Мы, тогда молодые работники, удивлялись: как же нас Хрущев воспитывает насчет бдительности, если все его окружение оказалось врагами народа? Он же один только остался в МК целым.

Вопрос. Вы полагаете, что масштаб репрессий в Москве личная «заслуга» Хрущева?

Ответ. В значительной мере. Ведь после осени 1938 года, после прихода к руководству горкомом Щербакова, никто из работников Моссовета, МК и МГК, райкомов не пострадал. Я знаю, что когда на Политбюро в июле 1940 года возник вопрос о снятии Щербакова с работы за плохую работу авиазаводов, то обвиняли его и в том, что он очень неохотно и очень редко давал согласие на репрессии. Мало того. В моем присутствии на секретариате горкома по представлению Щербакова начальник следственного отдела НКВД был исключен из партии за необоснованные аресты».

Вот где зарыта собака!

Сталин, на которого ныне вешают все репрессии, развязанные в стране, оставался у руля, палач Берия по-прежнему возглавлял НКВД, а репрессии в Москве прекратились с уходом Н. С. Хрущева. Но зато новая их волна прокатилась по Украине. И не только в отношении гражданских лиц.

Хрущевский зять А. И. Аджубей, к которому во время правления его тестя и на козе нельзя было подъехать, не растратил былого самомнения и после бесславного смещения Никиты Сергеевича. Тесть по-прежнему оставался Богом, сошедшим на землю.

Таким его и рисовал Аджубей — отмеченным свыше, выгодно выделявшимся своей живостью на фоне пергаментных лиц сталинских монстров-наркомов.

В 1954 году Никите Сергеевичу исполнилось шестьдесят. Семейных торжеств он якобы не признавал. С утра, как обычно, младшие отправлялись на занятия, старшие — на работу. Однако юбилей все же отпраздновали — явочным порядком. На даче собрались гости — Молотов, Маленков, Ворошилов, Микоян, Булганин… Нельзя было не заметить, насколько хозяин стола отличался от них. Обветренный, загорелый, с седеньким венчиком волос по кругу мощного черепа, Хрущев походил на приезжего родственника, нарушившего чинный порядок застолья. В тот вечер он был в ударе, сыпал пословицами, поговорками, каламбурами, украинскими побасенками. Он чувствовал, конечно, что его простоватость коробит кое-кого из гостей, но это его нисколько не смущало. Цепкие глаза бегали по лицам собравшихся, и, казалось, в них, как в маленьких зеркальцах, отражалось все, что владело его вниманием. Без пиджака, в украинской рубахе со складками на рукавах (у него были короткие руки, как он говорил, специально для слесарной работы), Хрущев предлагал и другим снять пиджаки, но никто не захотел.

Гости сидели со снисходительными минами на лицах, не очень-то скрывая желание отправиться по домам, но встать из-за стола не решались. Было видно, что они принимают Хрущева неоднозначно, что вынуждены мириться с тем, что он попал в их круг, а не остался там, на Украине, где ему самому, по-видимому, жить и работать было легче и сподручнее. Эта несовместимость Никиты Сергеевича с гостями вызывала неловкость и даже тревогу. Нина Петровна сказала: «Давай отпустим гостей».

Арест и расстрел Берии вопреки ожиданиям не сплотил сталинских наследников. Между ними все чаще возникали размолвки, личная неприязнь. Они были абсолютно разными людьми. «Старики» с трудом воспринимали провинциального выскочку, его «деревенскость» во многих вопросах, особенно касавшихся международных дел и идеологии. Это бросалось в глаза даже его сыну Сергею, далекому в те годы от большой политики.

Он тоже замечал, что давно не осталось камня на камне от былого согласия, достигнутого на короткое время в преддверии ареста Берии. Постепенный поворот в международной политике от конфронтации и изоляции к мирному сосуществованию, налаживание торговых и иных связей рассматривались «стариками», и в первую очередь Молотовым, как измена, пусть не государственная, но идеологическая. Маленков в этих вопросах среди своих единомышленников стоял особняком, он никогда не слыл ортодоксом, кое в чем мог пойти дальше Хрущева. Но только без него.

