И все-таки — какое точное попадание, какой меткий выстрел прямо в сердце! И как это, оказывается, больно — осознать свое первое поражение в студенческой жизни! Надо же было так проколоться — не понять элементарные, совершенно ясные и недвусмысленные указания по работе над рефератом! Ко всему прочему, эта работа засчитывалась в качестве курсовой, так как Шарлотта уже подала заявление на специализацию по нейрофизиологии. Согласно правилам, оценки за две главные письменные работы складывались со средним баллом, полученным на зачетах по другим предметам, и из суммы этих трех слагаемых выводилась средняя оценка за семестр! Что ж, получи она теперь даже пятерку с плюсом за вторую курсовую и сплошные пятерки по остальным предметам, но с учетом неаттестации за этот реферат ей не светит ничего выше тройки за семестр! «Тройка! А ведь я — Шарлотта Симмонс!»
— Нет, сэр! — сказала она все так же хрипло от страха, но тем не менее достаточно громко, чтобы профессор расслышал. — Я бы ни за что не стала так писать! Мне и в голову бы не пришло ставить вопрос таким образом, мистер Старлинг! Я бы просто не смогла так написать, даже не знала бы, с чего начать.
— Неужели? — спросил мистер Старлинг. — Давайте-ка быстренько пробежимся по вашей аргументации. — Глядя на Шарлотту сквозь очки, он сказал: — Если я не смогу избежать ошибок, формулируя оценочные суждения, надеюсь, вы не будете стесняться и не упустите возможности поправить меня.
— Да, сэр… я имею в виду, нет, сэр. — Многократное повторение отрицаний в словах преподавателя совсем сбило девушку с толку. Его иронический — или даже саркастический? — тон обрушивался на нее всякий раз, как хорошо поставленный боксерский удар в живот.
— Ну что ж, приступим. — Мистер Старлинг обратился к пометкам, расставленным им на полях работы. — Как я вижу, вы не стали тратить время на долгое вступление и написали, что человек как животное… — Он сделал паузу. — Интересный вы используете термин: «человек как животное». Не знаю, как Дарвин, но Золя, мне кажется, был бы доволен.
— Да, сэр. «La Bete Humaine»,[23] по-прежнему хрипло сказала Шарлотта.
— А! Вы читали этот роман?
— Да, сэр.
— В переводе или по-французски?
— И в переводе, и в оригинале.
— А! — Судя по всему, это заявление несколько сбило профессора с толку. — В любом случае, — он вернулся к реферату, — вы пишете, что Дарвин разделял господствовавшее тогда ошибочное, почти суеверное отношение к человеку как представителю животного мира. Кроме того, он в силу общего уровня развития науки и человеческой мысли просто не мог представить себе что бы то ни было — будь то человек, жизнь на Земле или сам окружающий мир, — не имеющим начала или точки отсчета. А почему? Да потому что ему не удавалось представить себе какое-то явление вне пространственных и временных координат. Жизнь человека как животного имела начало — и должна была иметь конец. Все, что окружало Дарвина, все растения и животные, среди которых он жил, даже такие долгожители, как вековые деревья в лесу, имели начало — и, соответственно, конец.
Все так же робко Шарлотта позволила себе возразить:
— Сэр, я не использовала таких слов, как «ошибочное» и тем более «суеверное».
— Хорошо, «ошибочное» и «суеверное» вычеркиваем. Далее вы пишете… что всем людям как животным, включая, смею предположить, и уважаемого мистера Дарвина, свойственно полагать, будто все в мире имеет точку отсчета, будто все окружающее развивается из чего-то очень маленького во что-то большее… как ребенок с рождения, или, если вам угодно, с момента зачатия — в конце концов, это уже вопрос не столько научный, сколько политический, — или как Вселенная с момента Большого взрыва — или как дарвиновские одноклеточные организмы «в какой-то теплой луже».
Он поднял глаза на Шарлотту.
— Я рад, что вы вспомнили о теплой луже. Да, между прочим, Дарвин умер в тысяча восемьсот восемьдесят втором году и слыхом не слыхивал ни про какой Большой взрыв, но в конце концов такое использование более современных терминов не является само по себе чем-то некорректным или неправильным. Главное, что вашу точку зрения я уразумел.
Удар за ударом, и все ниже пояса!
