– И вас это умение… не тревожит? – спросил Неделин. – И вы не переходите ни в кого? Вам как психиатру…

– Мне как психиатру и в себе самом хорошо. Мне скоро докторскую защищать, не до пустяков, извините!

– Да… Конечно…

И с этого момента Неделин словно что-то понял, словно выздоровел, он стал просить Матвея Филатовича о выписке.

– Сознайтесь, вам тут просто надоело? – спросил Матвей Филатович. Неделин разгадал тонкость этого вопроса и сказал:

– Да, признаться, надоело.

– Вот и отлично! – сказал Матвей Филатович. – Это уже признак выздоровления. Понаблюдаемся еще деньков пять – и на свободу!

Неделин запротестовал, сказал, что очень хочет домой, к детям, и чем больше уговаривал Матвея Филатовича, тем больше тот был доволен и в результате принял решение о выписке в тот же день.

Теперь Неделин имел справку о болезни, хотя, получив ее, задал себе вопрос: разве нельзя без нее было обойтись? Это уже советская привычка: документ в кармане сердце греет.

В субботу среди дня он пошел на проспект Кирова. Пересекая площадь у фонтана, сделал то, что не мог сделать раньше. Неудобство ощущалось лишь одно: брызги, разлетающиеся от твердой поверхности бетонных плит, закрапали ботинки. После этого он спокойно застегнулся и постоял у лужи, обводя глазами окружающих. Кто вовсе не заметил, кто улыбнулся, кто захихикал, а кто и невоспитанно заржал, показывая на Неделина пальцем, но стоило любому из глазеющих встретить взгляд Неделина – внимательный, ироничный, убежденный в своей правоте, – и он тут же отводил глаза. Неделина кто-то тронул за руку. Он обернулся: милиционер и дружинник с красной повязкой.

– И зачем же вы это сделали? – поинтересовался милиционер, демонстрируя свою вежливость, а дружинник приготовился, чтобы взять пьяного.

Но Неделин трезвым и спокойным голосом сказал:

– А захотелось.

– Больной, – сказал милиционер дружиннику, и они проследовали дальше, пресекать настоящие беспорядки.

Из магазина «Искусство» вышла девушка, она несла перед собой стопу книг – для другой девушки, которая продавала книги возле магазина с прилавка-лотка, пользуясь хорошей погодой.

Известно: когда человек осторожно несет то, что может упасть, разбиться, рассыпаться, многим, кто это видит, невольно хочется, чтобы – упало, разбилось, рассыпалось. Неделин тоже уловил в себе такое желание, а уловив, подошел к девушке и толкнул ее, книги рухнули на тротуар.

– Ты очумел? Смотреть надо, куда прешь! Пьяный, что ли? – закричала девушка.

– Я не пьяный. Я нарочно, – сказал Неделин.

Девушка, не слушая, подбирала книги, сдувала с них пыль. Неделину стало жаль ее, он с извинениями помог собрать книги и донести до лотка.

Пошел дальше. А вот и тот самый мороженщик, парнище, презирающий покупателей.

– Сколько? – спросил он, не глядя на Неделина.

– Одну! – сказал Неделин ехидно.

Презрительно двигая руками, мороженщик наполнил стаканчик ароматической говяшкой, сунул Неделину и держал руку с открытой ладонью, ожидая денег. И Неделин плюнул ему в ладонь. Тот заглянул в ладонь, сильно удивленный, посмотрел на Неделина и, без того краснолицый от осеннего холодка, стал багроветь, догадываясь, что его оскорбили. Неделин положил мелочь на прилавок, а мороженое приблизил к роже мороженщика – и стал ввинчивать его; стаканчик хрустел, ломаясь.

Кончив дело, Неделин стал ждать. Мороженщик вытер лицо фартуком, посмотрел на Неделина с человеческой обидой и тихо спросил:

– Ты кто?

– Неделин Сергей Алексеевич.

– Нет, а кто ты? Чего тебе?

– Да ничего, собственно. Работай честно.

Мороженщик был окончательно обескуражен. Неделин не стал еще больше озадачивать его. Удалился.

Он шел, свободно и радостно глядя вокруг.

