— Да, вечно он с ним ошивается. Ой, как он мне не нравиться, этот Витя! Он мне, кажется, уже алкоголик. Я просто чувствую, что он плохо на Володю влияет.

— А как его зовут?

— Витя, но все его почему-то Чемоданом зовут.

— Я где-то видел этого Чемодана? Он не в Пятом ли, случайно, живет?

— Нет, где-то в Синевке. Я больше то и не знаю. Вам еще чаю налить?

— Да, конечно.

Пока бабушка Сычка ходила на кухню, он спрятал фотографию с обоими друзьями в карман.

— Сегодня Колю еще один парень спрашивал. Маленький такой, рыжий и глаза косые, — припомнила старушка, появляясь из кухни.

— Давно?

— Да, вот, за полчаса до вас. Все Чемоданом этим интересовался, где тот живет. А я откуда знаю — где этот Чемодан живет?

Жора посидел еще у старушки полчаса, нарассказывал баек из северной жизни, и только после этого ушел. Бабушка была в восторге от школьного друга сына.

— Какой обходительный и вежливый мужчина. Вот что значит, не пойти по скользкому пути, а честно зарабатывать на хлеб, — бормотала она, моя посуду.

А Жора тут же позвонил Софье.

— Ты где?

— Сижу в «Диаманте», пытаюсь дождаться этого козла.

— Брось все это, я им сам займусь. Есть дела поважней. Выходи, я сейчас подскочу.

Когда Софья села в машину, Жора спросил ее: — Ну, что, бабками разжилась?

— Да слупила с Ибрагима триста кусков.

— Хорошо. Мне нужен ствол.

Она удивилась.

— Что, все так серьезно?

— Да. Не одни мы, похоже, Сычка ищем. Найду первым, сам сученышу голову оторву. Вот, только, не нашла бы его раньше братва. А то отрывать нечего будет.

Все, что было связано с криминалом, надо было искать в Цыганском поселке. Они заехали по одному адресу, потом Сонька назвала другой. В конце-концов ее направили к некому Азику. Этот толстый азербайджанец коротко переговорил с Сонькой, не пропустив ее даже в дом, и велел ждать в машине.

Он вышел через пять минут, в пальто, накинутом прямо на майку и трико. Забравшись с автомобиль, он коротко кивнул Жоре, а потом спросил: — В стволах разбираешься?

— Немного.

— Тогда посмотри это.

«Это» было пистолетом Макарова, не очень новым, но, как убедился Жора вполне в рабочем состоянии.

— Сколько? — спросила Сонька.

Сумма, конечно, была завышена, но, поторговавшись, Могильщик стал хозяином оружия и десятка патронов.

После этого они поехали в Синевку. Тут они долго колесили по ее пустынным дорогам. Ударивший этим утром сибирский мороз внес свои коррективы в их поиски. Улицы словно вымерли, и с трудом Жора нашел на остановке пару сонных наркоманов старшего пионерского возраста. Приоткрыв окно, он свистнул, и махнул им рукой.

Один из наркош подковылял на своих подгибающихся ногах.

— Чемодана знаешь? — спросил Жора.

— Чемодана? Это Витька, что ли, или Олег? У нас тут два Чемодана.

Жора достал фотографию.

— Вот этого.

— А, это Витек, — сразу определил наркоша.

— Где он живет?

— Вот сюда поедешь, — пацан махнул рукой в сторону одной из улиц, — потом направо, а там еще три дома и хата Чемодана.

— Ага, понятно.

— Брат, спонсируй чирик на поправку здоровья. Подыхаю.

Могильщик сунул ему десятку, тот залопотал что-то еще, но Жора уже поднял стекло и поехал в указанном направлении. Там он снова засомневался, так ли едет, но потом увидел стоящий рядом с домом автомобиль, жутко знакомую «девятку», около его трясся от холода парнишка. Только глянув в его сторону, Жора, не притормаживая, помчался дальше.

— Ты чего? — удивилась Сонька. — Нам же сюда надо?

— Рожа этого парня мне не нравиться, — пояснил Жора.

— Почему?

— Косой он, да еще и рыжий.

В самом деле, парень удивительно подходил под описание того самого кореша, что искал молодого Сыча у его бабушки. Они завернули в проулок, Жора тут же остановил машину, и выскочил из салона, кинув на ходу цыганке: — Жди здесь!

