(Помнится, в одной из бесед, коснувшись этой щекотливой темы, Д. Т. Шепилов не стал отрицать того, что в течение нескольких дней по Москве ползли слухи о тяжелом заболевании Сталина. Передавали разное: одни говорили, что у Сталина инфаркт сердечной мышцы, другие — что его разбил паралич, третьи — что Сталина отравили.)

Версия Д. Волкогонова. Сталин после войны особо заботился о здоровье. Правда, он не доверял своим врачам, пришлось их посадить в тюрьму, а больше полагался на настои трав, которые готовил его верный оруженосец-помощник Поскребышев, фельдшер по профессии (пока и того не удалил). Много отдыхал. Иногда по несколько дней не приезжал в Кремль. Бумаги возили ему на дачу. Он устал от людей, пресытился властью и могуществом. Мог часами смотреть из окна дачи на верхушки берез, где кружилась стая ворон. Думал. Больше о прошлом. Часто вспоминал о жене Надежде. Лишь иногда ночной концерт на даче или балет в Большом театре поднимали его настроение…

Наверное, крупный демократический историк и военный воспитатель Д. Волкогонов действительно знал, о чем думал Сталин.

О состоянии здоровья И. В. Сталина в годы, предшествовавшие его заболеванию и в конечном итоге смерти, написал и врач А. Л. Мясников в своей неизданной рукописи.

«Необходимо отметить, — указывал он, — что до своей болезни — последние, по-видимому, три года — Сталин не обращался к врачам за медицинской помощью, во всяком случае так сказал нам начальник Лечсанупра Кремля. Несколько лет назад, живя на своей даче под Мацестой, Сталин заболел гриппом — у него был Н. А. Кипшидзе (из Тбилиси) и М. М. Шихов, работающий в Бальнеологическом институте в Сочи. Рассказывали, что он был суров и недоверчив. В Москве он, по-видимому, избегал медицины. На его большой даче в Кунцеве не было даже аптечки с первыми необходимыми средствами. Не было, между прочим, даже нитроглицерина, и если бы у него случился припадок грудной жабы, он мог бы умереть от спазма, который устраняется двумя каплями лекарства. Хоть бы сестру завели под видом горничной или врача под видом одного из полковников — все-таки человеку 72 года!

С каких пор у него гипертония, тоже никто не знал (и он ее никогда не лечил). Светлана, его дочь, интеллигентная и симпатичная молодая жена Ю. А. Жданова, сына Жданова (доцента-химика, заведовавшего отделом науки ЦК), рассказывала, что на ее просьбы показаться врачам «папа отвечал категорическим отказом». Тут же я вспомнил слова, сказанные Сталиным Г. Ф. Лангу, когда тот жил у больного Горького: «Врачи не умеют лечить. Вот у нас в Грузии много крепких столетних стариков, они лечатся сухим вином и надевают теплую бурку».

Н. А. Мухитдинов тоже не отказался поделиться своим мнением по спорному вопросу.

— В последние годы жизни он страдал от старых и новых недугов… Левая рука его навсегда осталась полусогнутой вследствие жандармских побоев в тюрьме. Во время бегства из туруханской ссылки получил воспаление легких, давшее затем осложнения. В последние же годы его мучили гипертония, ревматизм и другие болезни, о чем он говорил недавно на Пленуме ЦК…

Нуриддин Акрамович Мухитдинов имел в виду организационный Пленум ЦК ВКП(б), который состоялся сразу же после окончания ХIХ съезда в октябре 1952 года. Это был последний съезд партии, в котором участвовал Сталин, съезд, принявший решение о переименовании ВКП(б) в КПСС.

— Пленум открылся 16 октября утром в Свердловском зале Кремля, — вспоминает Мухитдинов. — И. В. Сталин, объявив открытие первого Пленума ЦК нового состава, внес предложение: в соответствии с утвержденным на съезде Уставом упразднить Политбюро, вместо него образовать Президиум ЦК КПСС из 25 человек, а внутри него — Бюро из 9 человек. Упразднить Оргбюро ЦК, возложив его функции на Секретариат ЦК КПСС, образовав его из 11 человек.

«Нам нужно избрать также, — сказал он, — состав и председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, а члены Центральной ревизионной комиссии изберут своего председателя». Затем он предложил упразднить название Генерального секретаря и вместо него избрать Первого секретаря ЦК КПСС.