Завернул в один из магазинов – пустой, поскольку товаров едва-едва хватает самим продавщицам, их знакомым и родственникам (такова была торгово-экономическая ситуация описываемого времени), и весело, громко сказал:

– Здорово, воры!

Против его ожиданий продавщицы не дрогнули и не возмутились, посмотрели на него лениво, без интереса. Он ушел несколько уязвленный.

Что бы еще сделать?

Вот идет хмурый, озабоченный пожилой человек. Дети ли его заботят, события ли внешнего мира, собственная ли болезнь? Идет – одинокий, понимая, что никому не нужна его печаль, никто его не утешит.

Неделин протянул ему руку:

– Здравствуйте!

Пожилой человек пожал руку и только потом пробормотал:

– Извините, не припомню.

– А вы меня и не знаете. Мне просто с вами поздороваться захотелось. Все будет хорошо.

– Дурак, – сказал пожилой человек, мгновенно став злым.

– Почему? – удивился Неделин.

– Шею бы тебе намылить, скотина, урод такой! Прохода уже нет, одни психи везде!

Неделин огорчился.

На работе он скучал, дела запустил, поначалу ему прощалось, как недавно болевшему, но вот дошло до того, что Илларионов вызвал его к себе в кабинет для проработки.

Неделин вошел с улыбкой.

– Я вам завидую, – сказал Илларионов. – Если бы я так работал, как вы, меня бы совесть замучила, а вы – веселитесь.

– А если бы я работал так, как вы, – ответил Неделин, – то я бы вообще повесился, но вы-то живете!

– Ты идиот или притворяешься? Думаешь, полежал с нервами – и тебе все можно? Тогда всем все можно, все с нервами, и я тоже, между прочим. Ясно?

– Я притворяюсь идиотом, – сказал Неделин. – Не всем же иметь такой естественно идиотский вид, как у вас.

– Что?!

– И не носите платок в нагрудном кармане, это старомодно. Уголок, видите ли, торчит! Не можете забыть, как тридцать лет назад на танцы ходили?

Подойдя, Неделин выхватил платок, аккуратно высморкался, бросил в корзину для бумаг и сказал:

– Ну, я пойду заявление об уходе напишу.

Уволившись, Неделин стал просматривать в газетах ежедневные объявления центра по трудоустройству, решая, куда податься. Ему попадались специальности машиниста маркировочной машины, электросварщика, формовщика, крановщика мостовых и башенных кранов, арматурщика, столяра по ремонту какого-то подвижного состава, сменного мастера прачечной, ученика швей и вышивальщиц, фрезеровщика, экономиста, сторожа… стоп! – вот это годится.

И он устроился сторожем при одной организации.

Поскольку ни читать, ни слушать радио он не мог, то занимался бессмысленным и успокаивающим делом: строил из спичек домики, башенки, мечтая со временем научиться сооружать целые замки и модели кораблей, этому его научил на Тулупной один из сопалатников Незамайнов, который, правда, на этой почве и сбрендил: задумав построить модель Московского Кремля в полтора метра высотой, он всеми помыслами отдался этому; работая в планово-финансовом отделе какого-то предприятия, то и дело смотрел на часы, дожидаясь конца службы, дома наскоро ужинал, закрывался у себя в комнате и творил, невзирая на скандальный голос жены за дверью, забыв, что у него сын-бездельник и дочь на выданье. Работа близилась к концу, и был день, когда он не пошел на службу. Восемь дней он не показывался из комнаты, не ел, не пил, испражнялся в горшки с цветами, на стуки и крики отвечал руганью. Пришлось вызвать психиатрическую бригаду, взламывать комнату и тащить упирающегося Незамайнова, плачущего и кричащего, что ему осталось совсем немного.

Матвей Филатович первым делом задал ему вопрос: для кого строилась эта столь превосходная модель, ведь она монолитная и ее нельзя вынести из комнаты?

– Да, все сцеплено, не разберешь, за одну спичку потянешь – другие распадутся, – гордо ответил Незамайнов.

– Так для кого же сей труд? – повторил вопрос Матвей Филатович.

– А для себя!

На этом Матвей Филатович прекратил беседу и назначил Незамайнову лекарства, в душе считая его, однако, вполне нормальным человеком.