Бобков прекрасно понимал, какую внутреннюю борьбу пришлось выдержать Хрущеву, прежде чем он решился на низвержение божества, чего ему стоило выйти на трибуну ХХ съезда! Филипп Денисович в числе немногих сотрудников госбезопасности оказался в Колонном зале, когда там устанавливали гроб с телом Сталина. По прошествии времени забылось, были ли там все члены комиссии по организации похорон, но молодому лубянскому офицеру очень хорошо запомнился плачущий Хрущев. Плакали все, но Никита Сергеевич рыдал особенно безутешно.
Бобков верил в искренность тех слез так же, как верил и в его желание открыть народу всю правду о злодеяниях Сталина, снять с партии тяжелый груз прошлого и начать новую жизнь.
Не все тогда шло гладко. Идеи ХХ съезда с трудом пробивали дорогу. В одних кругах они находили широкую поддержку, в других встречали сопротивление, чаще всего скрытое, подспудное. Немало было руководителей во всех областях хозяйственной и политической жизни, не исключая ЦК партии и КГБ, которые не могли принять и не принимали критику Сталина. Это объяснимо. Сталин являлся символом величия государства для подавляющего большинства населения страны и далеко за ее пределами.
Понимая шаг Хрущева и одобряя его, Бобков вместе с тем полагает, что последующие действия необходимо было тщательно продумать, чтобы не вносить сумятицу в умы людей и не раскалывать общественное мнение.
Прежде всего из доклада не следовало делать тайну для советских людей. Он ведь так и не был обнародован в Советском Союзе, хотя неоднократно публиковался на Западе. Причины порождения культа, по сути, не подвергались серьезному анализу, развенчивание его ограничивалось констатацией самого явления, что, безусловно, не способствовало извлечению уроков и выработке мер, которые препятствовали бы созданию новых культов.
Еще до ХХ съезда началась реорганизация спецслужб, созданных при Сталине. В марте 1954 года был образован Комитет госбезопасности при Совете Министров СССР. Его председателем назначили И. А. Серова, до того работавшего заместителем министра внутренних дел. Держался Серов очень уверенно, раскованно, по-хозяйски. И это не случайно: когда Хрущев был первым секретарем ЦК партии Украины, Серов возглавлял наркомат внутренних дел, там и началась их дружба.
Кстати, ни Хрущев, ни Серов в те годы не только не препятствовали репрессиям на Украине, а способствовали их усилению. С прибытием Хрущева в Киев сместили с должности наркома внутренних дел старого чекиста, делегата ХVII съезда ВКП(б) Балицкого, сдерживавшего репрессии. Возглавив НКВД, Серов взялся круто «поправлять» медлительность Балицкого. Репрессии на Украине приобрели массовый характер.
О том, как Хрущев задумал свой знаменитый доклад, он сам лучше кого бы то ни было рассказывает в своих воспоминаниях. Разумеется, он ни у кого ничего не подсмотрел, не позаимствовал — ни у Берии, ни у Маленкова. Впрочем, нет смысла повторять его версию. Она и так общеизвестна. Остановлюсь лишь на некоторых деталях, которые приводит его сын Сергей. Он подчеркивает, что эти проблемы родились не спонтанно, отец задумался над ними сразу же после смерти Сталина.
Едва новый Генеральный прокурор СССР Руденко занял свой пост, как Хрущев озадачил его непростым по тем дням вопросом: можно ли верить результатам открытых процессов 30-х годов. Главное, что не укладывалось у него в голове: действительно ли виновен Бухарин, к которому Хрущев испытывал особенно теплые чувства. Руденко ответил отрицательно. Тогда Хрущев замахнулся шире. Он поручил специальной комиссии во главе с секретарем ЦК П. Н. Поспеловым порыться в архивах, выяснить, откуда в 30-е годы вдруг выискалось такое количество «врагов народа». К началу 1956 года Хрущев получил записку с описанием сталинских преступлений. Это сейчас для прочитавших «Архипелаг Гулаг» первые разоблачения звучат лепетом. Тогда же, казалось, обрушились стены, заколебались основы. Хрущев разослал документ членам Президиума ЦК. У одних он вызвал страх разоблачения, у других ужас перед масштабом беззаконий. И те, и другие были едины: хранить эту информацию под семью замками.
