Целую,

Шарлотта.

Шарлотта снова откинулась на спинку стула… Вот так: все письмо, от первой до последней строчки — сплошная ложь, преднамеренная и обдуманная.

Она еще долго сидела у стола, глядя в окно, словно в каком-то трансе. Прожектора декоративной подсветки будто акварелью раскрасили фасад и башню библиотеки. В этом свете совершенно по-новому, не так, как днем, заиграли колонны и арки здания, выстроенного в старинном стиле. «А что, если позвонить мисс Пеннингтон?» — вдруг подумала Шарлотта и слегка воспряла духом. По крайней мере, ее суждения и выводы будут гораздо более объективными, чем мамины. Она всегда была для Шарлотты образцом ума и интеллигентности… Мисс Пеннингтон… Шарлотта попыталась представить себе этот разговор — но что может знать мисс Пеннингтон о сексуальной жизни по другую сторону Голубых гор? Да ничего. Откуда ей об этом знать? Уже преклонных лет старая дева, прожившая всю свою жизнь в Спарте. Буквально в следующую секунду Шарлотте стало стыдно, что она так неуважительно думает о человеке, сделавшем для нее столько добра. И все-таки это правда. «Старая дева» — да разве кто-нибудь в Дьюпонте хотя бы поймет значение этого слова? Нет, доведись кому-то из сексуально озабоченных дьюпонтских умников обсудить историю жизни мисс Пеннингтон, разговор наверняка уйдет в русло противоречий между эмоциональной и разумной сторонами ее натуры, особенностей ее кровообращения и обмена веществ, а в конечном итоге сведется к пересыпаемому сальными шутками обсуждению ее якобы лесбийских наклонностей, скрытой транссексуальности или еще чего-нибудь похуже. Эти бесстыжие любители клубнички изваляли бы ее в грязи, лживо прикрываясь при этом лозунгами «защиты права каждого на собственную сексуальную ориентацию». Сколько же во всем этом фальши! И в то же время — ну что может знать мисс Пеннингтон обо всем этом? Шарлотта уже заранее могла сказать, что ответит учительница, если она обратится к ней со своими переживаниями: «Займись делом, учись, возьмись за какой-нибудь научный проект, а на них не обращай внимания». Надо быть самой собой, оставаться независимой, идти не в ногу со всеми, плыть против течения — и со временем тебя оценят и еще будут тобой восхищаться, как это произошло там, в Спарте… «О, мисс Пеннингтон! Вы не понимаете. В Спарте это было легко. Легко было сохранять собственное достоинство и задирать нос перед всякими Чаннингами и Реджинами, и меня не слишком задевали их язвительные замечания по поводу „перезрелой вишни“ и ехидные расспросы девчонок о том, когда же я наконец перестану ломаться и начну давать — Реджина так однажды и спросила меня прямо в лицо. Да, там все было легче, потому что из школы, пережив очередной шквал насмешек, я возвращалась домой, где меня ждали мама с папой, Бадди и Сэм. А я ведь чувствовала внутреннее превосходство даже по отношению к ним, даже перед мамой. То, что мои родители — люди довольно отсталые, я поняла уже к тринадцати годам! И все-таки наша старая лачуга на Каунти-роуд, 1709, была моим домом. Да, там воняло керосином и угольной копотью, но там никто не посмел бы меня тронуть, никому и в голову не приходило даже попытаться это сделать. Попробовал бы кто-нибудь выдержать взгляд отца, когда тот начинал злиться. Никому бы и в голову не пришло раздражать кузена Дуги до такой степени, чтобы он обнажил клыки в яростном оскале». Девушка вспомнила, как он однажды чуть не убил здоровяка Дэйва Косгроува, швыряясь в того камнями, причем впечатление было такое, что промахнулся Дуги специально, не желая брать грех на душу. Это произошло после того как Дэйв сально подмигнул Шарлотте и спросил: «Ну что, Шарлотта, вишенка ты моя замороженная, когда же мне подадут тебя на блюдечке с голубой каемочкой?» Кузен Дуги не стал этого терпеть, а сказал, стоя в руках с булыжником еще большего размера: «Слушай, ты, жирный кабан, еще раз сболтнешь что-нибудь в таком духе — и я из тебя свиную отбивную сделаю». И Дэйв, весивший, наверное, фунтов на восемьдесят больше кузена Дуги, просто слинял. Вот почему он и вел себя тише всех в той развеселой компании, вломившейся на памятную вечеринку после выпускной церемонии. Все объяснялось просто — там был кузен Дуги.

