? Может, это Пру первая начала.

Этот случай не оттолкнул меня от девушек, даже от таких, у которых были сестры-близнецы с телепатическими способностями, только теперь я уж стал наслаждаться обществом всех их вместе. Но какое-то время после этого случая я стал чаще видеть дядю Альфреда. Он любил играть в домино, а потом, когда мы кончали игру, говорить о своей Лапочке – и, конечно, с ней. Он, и я тоже, смотрели на ее большую фотографию, и мы втроем разговаривали, причем дядя повторял ее слова мне, а мои – ей. Она и вправду была очень хорошим ребенком. Было очень интересно познакомиться с маленькой шестилетней девочкой; крайне забавно, о чем они думают.

Однажды вечером, как всегда, мы беседовали втроем, я смотрел на ее фотографию, как вдруг мне пришло в голову, что прошло много времени и Лапочка, должно быть, изменилась, – ведь в этом возрасте меняются очень быстро. И у меня появилась блестящая мысль.

– Дядя, а почему бы Лапочке не послать свою фотографию Расти Родсу? Потом тот передаст ее Дасти, а тот уже нарисует тебе не хуже этой, только уже теперешнюю, ты увидишь, как она выглядит сейчас, понимаешь? Ну как, Лапочка, хорошая мысль?

Это совсем не обязательно.

Я глядел на эту фотографию, и глаза мои чуть не вывалились от удивления. На какой-то миг изображение изменилось. Конечно, это была та же самая веселая девочка, но она вдруг стала немного старше, она стеснялась дырки в зубах и волосы у нее были зачесаны по-другому.

И она была живая. Не просто цветная стереофотография, а живая девочка. Разница очень большая.

Но я моргнул, и передо мною опять была та же самая старая фотография.

Я хрипло произнес:

– Дядя, кто это сказал: «Это совсем не обязательно»? Ты? Или Лапочка?

– Конечно Лапочка. Я только повторил.

– Да, дядя… но я не слышал тебя, я слышал именно ее. – Потом я рассказал ему про фотографию.

Он кивнул.

– Да, так она сейчас и выглядит. Она просит передать тебе, что, вообще-то, зуб у нее вот-вот прорежется.

– Дядя, тут никуда не денешься. На секунду я незаконно подключился на вашу волну. – Меня немного трясло.

– Знаю. И Лапочка тоже знает. Только почему незаконно, сынок, мы всегда рады другу.

Я пытался переварить эту новость. От последствий, которые это могло иметь, голова шла кругом куда сильнее, чем тогда, когда мы с Пэтом обнаружили свою способность. Только я не представлял себе, какими они могут быть, эти последствия.

– Слушай, дядя, думаешь, у нас может получиться еще раз? Лапочка?

– Можно попробовать.

Но на этот раз ничего не вышло. Если только я не слышал ее голос вместе с голосом дяди, когда она сказала:

Спокойной ночи, Томми. Но я не был уверен.

Улегшись в постель, я рассказал все это Пэту. Когда я убедил его, что все это и вправду произошло, он заинтересовался.

В этом, старик, стоит покопаться. Я, пожалуй, лучше запишу все это на пленку. Доктор Мэйбл обязательно захочет этим заняться.

Ты подожди, пока я спрошу разрешения у дяди Альфа.

Хорошо. Я думаю, это все его племянница, и каким-то непростым образом. Да, кстати о ней; может, мне с ней увидеться? Возможно, будет проще снова подключиться, если на каждом конце будут двое. Где живет его племянница?

Кажется, в Йоханнесбурге.

Мм… Неблизко, но, если доктор Мэйбл проявит интерес, ФДП обязательно пошлет меня туда.

Возможно, но дай я сначала поговорю с дядей.

Однако дядя Альф сперва побеседовал с доктором Деверо. Они вызвали меня, и доктор захотел, чтобы мы прямо тут же сделали еще одну попытку. Я никогда не видел раньше его таким взволнованным. Я сказал:

– Можно, конечно, только я сильно сомневаюсь, что у нас что-нибудь получится. Прошлым вечером ведь не вышло. Думаю, тот раз был просто случайностью.