Хрущев колебался. Рассказать обо всем? Замахнуться на Сталина? Такой поступок требовал недюжинной смелости. Промолчать? Попытаться выбраться из трясины беззакония и лжи, опираясь на новую ложь? Отец, по словам Сергея Хрущева, понимал — подобный шаг обречен на неудачу, сокрытие правды о чудовищности сталинского режима смерти подобно. Политической, безусловно. Во имя того, чтобы удержаться у власти, придется или творить такие же беззакония, запутываясь во все новых преступлениях, или ждать, когда во всем разберутся другие. Возможность первого варианта отец не мог себе даже представить. Второй не отвечал его деятельной натуре, он привык, не ожидая ударов судьбы, упреждать их. И тем не менее отец никак не мог решиться. Дни шли за днями. Записка Поспелова лежала в его папке, но раздел о репрессиях в готовящемся отчетном докладе ЦК съезду пока отсутствовал.
Итак, Н. С. Хрущев полностью отвергает чью-либо инициативу в подготовке антисталинского доклада ХХ съезду и всецело приписывает развенчание культа Сталина своим заслугам. По утверждению Хрущева, его коллеги по Президиуму ЦК, как могли, сопротивлялись, а он призывал их покаяться перед съездом в том, что они знали о сталинских преступлениях и были причастны к ним.
На самом деле с инициативой создания комиссии, которой поручили изучить материалы массовых репрессий в период с 1937 по 1940 год, выступил… Анастас Иванович Микоян.
Однако в своих мемуарах Хрущев предпочел «забыть» об этой инициативе Микояна и представил дело так, будто бы предложение о создании комиссии исходило лично от него. «Насколько я припоминаю, — говорится в хрущевских мемуарах, — Микоян не поддержал меня активно, но и не делал ничего, чтобы сорвать мое предложение».
Между тем из «надиктовок» А. И. Микояна, найденных среди «особой важности особых папок» в сейфе заведующего общим отделом ЦК КПСС, следует несколько иная интерпретация, нежели в исполнении Н. С. Хрущева и его сына.
Микоян рассказывал, что после смерти Сталина к нему стали поступать просьбы членов семей репрессированных о пересмотре их дел. Он отправлял эти просьбы Руденко. После проверки они полностью реабилитировались. Его удивляло: ни разу не было случая, чтобы из посланных им дел была отклонена реабилитация. Еще бы — дела направлял член Президиума ЦК КПСС!
Анастас Иванович пошел к Никите Сергеевичу и один на один стал ему рассказывать… Надо когда-нибудь, если не всей партии, то хотя бы делегатам первого съезда после смерти Сталина, доложить о том, что было. Если они этого не сделают сами на съезде, а когда-нибудь и кто-нибудь это сделает, не дожидаясь другого съезда, — все будут иметь законное основание считать сталинских преемников полностью ответственными за прошлые преступления… Никита Сергеевич слушал внимательно…
Вот, оказывается, кто был подлинным инициатором расправы с мертвым Сталиным! Но и это свидетельство не окончательное. По имеющимся в моем распоряжении данным, атаку на недавнее божество повел и Берия — по своей чекистской линии. Об этом неоднократно заводил разговор В. Наумов, доктор исторических наук, профессор, нынешний начальник отдела по вопросам реабилитации жертв политических репрессий администрации Президента РФ.
Первые открытые сообщения о зверствах, которые творились в органах безопасности, появились еще весной 1953 года, уверял он меня во время нашей совместной работы на Старой площади. Инициатором публикаций был… Лаврентий Берия. После его ареста появилась информация о том, что и он несет прямую ответственность за политические репрессии 30-40-х годов. Более ранние дела стали рассматривать в середине 1955 года, и первые результаты этих рассмотрений были получены осенью 1955 года. С того времени резко изменилась позиция Никиты Сергеевича Хрущева.
Почему же Хрущев к осени 1955 года обрел решительность?
Это важный вопрос, и он еще требует исследования. Одна из главных причин: к тому времени у Хрущева появилась уверенность в том, что о его личной причастности к преступлениям сталинской эпохи не будет сказано ни слова. Как свидетельствовал Дмитрий Волкогонов, к тому времени по распоряжению Хрущева были уничтожены многие бумаги Берии, документы Сталина, других руководителей партии. Всего было уничтожено одиннадцать бумажных мешков. По личному распоряжению Хрущева тогдашний председатель КГБ генерал Иван Серов произвел большую чистку архивов. Хрущев был убежден, что лично себя он обезопасил от прямой ответственности за репрессии.
