Наконец, все еще продолжая обнимать ее, Эдам сказал:
— Да уж… — Долгая пауза. — Да, досталось тебе, Шарлотта. Но этот парень — просто редкостный урод! Ты ведь гораздо лучше, чем он! На самом деле эти крутые парни из братств — просто полный отстой, Шарлотта. Они женоненавистники. Вернее, они самые настоящие сексисты. Таких жлобов просто свет не видывал. Скоты форменные, настоящие животные. Причем животные в буквальном смысле слова. Они остановились в развитии где-то на самом нижнем уровне человекообразных, а выше подняться при всей своей крутизне не могут. Просто кучка тупых идиотов. В общем, ты пойми: в том, что произошло, твоей вины нет. Я думаю, ты сама это видишь. Это все из-за того, что они так относятся к людям. Мне ведь приходилось с ними общаться. У них стадное мышление, и самое страшное — это попасть под их влияние. Они стараются создать вокруг себя такую атмосферу, как будто… как будто… ну, как бы тебе объяснить… якобы они единственные по-настоящему крутые, а если ты не допущен в их круг и не смеешься над их идиотскими приколами, то ты чмо и неудачник. Как тебя только угораздило оказаться в их компании? С ними же так скучно. Время, проведенное в любом таком клубе, считай, потеряно. Зря потраченные нервные клетки и душевные силы. От них лучше держаться подальше и даже не дышать с ним одним воздухом — здоровее будешь. — Прокашлявшись, Эдам решил продолжить свою обвинительную речь: — С ними в одной комнате окажешься — считай, вечер пропал. Остроумие с их точки зрения — это матерные приколы и оскорбления в адрес окружающих. Шарлотта, они же не просто ниже тебя, их с тобой даже сравнивать бессмысленно! Ты посмотри на себя: у тебя все впереди, ты можешь сама строить свою жизнь, делать что захочешь, стать кем захочешь. Ты красивая, умная, и самое главное — тебе интересен окружающий мир! Знаешь, тебе сейчас больше всего помогло бы какое-нибудь приключение! Но, конечно, я имею в виду настоящее приключение, а не эти официальные балы студенческих братств.
Эдам все говорил и говорил, голос его становился все сильнее и громче, он жестикулировал все энергичнее и в какой-то момент даже сбил с переносицы очки. Перехватив их у самого пола, парень даже не удосужился водрузить очки обратно на нос: такое целенаправленное действие, несомненно, прервало бы поток его красноречия, а этого он сейчас позволить себе не мог. Размахивая зажатыми в руке очками, Эдам продолжал разглагольствовать:
— Ты ведь совсем не такая, как они. Ты принадлежишь к другому виду. Хотя о чем я говорю: ни к какому виду ты не принадлежишь! Ты уникальная! Таких, как ты, больше нет! Произошла какая-то ужасная ошибка — иначе я не могу объяснить тот факт, что ты уравняла себя с этим стадом. Ведь ты… ты — Шарлотта Симмонс!
«Я — Шарлотта Симмонс». Эдам, не знавший мисс Пеннингтон, никогда даже не слышавший ее имени, сделал тот же вывод, нашел тот же самый аргумент. Впрочем, это совпадение ничуть ее не порадовало. В этих словах, как Шарлотта теперь понимала, на самом деле никогда не было никакого смысла. Просто им обоим — и мисс Пеннингтон, и Эдаму — удалось, как им казалось, вложить слова похвалы в красивую и эффектную формулу. Шарлотте же сейчас было не до похвал и уж тем более не до грубой, откровенной лести. Девушка в депрессии упивается презрением к самой себе и не может позволить ют так запросто вывести себя из этого состояния. «Да, я — Шарлотта Симмонс…» Нечего сказать… как жалко, как убого звучат теперь эти слова похвалы самой себе… с некоторых пор они потеряли всякий смысл вместе со всеми похвальными речами в ее адрес… Единственным утешением для нее остались костлявые объятия Эдама.
После того, как прозвучала ключевая, словно являющаяся паролем фраза «Ты — Шарлотта Симмонс», она перестала слушать Эдама, что, однако, ничуть не помешало ему говорить дальше. Девушка сжалась в комок и едва не лежала у него на коленях, а он все продолжал что-то размеренно и монотонно бубнить, опасаясь, что если его голос прервется, то этому нежданно-негаданно привалившему счастью придет конец. Шарлотта прислонилась к его груди головой и спиной и слушала, не разбирая слов, его воркование, которое убаюкивало ее и уносило куда-то прочь от чудовищных реалий окружающего мира. Ей казалось, что здесь, в подземелье, тускло освещенном нездоровым голубоватым светом, где нельзя понять, день сейчас или ночь, в самой глубине этой книжной каменоломни, куда сами ее хранители, наверное, забыли путь, в бесконечном металлическом лесу стеллажей с мертвыми книгами, их двоих никто и ничто не потревожит.
Время, проведенное в убаюкивающих объятиях Эдама, под его столь же убаюкивающий голос, действительно показалось Шарлотте вечностью: вечностью тепла и какого-то благоговейного покоя. Ее нервные окончания словно купались в потоке его речи… Вот только… о чем он говорит?.. да, впрочем, это неважно.