В это время в небольшом домике, в том самом, где на стреме стоял рыжий Косой, было пыльно и жарко. Старинная русская печь была раскалена до предела. А виной тому, что пыль стояла столбом, были нескольких взломанных досок пола. Кроме того, пыль сквозняком неслась из открытой двери чулана, где так же была взбаламучена вверх дном вся рухлядь. А еще в обоих комнатках была перевернута вверх ногами вся мебель. Надрывался только старый телевизор, да и то только для того, чтобы заглушить стоны избиваемых бандитами Сычка и Чемодана. Они были привязаны спина к спине к старомодным стульям, по пояс голыми. Лица домушников были разбиты так, что только по комплекции можно было определить, кто из них есть кто.

— Говорил я тебе, Витек, надо было рвать когти из этого поганого города, — прохрипел Сычек, и облизал распухшим языком разбитые губы.

— Так ты сам тут коньячище жрал, хрен было оторвать, — с трудом шевеля губами, ответил Чемодан. — Мы бы давно свалили отсюда, если б не ты.

Все эти разговоры с удовольствием слушал Клык. Он и его подручные застали этих двух дуриков спящими, так, что они даже дернуться не успели. А вышли они на них после того, как Чемодана засекли в банке, меняющим евро на рубли. Сразу возник вопрос: откуда у этих бакланов еврики?

— А коньячишко то, «Хенесси» хлебали, — заметил Клык, пиная ногами плоскую и фигуристую бутылку. Он чихнул от пыли, сморщился, и продолжил допрос. — Ну, вы, бакланье!? Где Сонькины бабки? Пока я с вами только так — играл. Да, ведь, Жаба?

Жаба хохотнул. У него была такая внешность, что он не обижался на эту кличку. Увеличенное в диких размерах земноводное, вот что представлял из себя этот корешок Клыка. В прошлом он был боксером, и от этого времени ему досталась по наследству не только больная щитовидка, сделавшая его облик так похожим на жабу, но и могучие кулаки с хорошо поставленным ударом. Именно он превратил лица двух друзей в две отбивные. Остальные двое: Шестак и Сопля, были просто на подхвате. Мерзший сейчас на атасе Косой вообще считался в этой среде последней шелупонью.

Между тем Клык решил провести нравоучительную беседу.

— Мы, почему вас наказываем, шпана мохнарылая? Не потому что вы щипанули эту засраную цыганку, а потому, что вы с нами не поделились, в общак ни копья не положили. Вы, бакланы, юрцы поганые!? Вы же сами не раз еще на шконки загремите, кто вас греть там будет?

Лицо Сычева искривила болезненная гримаса.

— Не еб… мне мозги, Клык. Много вы нас там греете? Я за два года на малолетке ни одной посылки не получил от ваших. Одна бабушка передачки слала.

Вскочивший на ноги Клык ударил его ногой в живот, и Сычек, захрипев, повис вниз головой на веревках. Клык нервно закурил, крутанул в воздухе сигаретой.

— Ты мне ещё будешь тут баллон катить?! Ты с кем разговариваешь?!

Он снова пнул парня в живот.

— Так, мне надоел этот гнилой базар. Жаба, как там наша кочерга?

— Да, можно уже подавать, — прохрипел тот.

Он вытащил из печки раскаленную до красноты кочергу.

— В последний раз спрашиваю — где Сонькины бабки? — спросил Клык, и снова чихнул. — Пыльно, — пробормотал он, — а у меня ж аллергия на пыль.

Парни молчали, только Чемодан мелко трясся всем телом. Клык кивнул головой, и Жаба приложил раскаленное железо к животу Сычка. Крик, который издал тот, оглушил всех, вырвался из дома, и, достигнув ушей замерзшего на ветру Косого, заставил того вздрогнуть от испуга.

— Волки! Удушу всех! Только руки освободите! — Озвучил Сычек свою ярость уже осмысленно.

— Ага, счас! — насмешливо ответил Клык, и кивнул Жабе. — Теперь второго.

Второго поджаривать не пришлось.

— Не надо! — заорал Чемодан. — Берите, берите это бабло поганое, хрен с вами!

— Давай, — оживился Клык. — Где все?

— В телевизоре, — Чемодан кивнул на старенький «Горизонт», с мутным от старости изображении на экране. Его огромный корпус как-то не привлек внимание братвы, просто он работал, когда они пришли, и никто не подумал, что именно сюда могут спрятать деньги два этих лоха. На экране как раз прыгала корья туша Верки Сердючки.