Здесь же, в Дьюпонте, возвращение «домой» вовсе не спасало от всего того, от чего Шарлотта хотела отгородиться, — наоборот, именно тут ей и приходилось хуже всего. В том помещении, которое считалось «ее» комнатой и должно было служить местом отдыха, сна и вообще надежным убежищем, Шарлотту как раз больше всего и валяли в грязи. Не столько умом, сколько на инстинктивном, подсознательном уровне девушка понимала: ей просто нужен кто-то умный и знающий, кто поймет и подтвердит ее оценку происходящего. Пусть кто-то скажет ей: «Да, все это на самом деле несправедливо, и у тебя нет другого выхода, кроме как держать удар, оставаться независимой и стараться жить так, как ты считаешь нужным. Стой твердо, как скала, посреди океана всеобщего разложения». В официальной системе координат Дьюпонтского университета таким человеком должен был стать ассистент-воспитатель общежития. Ха-ха, вот насмешили. Шарлотта сразу вспомнила свой разговор с Эшли, мигом определившей ее в разряд безнадежно невинных и столь же недалеких деревенских простушек, которым можно плести любую сентиментальную чушь, например, про якобы единодушно порицаемый «общажный инцест». Она прямо-таки видела перед собой «честное» лицо Эшли и ее длинные спутанные светлые волосы…

«Знаю!»

…Светлые волосы, светлые волосы и веснушки: Лори. Да, конечно, ее единственная школьная подруга — сама всего лишь первокурсница в университете Северной Каролины, но ведь Лори всегда была более рассудительной и зрелой, чем все остальные девочки в Аллегани-Хай, а кроме того, она была религиозной — ее семья принадлежала к баптистской церкви Новой Реки. По мнению Шарлотты, представители этой общины не зря называют себя самыми лучшими или самыми настоящими баптистами. Эта община, члены которой по большей части были горожанами, в какой-то мере противопоставляла себя той, чье влияние сказывалось в основном в сельской местности. Последние только омывали ноги, а «самые настоящие» крестили людей, целиком погружая их в воду в Новой Реке на Пасху, когда вода была еще холодна, как лед. В общем, Лори была девушкой с твердыми убеждениями!

Шарлотта встала из-за стола и взяла в руки телефонную трубку. Этот радиотелефон принадлежал Беверли, которая решительно заменила им обычный «казенный», где трубка соединялась с аппаратом посредством шнура. Шарлотта могла брать его, когда ей было нужно, набирая перед вызываемым номером свой личный код. Но девушки пользовались этим телефоном редко. Беверли практически жила с мобильником, прижатым к уху, а Шарлотта, как и ее родители, старалась как можно меньше «звонить по межгороду». Сама не понимая, что с ней происходит, Шарлотта набрала номер главной информационной службы штата Северная Каролина в городе Роли и вышла на справочное университета. Конечно, за все придется заплатить, но сейчас она гнала от себя эту мысль, откладывая ее на потом. Автоответчик на том конце провода продолжал выдавать указания: нажмите то-то, если вам нужно одно, а вот это — если хотите узнать другое… В какой-то момент Шарлотта запуталась, и ей пришлось начинать все сначала… выбрасывать деньги на ветер. Потом девушка сосредоточилась на указаниях виртуального диспетчера и стала послушно нажимать то, чтобы получить это… а вот этот код обеспечит доступ к этой базе данных. Наконец она добралась до алфавитного списка абонентов и, как того требовал голос невидимого диспетчера, набрала первые четыре буквы нужной фамилии: МАКД… В трубке послышался голос, долго перечислявший всевозможных Макдоддов, Макдоланов, Макдонахью и Макдуверов, в конце концов дело дошло и до Макдауэллов, и теперь уже другой голос взялся за имена и инициалы: Эй-Джи, Артур, Эдит, Эф, Джордж, Эйч-Эйч, Иэн Макдауэллы прошли своей чередой, и вот наконец прозвучало заветное: Эль Макдауэлл. Шарлотта пришла в ярость. Она была уверена, что вся эта телефонная ловушка придумана специально для того, чтобы она, Шарлотта Симмонс, потратила свои последние деньги на поиски нужного номера Едва не спутав от возмущения кнопки, она дала положительный ответ, и в трубке послышался очередной механический голос, дважды продиктовавший ей номер Эль Макдауэлл.