— А разве в Дьюпонте на первом курсе учится еще кто-нибудь из Спарты, Северная Каролина?
Шарлотта просто онемела… и запаниковала еще больше. С какой стати Люси Пейдж упоминать Спарту в разговоре с кем бы то ни было? Все ясно: значит, ей всё рассказали, а она и рада вместе с другими посмеяться над наивной деревенской дурочкой, которая пытается отшивать людей с помощью присказки: «О Спарте — вы о ней никогда не слышали и никто не слышал». Но вот зачем миссис Томс завела этот разговор? Да ясно зачем: она наверняка знает все от начала до конца и явилась сюда, чтобы помучить Шарлотту — прямо на глазах у родителей.
Девушка смотрела на миссис Томс со страхом, как забитая собака. «Наверное, я должна ненавидеть ее, — думала она, — ненавидеть эту женщину, которая пришла к нам в гости только ради того, чтобы испытать чувство извращенного удовольствия, унижая меня на глазах родителей и младших братьев, наверняка сейчас подслушивающих взрослые разговоры, сидя в кухне». Но у Шарлотты Симмонс больше не было права ни на ненависть, ни на презрение, ни на неприязнь. Она пала так низко, что не смела теперь судить, а тем более осуждать кого-либо, что бы тот ни сделал.
Неловкое молчание за столом снова затянулось, и Шарлотта опять поняла, что ситуация лишь усугубляется с каждой секундой. Всякий раз, не отвечая на очередной вопрос, она подтверждала уже давно закравшееся в души всех присутствующих подозрение: что-то с нею не так, что-то она замалчивает.
— Я на самом деле не знаю, — наконец сказала Шарлотта. Вот только почему даже эту простую фразу нужно было говорить таким тихим робким голосом? Что же делать? Ах да, конечно — улыбнуться. Улыбка получилась до того кислой, что наверняка убедила и гостей, и родителей: ей есть что скрывать.
Рождественский ужин, превратившийся в сплошное мучение для Шарлотты, шел своим чередом. Всем, естественно, больше всего на свете хотелось услышать, чтó она расскажет про Дьюпонт. Судя по энтузиазму, с которым гости задавали ей вопросы, Дьюпонт был для них слившимися воедино Олимпом, Парнасом, Шангрила, Городом Солнца и пиками Дарьена.
— Ну как тебе преподаватели?
— Отличные, — сказала Шарлотта. Она предпочла бы больше не говорить на эту тему, но шесть пар глаз смотрели на нее с такой надеждой, что она поняла: просто так не отвертишься.
— …Ну разве что со стажерами трудно бывает, — добавила она. И сразу же пожалела о сказанном.
— А кто такие стажеры? Почему с ними трудно?
— Стажеры — это аспиранты, которые ведут занятия по теме своей научной работы. Нет, не то чтобы с ними трудно, просто они очень требовательные и, конечно, знают о своем предмете столько, что нам и не снилось.
— А есть у вас какие-то особенно хорошие преподаватели, может быть, даже выдающиеся ученые?
— Да, есть, — ответила Шарлотта таким тоном, что все посчитали эту тему исчерпанной.
— А каково это — жить в совмещенном общежитии?
— Да ничего, понемногу привыкаешь… — Отвязались бы уже наконец.
И там действительно общие ванные и туалеты для мальчиков и девочек?
— Ничего не поделаешь, приходится с этим мириться, стараться вести себя так, будто ничего не замечаешь. — Ну что еще вам непонятно? Не хочу я больше говорить на эту тему.
Однако взрослые не унимались.
— Но ведь это все-таки странное дело — совмещенные туалеты; наверное, все время чувствуешь себя неловко?
— Да нет, надо просто смотреть себе под ноги или в раковину, не смотреть в зеркало и не прислушиваться к тому, что происходит вокруг. — Все, больше вы на эту тему ничего из меня не выжмете.
— А со спортсменами ты в кампусе часто встречаешься?
— Нет.
Все бы ничего, но тут мама вдруг вспомнила, что Шарлотта рассказывала Бадди и Сэму про свое знакомство с кем-то из баскетбольных звезд.
— Ну да, я знакома с одним баскетболистом, но я бы не назвала его звездой. — Ну что вам еще от меня нужно?
— А что за баскетболист? Как его зовут?
