— Два билета до Оренбурга, — сказала она.

Кассир быстро отстучала данные на Соньку, потом спросила: — А паспорт мужа?

Зубаревская протянула ей пустую руку, кассирша взяла невидимый паспорт, раскрыла его.

— Куликов Иван Михайлович, — начала диктовать Сонька. — Паспорт выдан Железногорским ГОВД, госномер 42-768.

Через пять минут они отошли от кассы, сели в уголок. Денег она, конечно, за билеты не отдала.

— Что мы будем делать в Оренбурге? — спросил Жора.

— Ляжем на дно. Там у меня есть двоюродный брат, не по цыганской линии, по материнской.

— У тебя даже такие родственники есть?

— А как же я всех знаю, всех помню. Со всеми дружу.

Говоря это, Сонька пристально рассматривала висевшую как раз напротив ее доску объявлений. Там было расписание пригородных электричек, тут же было масса всяческих объявлений, в том числе и фотографии разыскиваемых милицией людей. Потом она спросила проходившую мимо них уборщицу: — Женщина, а где тут у вас туалет?

— А, как выйдите с вокзала, и направо, за углом, там нужник.

— За углом?! Нужник?! — Сонька вспылила. — Вот дурдом! Такое может быть только в России.

— Чего ты бесишься? — не понял Жора.

— Да, так. Двадцать первый век, а у них нужник. Нам то это за что?

— Да что ты пылишь не по делу? — рассмеялся Жора.

— Неохота задницу морозить. Ты не хочешь?

— Нет.

Она встала, отдала Жоре билеты и паспорт.

— Я все-таки схожу. Ждать еще сорок минут.

Зубаревская вышла из вокзала, но, свернув за угол, прошла мимо туалета, и прямиком направилась на железнодорожную платформу. Буквально через минуту подлетела электричка, она запрыгнула в нее. Устроившись в салоне, цыганка вытащила мобильник, набрала код города, и номер ноль два.

— Хочу вам сообщить, что особо опасный преступник Георгий Малыгин сейчас находиться в вокзале города Кривучич. Будьте осторожны, он вооружен.

Она спрятала мобильник, и пробормотала: — Прости, Жора. С тобой было хорошо делать дела, но скрываться с тобой невозможно.

Могильщика в тепле разморило, и он открыл глаза после того, как его сильно потрясли за плечо. Первое, что увидел Жора — дуло автомата в каком-то полуметре от своего лица. Три сотрудника линейной милиции пристально рассматривали его, причем один — через прицел автомата. Жора лениво зевнул, и спросил: — Ну, и что вам надо?

— Встать! Руки вверх!

— Это зачем?

— Вверх говорю, Малыгин!

— Какой еще Малыгин? — на лице Жоры появилось выражение детского удивления. — Я чемпион мира по классической борьбе Мамед Азаматов! Вы что, не узнаете меня?

Никакого Азаматова никто из милиционеров никогда не видел, но уверенный тон Могильщика смутил линейщиков.

— Документы?! — приказал старший из наряда, но на тон ниже. — И не дергайся, вы под прицелом. Серег, держи его.

— Понял.

— Господи! — Зевнул Жора. — Надо было вам из-за этого будить меня. Мне еще столько ехать.

Могильщик поднялся во весь свой рост, так, что все невольно попятились, и полез во внутренний карман куртки. Автоматчик напрягся, но напрасно. Достав паспорт и билеты, Жора протянул их одному из милиционеров. Тот начал листать документы, и в этот момент Жора правой рукой схватил дуло автомата и дернул его вверх, а правой ногой ударил третьего из милиционеров ногой в пах. Тот согнулся от боли, а Могильщик уже ударил левым, рабочим кулаком занятого документами милиционера в лицо. Автоматчик все-таки нажал на спуск, и грохот автоматной очереди разбудил всех спящих, с потолка полетели осколки ламп. Парнишка, что держал автомат, снял палец со спуска, и судорожно пытался вырвать его из рук бандита. А Жора уже достал из левого кармана пистолет и в три выстрела вывел из игры всех троих. Все это наблюдали не только десяток случайных пассажиров, но и кассир. При первых же выстрелах она плюхнулась на пол, и начала отчаянно жать тревожную кнопку экстренного вызова милиции.