Не было единства и во внутренней политике. Молотов не соглашался с грандиозным проектом освоения целины. Он считал, что деньги лучше вложить в крестьянское хозяйство здесь, в европейской части страны.

Булганина в лагерь своих недоброжелателей толкнул сам Хрущев. Все последние годы они держались вместе: и в момент смерти Сталина, и при подготовке ареста Берии. Перебирая варианты, обдумывая кандидатуры, подходящие для замены Маленкова на посту Председателя Совета Министров, Хрущев не случайно остановился на Булганине. Казалось, он мог доверять последнему во всем. Во время визита в Великобританию Хрущев вольно или невольно, в силу своего характера, вытеснял Булганина со сцены, перехватывал инициативу, порой не давал ему рта раскрыть. То же самое продолжалось и в Москве. Сначала Булганин терпел, потом стал обижаться, недовольство «деревенщиной» возрастало.

Коллеги по Президиуму ЦК подливали масла в огонь, кто сочувственно, кто язвительно нашептывали:

— Никита тебя ни в грош не ставит!

Наконец Булганин не выдержал, больше с ролью статиста он мириться не желал. Он еще покажет, кто тут первый. Так он и оказался среди противников Хрущева.

Из одиннадцати членов Президиума ЦК семеро стояли за отстранение Хрущева. Казалось, его судьба предрешена. На пост первого секретаря планировался Молотов.

Никита Сергеевич пока ни о чем не догадывался. Подготовка велась в глубокой тайне…

Никаких других мотивов, кроме борьбы за власть, не видел в кремлевских интригах, достигших пика к лету 1957 года, и видный деятель партии, в последующем многолетний член Политбюро В. В. Гришин. Касаясь этой темы, он прямо говорил мне:

— Борьбой за власть следует объяснить и дело так называемой антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и других, их исключение из партии, освобождение от руководящих постов. Они хотели сместить с поста Первого секретаря ЦК Хрущева, но он сумел так организовать дело, что на июньском Пленуме ЦК партии в 1957 году добился устранения почти всех членов Президиума ЦК, а сам укрепился на постах Первого секретаря ЦК, Председателя Совета Министров СССР.

Главным соперником Хрущева, конечно же, был Маленков. Сразу после смерти И. В. Сталина он стал Председателем Совета Министров СССР и, не будучи секретарем ЦК, возглавил его Президиум. Н. А. Мухитдинов рассказывал: уже на мартовском объединенном заседании Пленума ЦК и Верховного Совета было видно, что он реально становится преемником Сталина. По существу, в поздравлениях, поступавших от местных организаций и зарубежных стран, на это намекали и желали ему успехов. Но… Через полгода он уже не играл ведущую роль в Президиуме ЦК, а через два года прекратилась его работа в правительстве. Трудовой путь он завершил в далеком Усть-Каменогорске, в Казахстане, где его исключили из партии и отстранили от работы директора электростанции в Экибастузе.

Что же произошло? Во всем этом, несомненно, огромную «помощь» ему оказал Хрущев. Если Берию устранили «лобовой атакой», методом, как говорится, «дворцового переворота», то влияние и позиции Маленкова ослаблялись шаг за шагом, поэтапно.

В развернутых решениях июльского Пленума существенным фактором стало повышение роли ЦК и подчинение ему органов госбезопасности. Скоро главой КГБ, по настоянию Никиты Сергеевича, утвердили И. А. Серова, человека, формировавшегося в окружении Берии, известного грубостью, бестактностью, бескультурьем, совершившего ряд противозаконных акций по отношению к целым народам и деятелям, но являвшегося давним другом Хрущева. Маленков же его не переносил.

Пожалуй, самый сильный удар был нанесен Маленкову тем, что Хрущев, избавившись от Берии, развернув бурную деятельность в партийных органах, уже в августе пятьдесят третьего года поставил вопрос на Президиуме о необходимости избрания Первого секретаря ЦК. Он сослался при этом на настроения коммунистов, якобы недоумевавших, почему столько времени в партии нет руководителя.