— Его зовут Джоджо Йоханссен.
— Ну и как он тебе?
— Ничего, приятный.
— Приятный — и все?
— Да как вам сказать… все бы ничего, вот только голова у него как котел чугунный, а внутри — пустота.
Шарлотта приложила все усилия, чтобы уйти и от этой темы. Но легче от этого не стало.
— А как твоя соседка? Как вы с ней ладите?
— Да вроде ничего.
— Ничего — в каком смысле?
— Да ни в каком. Мы с ней мало видимся. У нас разное расписание.
Увидев широкую улыбку на лице папы, Шарлотта догадалась, о чем он хочет спросить. И действительно, папа сослался на Бадди, который накануне вечером поинтересовался, есть ли у сестры бойфренд, но ответа на этот вопрос тогда так и не последовало. А он тоже хотел бы знать, как у дочки обстоят дела по этой части. За столом послышались осторожные смешки. Гости давали понять, что сами не стали бы задавать такой вопрос, но раз уж папа…
— Шарлотта, ну давай, выкладывай — есть у тебя парень? — вмешалась в разговор Лори.
Шарлотта с горечью представила себе лицо Хойта, а потом проговорила:
— Нет, у меня нет.
Она произнесла это спокойно и буднично, без кокетства и без сожаления в голосе, как, например, ответила бы на вопрос, есть ли у нее в общежитии свой кухонный комбайн. Пожалуй, такой ответ можно было считать исчерпывающим, но мама, не желавшая уходить далеко от темы, поинтересовалась, где студенты назначают свидания.
— Никто теперь свиданий не назначает, мам. Девушки собираются компанией и вместе куда-нибудь идут, и парни туда приходят — тоже компаниями. Каждый надеется встретить кого-нибудь, кто ему понравится.
Такая простота нравов привела маму в изумление, и она тотчас же пожелала узнать, участвует ли Шарлотта в таких вылазках.
— Я один раз попробовала — выбралась с подружками. Но все это было так глупо, что больше я в такие места не ходила.
Миссис Томс, естественно, решила выяснить, чем же занимается Шарлотта в то время, когда другие девушки «куда-нибудь выбираются». Шарлотта уже настолько свыклась со своим унижением и чувством вины, что отвечала на вопросы как ни в чем не бывало.
— Ничем не занимаюсь. Никуда не хожу. Я лучше книжку почитаю.
И что, даже в субботу вечером, и вообще в уикенд она так-таки никуда и не выбирается?
— Нет, никуда не хожу.
Главное — сохранять на лице все то же бесстрастное выражение игрока в покер. Сама того не заметив, Шарлотта начала не только привыкать, но даже испытывать удовольствие от унижения и чувства неприязни к самой себе. Чем-то это состояние напомнило ей то, как иногда не по-доброму шутят ее знакомые по округу Аллегани: «Что, кузина Пегги? Она милейшим образом болеет».
А на баскетбол или на футбол она ходит? В Дьюпонте ведь, кажется, каждые выходные бывает какой-нибудь интересный матч.
— Нет, не хожу, потому что билеты очень дорогие. Да вообще-то если бы их и бесплатно раздавали, я бы все равно не пошла. Ну, не болельщица я. Не понимаю, почему все так носятся со спортом, а по спортсменам с ума сходят. Ну какое мне дело до того, кто у кого с каким счетом выиграл? К моей жизни это не имеет никакого отношения. Глупо это, вот и все.
А как же она развлекается?
— Развлекаюсь? Ну… я бегаю или хожу в тренажерный зал.
Нет, а насчет развлечений-то как?
— Да по мне даже пробежка или спортзал веселее, чем то, как проводят время другие студенты. У них в основном глупые развлечения. Глупые и… в общем, дурацкие. По большей части они ведут себя как семиклассники. Ничего их не интересует, кроме как… — Эту фразу Шарлотта решила не договаривать. Она хотела сказать «кроме как напиваться», но подумала, что мама, пожалуй, упадет в обморок, услышав такое. — В общем, они тусуются — а с моей точки зрения, просто ведут себя как полные идиоты.
Похоже, нарисованная картина жизни в Дьюпонтском университете не привела в восторг мисс Пеннингтон. Поколебавшись, она все же спросила с опаской:
— Ну хорошо, Шарлотта, но я думаю… учиться там тебе действительно интересно?