Эдам же тем временем продолжал:
— Понимаешь, — Шарлотта напряглась, ожидая, что следующим словом будет «милая», но, к счастью, этого не последовало, — это ведь и есть Дьюпонт, и это тот самый Дьюпонт, о котором ты мечтала, просто ты его еще для себя не нашла. Вот увидишь — здесь есть другая, настоящая жизнь. Здесь есть настоящие люди — интеллектуалы, как ты сама однажды выразилась, и кое с кем из них ты уже знакома. Может быть, на первый взгляд они и не производят особого впечатления, но на самом деле это не так. Можешь мне поверить. Тот же Эдгар Таттл — мы и глазом моргнуть не успеем, как он уже станет известнейшим ученым, мыслителем или общественным деятелем. У него такие мозги… такая концептуальная мощь… помнишь, как-то раз он предложил нам свою трактовку такого социального феномена, как… чирлидеры? Это произошло просто в ходе обычного разговора с друзьями. Его вообще всегда интересно слушать. Можно с ним не соглашаться, но в любом случае всякую чушь он городить не будет. А Роджер? Есть у него, конечно, слабость — страсть к дурацким шуткам, — но он в то же время отличается таким цепким и пытливым умом. Можно сказать, просто блестящим. А Камилла? Главное, не следует заблуждаться по поводу ее склонности нецензурно выражаться. Любит она иногда повыпендриваться, что греха таить. Строит из тебя такую резкую и острую на язык лесбиянку. Но я думаю, что на самом деле она похожа на Камиллу Палья.[35] Она специально занимает самую ультрарадикальную позицию по поводу чего бы то ни было, эта позиция всегда крайне левая, потому что оттуда удобнее наносить удары — что левой, что правой: противник все равно не готов к такой манере ведения поединка. Да, порой от Камиллы и своим достается, ее лучше не трогать, чуть что срывается на крик. Но зато рядом с ней можно быть уверенным в том, что никто — никто — не наедет на тебя с какой-нибудь лажей. Вот о таких людях, Шарлотта, ты еще услышишь, о них еще вся страна заговорит.
Эдгар Таттл… концептуальная сила… Камилла… ультрарадикальная позиция… Слова Эдама журчали, как теплая вода в ванной. Шарлотта успокоилась и устроилась поудобнее, свернувшись калачиком у него под боком. Больше всего ей сейчас хотелось поймать течение если не мысли, то хотя бы просто слов Эдама и плыть по волнам этого теплого потока долго-долго, далеко-далеко.
— Ты сама посмотри, как оно все происходит: вот феминизм — откуда он появился? В один прекрасный день двадцатого века, совсем не так давно, некоторые бизнесмены, конгрессмены и сенаторы, государственные чиновники — но самое смешное, что и бизнесмены тоже — словно проснулись и в один голос заявили: «Слушайте, ребята, пора уже предоставить женщинам право проникать в наши сплоченные ряды и занимать важные должности, пора уже платить им нормальные деньги и пора уже перестать обращаться с ними как с женщинами. Почему и зачем это нужно, мы еще и сами не знаем, но считаем, что пора менять наше отношение к женщинам в общественной и деловой жизни». Вот и посмотри, к чему это привело! Взять тот же Дьюпонт! Лет тридцать пять — сорок назад здесь вообще не было студенток женского пола, так же, как и в Йеле, в Гарварде, в Принстоне, — и вдруг, чуть ли не прямо на следующий день, они появились повсюду. И самое интересное, что никто по этому поводу не протестовал и не дискутировал. Даже крупные бизнесмены — и то не пикнули! Никто! Никто — ни Конгресс, ни законодательная власть Пенсильвании, ни администрация университетов, ни пресса — никто не оспаривал прав женщин. Вот и оказывается, что идея может мгновенно распространиться в обществе лишь благодаря своей внутренней силе и энергии. Горстка людей, не имевшая ни власти, ни денег, за которой не стояла какая-либо структура или организация, сформулировала идею, которая смогла утвердиться и оказать влияние и в политике, и в экономике, и… и… в общем, везде, среди всех, кто что-то решает в этом мире! Люди еще ничего сообразить не успели, а мир изменился, причем радикально! А идея заключалась в том, что женщины — это не пол, то есть не группа людей, определяемых по тендерному признаку, по крайней мере с социальной, а не с физиологической точки зрения. На самом деле они представляют собой класс, да-да, угнетаемый класс обслуживающего персонала, предназначением которого является обеспечение комфортного существования господствующего класса, именуемого в просторечии мужчинами. Вот она — правильно сформулированная концепция! С одной стороны, вроде бы мысль и очевидная — настолько очевидная, что раньше никому даже в голову не приходило сформулировать ее и довести до сведения общества. Эту работу взяла на себя горстка женщин — Симона де Бовуар, Дорис Лессинг, Бетти Фриден и… и… забыл… в общем, еще несколько их соратниц. И за короткий промежуток времени они добились того, что все — не только мужчины, но и сами женщины — стали смотреть на женщину и ее права совершенно иначе. Можно, конечно, назвать этих женщин-подвижниц интеллектуалками, по-своему это правильно, но, на мой взгляд, они сделали для общества гораздо больше, чем те, кого мы привычно так называем. Эти женщины… они… они… ну как бы тебе сказать? Наверно, правильно их назвать матрицей процесса. Узнаешь корень «мать» в слове «матрица»? Они создали идею, а обыкновенные интеллектуалы — они выступают вроде как продавцы автомобилей, которые им поставляют производители, то есть матрицы. Вот и мы, «Мутанты Миллениума», должны стать не перепродавцами чужих концепций, а матрицей. Мы уже поднялись на такой уровень, до которого этим парням из студенческих братств и им подобным личностям…