– Случайность, случайность. Получилось раз, значит может получиться снова. Надо только хорошенько подумать о создании подходящих условий. – Он глянул на меня. – Есть возражения против легкого гипноза?

– У меня? Да нет, сэр. Только я плохо поддаюсь гипнозу.

– Думаешь? Если верить твоему досье, доктор Арно сумела. Просто притворись, что я – это она.

Я чуть не рассмеялся ему в лицо. Наверное, я больше похож на Клеопатру, чем он – на хорошенького доктора Арно. Но я согласился принять участие в опыте.

– Все, что тебе нужно, – это легкий транс, чтобы убрать все отвлекающие обстоятельства и сделать тебя более восприимчивым.

Не знаю, что я должен был ощутить в «легком трансе». Я не чувствовал ничего и не спал.

Однако я снова услышал Лапочку.

Думаю, интерес доктора Деверо был чисто научным; любой новый факт, связанный с человеческой психикой, мог вывести его из обычной апатии. Дядя Альф думал, что доктору также очень хотелось установить новую телепатическую линию связи, так, на всякий пожарный. В том, что сказал дядя, звучал легкий намек, что сам он задумывался, долго ли он протянет.

Но был еще один намек, более серьезный. Дядя Альф со всей деликатностью дал мне понять, что, если уже дело дойдет до этого, хорошо знать, что есть кто-то, кому он доверяет и кто может присмотреть за его девочкой. Он, конечно, не сказал этого прямо, в лоб, так что мне не пришлось отвечать, а то я, пожалуй, поперхнулся бы от смущения. Он просто дал мне понять – и это был наилучший комплимент, какого я только в жизни удостаивался. Я все-таки сомневался, что заслуживаю такого доверия, и поэтому решил, что обязан заслужить его, если уж дойдет до дела.

Теперь я мог, конечно, «говорить» с дядей Альфом также, как и с Лапочкой. Но я пользовался новой возможностью только при наших беседах втроем. Все-таки телепатия без необходимости – это лишняя обуза. И я никогда сам не связывался с Лапочкой, только во время пары экспериментов, проведенных по просьбе доктора Деверо для того, чтобы твердо установить, что я могу это сделать без помощи дяди. Для этого потребовалось снотворное, из обычного сна дядя сразу выходил, если кто-нибудь «кричал» на этой волне. Но потом я ее оставил в покое, не мое это было дело – залезать в мозг маленькой девочки, разве что она сама была к этому готова и хотела пообщаться.

А вскоре после этого Пэт женился.

Все время этого первого ускоренного участка пути, после того как доктор Деверо «подержал меня за руку», мои отношения с Пэтом стабильно улучшались. После того как я сумел понять, что ненавижу и презираю Пэта, вдруг почему-то оказалось, что ни ненависти этой, ни презрения уже нет. Я излечил его от ужасной привычки без нужды меня беспокоить – для этого я сам занялся тем же самым. Будильник-то он мог заглушить, а меня – нет. После этого мы выработали формулу «живи-и-дай-жить-другому» и стали лучше ладить. Через какое-то время я заметил, что с нетерпением жду очередной связи с ним, и понял, что он мне нравится. Не «снова», а «наконец-то», ведь я никогда не испытывал к нему таких, как теперь, теплых чувств.

Но теперь, когда мы начали сближаться, нас все больше отдаляло друг от друга: в дело вмешалось «замедление». Как видно из релятивистских уравнений, зависимость не линейна; вначале замедление почти незаметно, но с приближением к скорости света оно нарастает как бешеное.

При трех четвертях скорости света Пэт начал жаловаться, что я растягиваю слова; мне же казалось, что это он тараторит. При девяти десятых отношение было близко к двум, но мы уже разобрались, в чем тут дело: я стал говорить побыстрее, а он помедленнее.

При девяносто девяти процентах скорости света отношение перевалило за семь, и мы едва могли понять друг друга. Чуть позднее в тот же день мы полностью утратили контакт.