На следующем заседании Президиума ЦК 13 февраля 1956 года было принято решение: «Внести на Пленум предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности. Утвердить докладчиком товарища Хрущева».

Существенно, что, хотя Президиум ЦК одобрил выводы комиссии Поспелова, не все они были упомянуты в докладе. Вывод комиссии о том, что все так называемые антисоветские «центры» и «блоки» были созданы следователями НКВД, недвусмысленно ставил вопрос о необходимости пересмотреть приговоры открытых процессов над лидерами бывшей оппозиции. Это мнение комиссии было проигнорировано, более того — и в отчетном докладе, и в докладе о культе личности в особую заслугу Сталину была поставлена борьба с оппозицией. Троцкисты и бухаринцы были вновь поименованы «врагами народа». Однако основная позиция доклада Поспелова о том, что культ личности Сталина явился следствием личных отрицательных качеств вождя, была усилена и развита в докладе.

Хотя Хрущев пишет в своих воспоминаниях, что решение заслушать доклад о культе личности было принято в последние дни съезда, на самом деле вопрос этот обсуждался до съезда. Членов Президиума ЦК беспокоило, что правда о преступлениях сталинского режима повлияет на голосование делегатов. Наиболее горячо и возбужденно по этому поводу выступал Ворошилов, он прямо предупреждал членов Президиума: после такого доклада при выборах в руководящие органы партии делегаты вряд ли проголосуют за членов Президиума ЦК. Тогда и было решено поставить доклад Хрущева 25 февраля 1956 года, после того, как пройдут выборы руководящих органов партии, а прения по докладу не открывать.

В своих воспоминаниях Хрущев представляет дело так, что вопрос о докладе на закрытом заседании был решен экспромтом накануне закрытия съезда и что этого доклада вообще не было бы, если бы не его, Хрущева, настойчивость.

И здесь дело обстояло совсем не так. Вот хроника тех событий, основанная на сведениях, почерпнутых из архивных документов, рассекреченных в постсоветское время.

9 февраля Президиум ЦК дает поручение Поспелову подготовить текст доклада.

13 февраля, за день до открытия съезда и за несколько часов до заседания Пленума ЦК КПСС, принимается решение: информировать собравшихся на Пленум членов ЦК о том, что на съезде будет сделан доклад о культе личности и этот доклад сделает Хрущев. На заседании 9 февраля Хрущев на эту роль не осмелился: «Может быть, Поспелову составить доклад и рассказать», — читаем в записях заведующего общим отделом ЦК Малина о заседании. 13 февраля кандидатура докладчика голосовалась, и была принята большинством голосов.

Тогда же, 13 февраля, было решено подключить к работе над докладом, кроме Поспелова, и других секретарей ЦК.

18 февраля Хрущеву представляется первый вариант доклада.

19 февраля Хрущев диктует доклад стенографисткам, взяв за основу представленный ему проект.

«Надиктованный» доклад был разослан членам и кандидатам в члены Президиума ЦК, которые сделали свои замечания, но в целом одобрили текст.

23 февраля доклад был полностью готов.

Словом, никакого личного экспромта. Полнейшая коллегиальность. Следовательно, в мемуарах Хрущева очень мало истины.

С текстом секретного доклада Хрущева на ХХ съезде вообще какая-то мистика. Я неоднократно беседовал с доктором философских наук профессором Николаем Николаевичем Михайловым, с которым вместе работал в ЦК КПСС, только я в идеологическом отделе, он в общем.

Ему пришлось быть одним из тех, кто в 1989 году готовил к печати в журнале «Известия ЦК КПСС» доклад Н. С. Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда. Тогда Николай Николаевич отвечал за подготовку архивных документов и исторических публикаций в этом журнале. Мы понимали, что публикация доклада станет сенсацией, и надо ли рассказывать, с каким волнением и журналистским азартом готовили к печати этот документ? Документ, спрятанный на долгие 33 года в архиве VI сектора общего отдела ЦК КПСС — так был зашифрован архив Политбюро.

Те, кому приходилось работать с подобного рода докладами, знают, что существуют три варианта их оригинальных текстов: 1. Доклад, который произнес выступающий. 2. Правленая стенограмма этого доклада. 3. Опубликованный текст.

