— Преемником является Президиум, теперь у нас коллективное руководство.
А Хрущев выразительно посмотрел на Андреева и следил за ним, пока тот не сел. Прошло немного времени, и А. А. Андреев, являвшийся тогда членом Президиума Верховного Совета, был освобожден от этой должности и стал советником Верховного Совета.
Второй виток невидимой для страны антисталинской кампании начался в 1955 году, когда в основном завершился первый этап расстановки и перестановки кадров в высшем звене. Никита Сергеевич задумал созвать ХХ съезд КПСС раньше уставного срока, чтобы закрепить там свое положение лидера партии, получить одобрение проведенной работы за последние два-три года и основных аспектов внутренней и внешней политики, а также значительно обновить состав ЦК и его Президиума.
Всесторонне обменявшись мнениями на Президиуме ЦК, решили созвать съезд в феврале 1956 г. Определили примерную повестку дня, после жарких споров предварительно договорились об оценке деятельности Сталина, о сборе и изучении документов о репрессиях 30-40-х годов с тем, чтобы, ознакомившись с ними, определить, кому, как и в каком объеме сказать о них на съезде.
Н. А. Мухитдинов отмечает, что идея созыва съезда с такой повесткой пришла в голову Никите Сергеевичу (как он рассказывал впоследствии в минуты откровенности в узком кругу) чуть ли не 8 сентября 1953 г., то есть буквально на следующий день после его избрания Первым секретарем ЦК. Так, без огласки, начал он готовить съезд.
Первоначально предполагалось, что секретарь ЦК КПСС П. Поспелов проинформирует ХХ съезд по этому вопросу. Затем стали говорить, что «рядового» секретаря ЦК маловато, что по этому вопросу должен выступить кто-то из членов Президиума ЦК. Говорили, в частности, что доклад должен сделать Суслов. Но в конце концов Никита Сергеевич сам выступил на съезде…
Все высокопоставленные деятели партии, которых я расспрашивал о подробностях, отмечали, как туго проходила подготовка и предварительное обсуждение материалов о культе личности Сталина в Президиуме ЦК. Представители «сталинской гвардии» возражали против представленного проекта доклада, считали, что он может вызвать нежелательную реакцию внутри партии и за рубежом. Докладчиком, как они предлагали, должен выступить кто-либо из секретарей ЦК, но не Первый. Никита Сергеевич настаивал на сохранении полного текста и на том, чтобы самому сделать доклад. Оппоненты продолжали упорно возражать, Хрущев проявил характер и заявил:
— В таком случае я беру на себя всю ответственность, сделаю этот доклад и оглашу документы о репрессиях, затрагивающие некоторых присутствующих здесь.
Понимая, естественно, о каких материалах и о ком идет речь, Маленков ответил:
— Мы тоже можем огласить документы, касающиеся тебя.
После небольшого перерыва состоялось новое обсуждение. В конце концов договорились о следующем. Никита Сергеевич, идя на уступки ради получения принципиального согласия, предложил:
— Давайте будем демонстрировать на съезде коллегиальность у нас в Президиуме и единство в руководстве. С этой целью переизберем всех присутствующих здесь членов Президиума ЦК, избранных на совместном совещании 4–6 марта 1953 года. Доклад по культу личности сделаем закрытым, без иностранных гостей и приглашенных.
Согласились. Затем договорились, что обсуждения доклада о культе личности не будет. Можно, мол, принять короткое решение, а потом, попозже, развернуть его в постановление ЦК КПСС.
Членам ЦК, которые должны были работать с иностранными делегациями, приглашенными на съезд, поручили сразу же после заседания встретиться с ними и перечислить основные положения доклада о культе личности Сталина и о намечаемых в связи с этим шагах. Так относительно благополучно завершилась последняя часть подготовки съезда.
Все вопросы повестки дня съезда, включая выборы, прошли, как всегда, гладко, без каких-либо осложнений.
Наступил день 25 февраля, день закрытого заседания. Председательствовавший Булганин дал слово Хрущеву, объявив вопрос: «О культе личности и его последствиях». И сразу же в зале воцарилась тишина.