Могильщик же словно никуда не спешил. Он подобрал автомат, передернул затвор, и только тогда побежал в сторону выхода. Жора мог бы далекой уйти, перед вокзалом стояло под парами несколько такси. Но он завернул за угол и бросился к зданию туалета. Ворвавшись в женскую его половину, Могильщик убедился, что туалет пуст. Жора на несколько секунд застыл, потом качнул головой.

— Ну, Сонька! Ну, сучка!

Ему было обидно не то, что его бросили, обидно, что вот так, вслепую. Он и сам бы ушел, прекрасно зная, что с его габаритами он слишком приметная фигура. Кроме того, Могильщик вдруг сразу уверился, что его сдала именно Сонька. Это было в ее стиле: когда начинало пахнуть жареным, она сдавала всех и вся. Иначе откуда милиционеры знали его фамилию?

Выскочив из туалета, Жора увидел, что к нему от здания, где размещалось линейное отделение милиции, бегут человек десять милиционеров. Тогда он припал на колено и веером дал по площади длинную очередь. Трое милиционеров упали ранеными, несколько упали просто так, а остальные укрылись за такси и оттуда начали стрелять в его сторону. Один из таксистов бросился бежать к зданию вокзала, и тут же нарвался на случайную пулю кого-то из милиционеров. Стреляя короткими очередями, Жора оглядывался по сторонам, прикидывая, в какую сторону можно будет сбежать. Увы, и перрон, и пространство за ним в этот момент было пустынным.

Патроны у Жоры начали подходить к концу, когда задрожала земля, и на станцию ворвался товарняк. Это был последний шанс Могильщика. Выпустив в ментов остатки патронов он бросил автомат, и, прикрываясь зданием туалета побежал к путям. Поезд шел на хорошей скорости, и сразу приноровиться к его движению Георгию не удалось. Потом он разогнался и ловко вскочил на лестницу одной из цистерн. Сзади раздавались выстрелы и слабо слышимые за грохотом состава крики милиционеров. Кто-то кричал: — Не стрелять, это газ! Рванет — полгорода снесет!

Когда Жора уже уверовал, в то, что оторвался, раздался последний, почти случайный выстрел. Остап Николишин никогда не был снайпером, но этот одиночный выстрел из автомата достиг цели. Тело бандита сорвалось с лестницы и покатилось по обочине, в глубокий снег.

Жора еще отстреливался, а Сонька уже спала, плавно покачиваясь в такт электричке. Через час ее разбудили две толстых бабы в синих, форменных куртках.

— Ваш билетик, гражданка!

— А, счас.

Она открыла сумочку, и спросила: — До Куличиков еще далеко?

— На следующей остановке.

В сумке судьи не было ничего, похоже на билет, поэтому Зубревская достала какой-то листок бумаги, исписанный мелким подчерком Куликовой и, подала его контролерам.

— Вот. Я только до Куличиков еду.

Одна из контролеров внимательно осмотрела листок судьи, кивнула головой и, прокомпостировав, отдала обратно.

На следующей остановке Зубаревская вышла. Это был городок еще меньших размеров, чем Кривов, и Зубаревскую интересовал в нем только один район. Как и любая цыганка, она наизусть знала все районы компактного проживания своих соплеменников в России.

— Эй, девушка, а где здесь у вас Цыганочка? — спросила она свою попутчицу.

— Да вот, перейдите дорогу, и за этими пятиэтажками начнется Цыганочка.

Девушка осмотрела незнакомку с ног до головы, и заметила: — Только вам туда лучше в таком виде не появляться. Разденут ведь.

— Ну, это уж как повезет, — ухмыльнулась Сонька.

Она прошла метров триста, начались частные домики, так похожие на кривовские трущобы. Сонька присмотрелась к одному из домов. Оттуда как раз вышли двое, характерно сутулых парней. Уже смело Зубаревская шагнула во двор, а потом и за порог.

— Здоровья вам, романе, — сказала она. Это действительно был дом заселенный обширной цыганской семьей. Минут пять она говорила с ними на цыганском говоре, потом ее провели в другой дом. Там было и народу поменьше, и баня горячая. В предбаннике она, оставшись одна, достала ножницы, и, расплетя одну из кос, вырвала, болезненно вскрикнув, длинный, узкий, матерчатый, черный пакетик. Это был ее золотой запас — бриллианты, пять штук. Затем Сонька отрезала свои длинные волосы, а, когда, намывшись, вернулась в дом, попросила хозяйку.