Далее, по словам Нуриддина Акрамовича, действие развивалось так. Сидевший во втором ряду президиума Каганович сказал:

— Надо избрать председателя партии.

Сталин, повернувшись к нему, спросил:

— Кого?

Каганович повторил:

— Председателя партии.

Сталин снова:

— Повтори громче, кого предлагаешь.

Уже растерявшись, дрожащим голосом Каганович повторил:

— Председателя партии…

Сталин отрезал:

— Никакого председателя!

Общий хохот в зале. На Кагановича жалко было смотреть. Побледневший, он опустил голову.

Затем Сталин сказал примерно следующее:

— Товарищи, не выдвигайте меня на пост Первого секретаря ЦК. Здоровье мое ухудшается, физически я не могу уделять должное внимание деятельности партии, которую нам нужно активизировать.

Тут же поднялся Маленков, подошел к трибуне и говорит:

— Товарищи! Я считаю крайне необходимым, чтобы партию, как и до сих пор, возглавлял товарищ Сталин. Нам нужно избрать Иосифа Виссарионовича Первым секретарем ЦК.

Из зала раздалось: «Правильно! Правильно!» Вспыхнули аплодисменты. Маленков вернулся на свое место в президиуме.

Сталин продолжал:

— Товарищи! В последнее время я неважно себя чувствую. Повышается давление, одолевают головные боли, общее недомогание, долго не могу сидеть на одном месте. Было бы лучше выдвинуть человека помоложе и поздоровее.

Маленков снова спустился к трибуне и сказал:

— Мы все искренне желаем товарищу Сталину крепкого здоровья, но вы знаете: товарищ Сталин активно работает, все наши достижения и успехи связаны с именем и деятельностью товарища Сталина. Давайте попросим Иосифа Виссарионовича дать согласие на избрание Первым секретарем.

В зале раздались голоса: «Просим! Просим!» Вспыхнули овации.

Сталин, подняв руку, предложил успокоиться. В зале — абсолютная тишина. Он вытащил из кармана лист бумаги и начал оглашать состав Политбюро:

— Первый секретарь — Сталин.

Все в зале, стоя, долго аплодировали.

Д. Т. Шепилов, будучи в то время главным редактором центрального органа партии газеты «Правда», тоже знал кое-какие подробности, не выходившие за пределы узкого круга особо посвященных в кремлевскую повседневность.

— Судя по некоторым внешним признакам, — рассказывал он, — у Сталина за последние годы развились гипертоническая болезнь и атеросклероз. Иногда мы даже говорили между собой: как хорошо Сталин выглядит, свежий, розовый, не зная, что эта «розовость» гипертоническая. Не зная потому, что, как передавали приближенные люди, Сталин не признавал врачей. Он годами не показывался специалистам. Только уезжая в отпуск к морю, он иногда разрешал посылать туда известного ему зубного врача. После же организации чудовищного по своей патологии «дела врачей» Сталин в каждом враче видел скрытого врага и террориста. Поэтому истинное состояние здоровья Сталина никому не было известно…

Развивая эту тему, Шепилов подчеркивал, что никаких внешних признаков недомогания у него, впрочем, не было. Частенько после заседания Президиума он с друзьями часами проводил у себя на даче время за ужином. Ел горячие жирные блюда с пряностями и острыми приправами. Пил алкогольные напитки, часто делал только ему ведомые смеси в стакане из разных сортов коньяка, вин и лимонада. Поэтому все считали, что Сталин здоров. Конечно, очень близкие к нему люди не могли не замечать все большего нарастания у Сталина за последние годы психопатологических проявлений. Так, в разгар веселого ужина с самыми близкими ему людьми — членами Президиума ЦК — Сталин вдруг вставал и деловым шагом выходил из столовой в вестибюль.

Оказавшись за порогом, он круто поворачивался и, стоя у прикрытой двери, напряженно и долго вслушивался, о чем говорят без него. Конечно, все знали, что Сталин стоит за дверью и подслушивает, но делали вид, что не замечают этого. Сталин подозрительно всматривался во всякого, кто по каким-либо причинам был задумчив и невесел, требовал, чтобы все были веселы, пели и танцевали.