— Никита Сергеевич подошел к трибуне, уверенно начал говорить, — вспоминает Н. А. Мухитдинов. — В первом ряду, слева от Булганина, сидели Ворошилов и Молотов, а сразу за ними, во втором ряду — Жуков и я. Георгий Константинович нагнулся к впереди сидящим, и они шепотом фиксировали каждое отклонение от уже обсуждавшегося текста. Я сосредоточенно следил за реакцией зала, а также, естественно, внимательно и взволнованно слушал доклад.
По словам Мухитдинова, сначала делегаты слушали Хрущева в напряженной тишине. Но вот постепенно то в одном, то в другом месте зала начала проявляться реакция на услышанное — возгласы в виде поддержки, одобрения или возмущения, иногда вспыхивали аплодисменты. Никита Сергеевич много раз отклонялся от текста и говорил от себя. Именно эти моменты своей откровенностью и искренностью вызывали наибольшие эмоции. Наконец он закончил, и зал, находившийся в начале доклада в шоковом состоянии, теперь аплодировал ему. Договорившись о том, что сейчас нецелесообразно проводить обсуждение, приняли документ: постановление ХХ съезда КПСС по докладу Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях».
В конце восьмидесятых годов в Центральном партийном архиве (ныне РЦХИДНИ — Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории) я читал рукописный вариант доклада «О культе личности и его последствиях», подготовленный П. Н. Поспеловым. И тут объявился человек, заявивший, что он был причастен к обоим докладам Хрущева на ХХ съезде — отчету ЦК съезду и к докладу о культе личности. Имя этого человека — Шепилов. Кто же из них готовил доклад — Поспелов или Шепилов?
— До съезда капитального обсуждения доклада не было, — рассказывал мне Шепилов во время одной из наших вечерних встреч на Старой площади. — Это точно. Говорили об этом — да, но возможность выйти на съезд с докладом многих просто пугала. Я действительно принимал участие в написании части этого доклада. Это было так. Я выступил в прениях по отчету ЦК на второй день работы съезда, значит, 15 февраля, так? После выступления я сел в президиуме, у колонны справа. Подошел Хрущев: «Я с этими (Молотовым, Кагановичем…) ничего не могу сделать, а выступить все-таки хочу с развенчанием культа. Поможете?» Я кивнул. «Тогда поедем!» Дело в том, что еще до съезда в личных беседах мы много обговаривали этот вопрос по всем параметрам. Я его полностью поддерживал. Хрущев высказывался о сталинских репрессиях откровенно, с ненавистью, говорил о необходимости реабилитировать миллионы людей. Когда мы приехали на Старую площадь, Никита Сергеевич оставил меня в моем кабинете, где я два с половиной дня сидел и писал. При этом, когда я спросил, что он считает нужным написать, коротко бросил: «Мы все с вами обговорили. Действуйте!» Он дал мне полный карт-бланш.
По словам Шепилова, он написал текст на листах бумаги. При этом никаких особых материалов у него под рукой не было, только текст Поспелова. Рукопись отдал Хрущеву, а сам поехал на съезд. Когда он потом читал доклад, Шепилов находил в нем целые абзацы. Но текст кто-то перелопатил. Кто делал окончательный вариант? Сам Хрущев?… Тогда это были диктовки, ибо Никита Сергеевич сам никогда не писал: у него были трудности с орфографией, и он это знал. Шепилов вспомнил забавный эпизод: он видел всего одну его надпись на документе в таком варианте: «Азнакомица». Может быть, компоновали доклад помощники Хрущева — Лебедев, Шуйский? Неизвестно.
И хотя Шепилов скромно просил меня не делать его соавтором Хрущева, в архиве не удалось обнаружить ни рукописи Шепилова, ни даже машинописного текста.
Ушедшему в 1990 году в отставку с поста первого заместителя председателя КГБ СССР Ф. Д. Бобкову тоже часто вспоминалось то время. Вглядываясь в пятидесятые годы с высоты девяностых, осмысливая причинно-следственные связи бурных событий, свидетелем или участником которых он был, Филипп Денисович искал ответы на мучавшие его вопросы. Почему распался Советский Союз? В чем причина краха Коммунистической партии?
