И вспоминал о ней Талий не больше, чем о других.

А через несколько месяцев, осенью, встретил ее в книжном магазине, неожиданно осмелел, поздоровался. Она глянула на него.

– Зритель. Поклонник, – расшаркался Талий. – А вы учебу закончили уже?

– Закончила. В театре уже работаю. В ТЮЗе.

Талий обрадовался. Ведь не просто ответила, а весьма распространенно ответила. И он с дотошностью почти неприличной (как сам бы оценил ее, если б мог в этот момент оценивать свои действия) стал расспрашивать ее о театре, а потом рассказал о своем музее, о своей работе, зазвал к себе, обещая провести для нее экскурсию и много поведать интересного, о чем обычно экскурсоводы не распространяются. Приходите, приходите обязательно, говорил Талий – и вдруг ляпнул:

– С мужем приходите.

– С каким?

– Разве вы не замужем?

– Кто вам сказал?

– Доходили слухи…

Наташа удивилась:

– Откуда к вам обо мне могут слухи доходить?

Талий замялся, глянул на нее, и ему показалось в этот момент, что эта девочка видит все: и то, что есть, и то, что может быть, – и то, что будет, если она того захочет.

Ранней весной следующего года они поженились.

Воспоминание это – о Вите, умершем (а хочется сказать: погибшем) прошлым летом от инфаркта, и знакомстве с Наташей – промелькнуло в уме Талия за долю секунды, словно налетевшим ветром пролистнуло сотню страниц книги, при этом невероятным (и обычным для любого, в сущности, человека) образом все эти страницы были прочитаны дословно – Талий и без того знает их наизусть.

Поэтому оно ничуть не показалось ему отступлением от темы прощаний. Вот дом, где я живу, размышлял он дальше на эту тему. Большой девятиэтажный дом, восемь подъездов, двести с лишним квартир. Уже довольно старый дом, почти тридцать лет ему, и живут здесь преимущественно выходцы из района Глебучева оврага, где снесли когда-то десятки деревянных хибар; Глебучев этот овраг всегда славился – нет, не преступностью, уважаемых и действительных воров и грабителей тут было не так уж много, он славился унылым, бытовым, пьяным бандитизмом: недели не проходило, чтоб не ограбили полуночного прохожего, а то и из своих кого-нибудь обидят, иногда и до смерти. Так вот, в этом доме на данный момент благоденствуют дюжина алкоголиков и полдюжины алкоголичек. Они нигде не работают, деньги на выпивку достают неизвестно где. Из них большинство – возраста Талия. Они начали прощаться с миром в массовом порядке лет десять назад – и всё прощаются. С каждым днем этой жизни, с утра – заново. Они прощаются мудро – в забытьи и веселье. Временами то один, то другой исчезает – устав и заболев от беспробудного прощания. Через месяц-другой, желтый и немощный, выползает, трезво стоит у подъезда, покуривая, а через несколько дней – опять хоть и растрепан, грязен, но бодр и румян, забыв о хвори – прощается опять. А пятидесятилетний Вовка из шестого подъезда (о котором только и знал Талий, что он Вовка – и был когда-то авиадиспетчером) так и не выполз. Умер. Умер незаметно, хоронили тоже незаметно – словно тайком, Талий проглядел.

Так размышлял он – на протяжении двух-трех глотков чая, вот тут-то Наташа и сказала свои слова, и мгновенно мысли Талия прекратились, он сразу же о них забыл, а теперь вот вспомнил – и вспомнил со страхом, потому что вспомнил и то, что вроде бы забыл начисто, то ли не придав этому значения, то ли боясь придавать какое-либо значение.