Понятно, что они, как правило, неидентичны, и, строго говоря, подлинно оригинальный текст — это произнесенный текст. Ведь, выступая с трибуны, именитый докладчик (а у Хрущева, как впоследствии у Горбачева, это происходило сплошь и рядом) отвлекается от написанного текста, реагирует на настроение и реплики аудитории, дает волю сиюминутным эмоциям, иногда его, что называется, «заносит», словом, выступает живой человек, и этим все сказано. Другое дело — отпечатанная по горячим следам стенограмма, которую принято давать на правку самому выступающему. В ней возможны авторские правки речевых огрехов, изъятие откровенных неуклюжестей и сказанных в запальчивости «глупостей», приглушение эмоций и т. п. Что же касается текста для печати, то он может отличаться от произнесенного весьма и весьма существенно: вступают в силу соображения политической конъюнктуры, сохранения партийной и государственной тайны, ожидаемого пропагандистского эффекта и т. п.

Так вот, публикация секретного доклада Хрущева готовилась по «третьему варианту». То есть в распоряжении Михайлова была отпечатанная типографским способом брошюра с грифом «не для печати». Такая брошюра рассылалась в 1956 году в партийные организации и зачитывалась на партийных и комсомольских собраниях. Эта брошюра печаталась по правленому тексту, который Хрущев разослал членам Президиума ЦК только 1 марта.

Возникает вопрос: насколько идентичен этот текст тому, что говорил Хрущев? Стенограммы в архиве не было — она на съезде не велась. Но машинописный-то текст произнесенного 25 февраля доклада должен был сохраниться в архиве? Должен, но… не сохранился. Потерян!

С тех пор прошло много лет, архив Политбюро давно стал президентским архивом, но, как признался бывший руководитель Росархива профессор Р. Пихоя, окончательный вариант доклада (тот текст, который зачитывал сам Хрущев на съезде) до сих пор так и не найден.

Странная потеря. ЦК КПСС не то учреждение, где можно было потерять «исторический доклад» партийного вождя. Отсутствует и магнитофонная запись (а она наверняка велась). Изъять их из архива Политбюро мог только сам «хозяин» или его «наследники», но это тоже маловероятно. К изъятию (по существу, воровству) пришлось бы подключать работников архива, в тайне это не сохранишь. Другое дело, что оригинал доклада можно было не отдать в архив. Но почему?

«Так ли это важно?» — спросит современный читатель. Главное, что доклад опубликован, а нюансы интересны сегодня только историкам. В общем-то, это верно. И все же очень любопытно, какие изменения претерпел доклад за время от 25 февраля, когда он был произнесен, до 5 марта, когда его разослали в виде брошюры? Что вставил и что вычеркнул из своей исторической речи Хрущев, отдавая ее для распространения? Узнаем ли мы это когда-нибудь? Трудно сказать.

О реакции местных партийных органов на закрытое письмо ЦК КПСС с текстом секретного доклада Хрущева известно мало. Если верить официальной партийной информации, поступавшей из ЦК компартий союзных республик на Старую площадь в Москву, то в парторганизациях встретили зубодробительную критику в адрес Сталина с воодушевлением, чтение доклада сопровождалось чуть ли не овациями. Но вот прошло время, и события полувековой давности предстали в другом, более близком к правде свете.

Как-то М. С. Горбачев вспомнил хрущевские времена. Он тогда работал в комсомоле. В Ставропольский крайком КПСС тоже поступила брошюра с текстом доклада Хрущева на закрытом заседании ХХ съезда.

Встал вопрос: как реагировать комсомолу? Пришли к общему мнению: наиболее подготовленные работники должны включиться в разъяснительную работу итогов ХХ съезда среди молодежи. План комсомольских действий согласовали в крайкоме партии. Горбачева направили в Ново-Александровский район. Ситуацию он застал там, можно сказать, типичную. Секретарь райкома партии по идеологии Н. И. Веретенников, к которому Горбачев зашел по приезде, узнав о его миссии, выразил искреннее сочувствие. Он, как понял Горбачев, считал, что его просто «подставили». Во всяком случае, сам находился в полнейшем смятении и абсолютно не знал, что делать. «Откровенно скажу тебе, — заметил он, — народ осуждения «культа личности» не принимает».