— Вы называете такой подход «изначально ошибочным». Как я понял, вы имеете в виду утверждение, будто существование возможно лишь от зарождения — человека как животного, Вселенной и чего бы то ни было вообще — в процессе роста и развития, от меньшего к большему и от простого к сложному. Существование является прогрессом. Человек-животное считает, что прогресс вечен, неостановим и непрерывен. Это утверждение вы называете «заблуждением о неизбежности прогресса».
Едва слышно:
— Да, сэр.
— Хорошо. Далее вы даете краткий обзор научной мысли интересующего нас времени и направления. Дарвин жил в те времена, когда концепция прогресса была у всех на устах. В ту эпоху, например, происходило быстрое развитие промышленности, что полностью изменило образ жизни англичан, да и весь облик Англии. Еще более ускорили этот процесс новые технологии, достижения прикладной науки, воплощенные в изобретении и внедрении самых разных механических устройств, в практической медицине, в массовом производстве и широком распространении печатной продукции — книг, журналов и газет, которые стали общедоступными. Совершенно естественно, что в мозгу любого англичанина крепко сидела мысль о том, что столь благотворное влияние Британской империи следует распространить на весь мир. Дарвин, как вы нам сообщаете, вполне разделял это почти религиозное благоговение перед прогрессом и задолго до своего знаменитого путешествия на Галапагосские острова уже представлял себе, что животные буквально всех видов развились из одной-единственной живой клетки, — мистер Старлинг взглянул на Шарлотту с улыбкой, — или из четырех-пяти одноклеточных организмов, появившихся в пресловутой луже, прогретой солнечными лучами.
Он вновь уткнулся в ее реферат.
— Более того, вы сообщаете нам, — на этом месте профессор многозначительно поднял указательный палец, явно пародируя помпезный и напыщенный стиль, — что ничто не начинается и не кончается. Ни атомы тех или иных физических веществ или химических элементов, ни элементарные частицы не покидают биосферу. Они лишь меняют свои комбинации. Таким образом, ваша «жизнь», которая, как вы утверждаете, является не чем иным, как другим термином для определения того, что традиционно именуется «душой», безусловно является конечной. Когда приходит время, атомы, составляющие ваше тело и мозг, всего лишь распадаются и перестраиваются в другие комбинации. Другими словами, «из праха в прах». Я правильно понял?
— Да, сэр, — произнесла признавшая свое поражение Шарлотта.
— И вот еще о чем нельзя забывать. — Он указал пальцем на одну из страниц. — Вы также сообщаете нам, что время — это не что иное, как одна из искусственно придуманных человеком-животным концепций. В некоторых случаях вы используете термин «умозрительное построение». Другие животные реагируют на свет и темноту, на погодные условия, но у них отсутствует ощущение и понимание времени.
Мистер Старлинг положил реферат на стол. Откинувшись в кресле, он взглянул на Шарлотту с молчаливой и непонятной улыбкой на лице и просидел так несколько секунд, которые ей показались как минимум минутой. Она смиренно ждала последнего, решающего удара.
— Мисс Симмонс, — сказал он все с той же улыбкой, — люди — как ученые, так и дилетанты-любители, — пытаются опровергнуть теорию эволюции уже почти полтора века. Если говорить начистоту, то этот аспект вашей работы мне абсолютно не интересен. Куда больше меня удивило и впечатлило то количество специальной литературы, которое вы проработали во время написания своего реферата, включая сугубо технические и даже эзотерические тексты…
«Впечатлило?»
— …И я определенно вижу, что вы не только просмотрели указанные вами материалы, но и весьма вдумчиво их проштудировали, что, безусловно, дает вам право на некоторые теоретические выводы, как касающиеся трудов мистера Дарвина, так и являющиеся вашими собственными умозаключениями. В качестве примера я мог бы привести использованную вами работу Стидмена и Левина, посвященную отсутствию у животных чувства времени. Вы не только нашли эту монографию и прочитали ее, но и смогли «переварить». Это очень элегантная, абсолютно исчерпывающая, необыкновенно сложная в смысле методологии и в высшей степени технически обусловленная — если пользоваться терминами физиологии мозга — работа. Подобное исследование просто невозможно было провести до появления в девяностых годах трехмерной электроэнцефалографии. И все же эта работа остается сугубо специальной и совершенно не востребована широкой научной общественностью. Она и опубликована была в таком специальном издании, как «Ежегодник когнитивной биологии». Как, черт возьми, вам вообще удалось ее разыскать?