Они не были еще женаты с Наташей, но уже решили пожениться. И Талий не раз задавал ей вопрос, который ученые психологи, специалисты по семейной жизни, мужчинам задавать категорически не советуют. «Слушай, – спрашивал Талий, – что ты во мне нашла?» Подобными вопросами, утверждают специалисты, мужчина (да и женщина тоже) возбуждает в партнерше (партнере) сначала приятное чувство владения душой и телом другого человека, чувство собственной благотворительности, но очень скоро как правило, это сменяется чувством досады, а потом и прямым вопросом, но уже не со стороны, а внутренним, своим: «А что я, в самом-то деле, в нем (в ней) нашла (нашел)?!» Сумейте внушить партнеру, советуют специалисты, козлы естественные, что не он вас, а вы его облагодетельствовали, но при этом действуйте умеренно, чтобы не вызвать у него чувство неполноценности. Козлами естественными не Талий назвал этих специалистов – он человек слишком деликатный, так обозвал их я, рассказчик этой житейской истории, поскольку хоть они и правы теоретически, но практически не все так просто. Если любят люди друг друга, то могут задавать друг другу какие угодно вопросы – и сколько угодно. Если ж не любят – никакие ухищрения не помогут. Специалисты заведомо рассматривают партнеров (так они предпочитают называть влюбленных) как двух тайно враждебных особей, долженствующих одержать взаимную победу, при этом, следует признать, опираются они и на свой аналитический опыт, и на ученые труды, и на мощную поддержку мировой художественной литературы. С мировой художественной литературой я не спорю, я без всякого спора утверждаю, что правота ее о вечной вражде полов мне давно уж неинтересна, мне гораздо интересней любовь без вражды – как явление необыкновенное, но вполне реальное, поэтому я и взялся рассказывать о Талии, а не о каком-то другом человеке. Ну, и потому еще, что Талий во многом рассуждает так же, как и я, хотя ведем мы себя в жизни часто совершенно по-разному.

– Что ты во мне нашла? – спрашивал Талий.

И Наташа отвечала:

– Я нашла в тебе ум. Я нашла в тебе доброту. Я нашла в тебе оригинальность внешности. Я нашла в тебе то, что ты мне просто-напросто нравишься, мы подходим друг другу, вот и все.

Ну, и другие слова, о которых Талий хоть и любит вспоминать, но стесняется.

А однажды вдруг она сказала, закинув руки за голову и глядя, прищурясь, куда-то вверх, словно – сквозь потолок:

– Когда мне было восемнадцать лет, совсем недавно вроде, а какая дура была! – я решила, что, если за десять лет не стану великой… н у, пусть не великой, но замечательной – актрисой или… нет, именно актрисой, только актрисой, если я не буду знаменитой (тут она коротко рассмеялась), тогда я перестану жить. Глупо, правда?

Талий согласился.

– А может, и не глупо, а?

Талий не согласился. Глупо. Очень глупо. Можно быть великим человеком, сидя в подвале и перебирая бумажки. Я вот великий человек – без титулов, званий и всемирной известности. Я велик – как большинство людей, которые делают то, что хотят – и чувствуют при этом, что их дело нужно.

И это было совершенно точное выражение убеждений Талия по этому вопросу, но Таша не приняла всерьез, смеялась.

И вот теперь, закуривая вторую подряд сигарету (хотя обычно он курил с интервалом в час – многолетняя привычка), Талий вспомнил эти ее давние слова. Он вспомнил и о вчерашнем телевизионном сообщении о самоубийстве довольно известной актрисы. Молодая еще, сорока не было, имела роли в приличном московском театре, снималась на телевидении и в кино. Причин никто не назвал. Кто-то из близких знает, конечно, но не хочет говорить. Ведь не бывает же так, чтобы не было причин! Талий, услышав это известие, подумал привычную свою простодушную мысль, всегда приходящую ему на ум, когда он слышит о самоубийцах. Мысль следующая: жаль, что меня не было рядом, я бы – отговорил! И это не от самоуверенности Талия, не от убежденности его в своем обаянии, он как истинно обаятельный человек своего обаяния не замечал, просто он человек логики и считал, что сумел бы именно уговорить заблудившегося человека, уговорить, отговорить от бессмысленного и жестокого по отношению к себе и близким шага.

А вдруг, подумал Талий, его жена не забыла о том своем данном себе обещании? Восемнадцать плюс десять – двадцать восемь, а ей уже двадцать девять, а скоро – тридцать. Значит, срок пропущен. Но почему она почти все лето была не всегда в веселом настроении? Правда, они не сумели отдохнуть, решили слегка отремонтировать квартиру – но вместе же решили. Почему она иногда задумывается так глубоко и отрешенно? Она и раньше задумывалась, но Талию теперь кажется, что в это лето – по-особенному, по-другому.